Русская красавица. Анатомия текста
Шрифт:
Не знаю почему, не знаю, откуда – (может, из-за осознания неизбежности скорой разлуки, может, от слишком сильной моей усталости и потребности в опеке) – меня охватывает приступ нежности к Артуру. Скрывать хорошее считаю подлым. Когда ты не рассказываешь увлеченному тобой мужчине о твоей в нем заинтересованности – это не гордость, а глупость, а точнее, даже, гадостность. Не так ведь часто выпадает возможность для искренних похвал.
– Когда ты есть, не пугает даже самое страшное, – продолжаю, разгорячившись, – Ты замечал, кстати, что всегда обнимаешь меня во сне? Нет, не засыпая. Засыпаешь, как попало, в любое мгновение, даже на середине слова… Не засыпая,
– Смешная, – улыбается Артур и как-то мягко, почти совсем без воспитательной интонации – (неужели переучила, неужели научился укорять, как равную?) – возвращается к теме с монстрами. – В этом вся ты. Страшно? Поежиться, зажмуриться, заставить себя не обращать внимания и жить, как ни в чем не бывало. Обижают? Тот же рецепт в ответ. Не замечать, не опускаться до их уровня… Каждому, свое, конечно, но, мне кажется, это не слишком удачная технология. Нужно не только замечать происходящее, но и уметь разбирать его по полочкам и устранять. Вот за этим я и приехал к Рыбке. Чтоб в личной беседе установить, насколько он опасен…
– Ну и насколько?
– Для тебя – очень сильно. Для меня – нисколечко. Любой суд – и криминального мира, и официального – сочтет меня непричастным к его долгам. Слишком много имеется свидетелей моей правоты. А на откровенный беспредел Рыбка не пойдет. Пока я был всего лишь его помощником, или обычным неприкаянным эмигрантишкой – он имел надо мной власть и немалую. Кто стал бы вмешиваться в разборки сильного мира сего непонятно с кем? Кто бросился бы защищать таракана, если хозяин кухни вздумал бы травануть его? Но вот если кто-то решит умертвить слона, неважно на чьей он раньше проживал территории, это тут же привлечет внимание. Я теперь слон. Более того – заграничный слон. Я работаю с людьми (с тобой буду честным и скажу, как есть: «на людей») ничуть не уступающими Рыбке по возможностям. Собственно, об этом я и приехал ему рассказать, потому как место моего проживания рано или поздно стало бы ему известно, а гарантии, что по глупости, Рыбка не забудет проверить, чем чреваты разборки со мной, практически не имеется. В общем, я объяснил ему «чем» и теперь он не станет ни искать справедливости (глупо, но мне пришлось час доказывать, что справедливость, таки да, на моей стороне), ни попросту засылать ко мне всякую шушеру. Я приехал включить свет. И для него, и для себя. Теперь оглашено взаимное прощение долгов и окончание войны. Возвращение обратно принесет мне желанное успокоение на эту тему.
Перекидываюсь на другой конец кровати, сбрасывая с себя его руку. Не нужны мне ваши сейчас объятия. Дружеские, любовные, всякие – ни к чему. Ложь это все и попытки забыть о реальности. «Возвращение обратно принесет мне…» А мне дыру в душе принесет это твое возвращение. А ты, то ли действительно наивен, то ли очень жесток, раз говоришь при мне об этом возвращении с таким вожделением.
Еще вчера клялась себе, что ни за что не доверюсь этому человеку полностью… Еще вчера, узнав о его с Лиличкой контактах, брезговала притрагиваться, а теперь вот снова зачем-то пригласила-вызвонила… Сама. Без всякого на то настоящего желания.
Наутро после клуба, позвонила совершенно разбитая Лиличка. Бесконечная вереница ее извинений лилась по проводам журчащим потоком. Я понимала ее состояние, потому не стала выражаться, а просто положила трубку и снова потонула
Во-первых, вопрос с поездкой в Болгарию и с выплатой гонорара уже решен. Только что она утрясла все нюансы с Геником. Ехать можно будет уже через неделю. К тому времени текст действительно будет уже готов – Лиличка всех обзвонила и уточнила сроки исполнения.
Во-вторых, – и в тот момент эта новость меня обрадовала даже больше предыдущей – сегодня мне ехать никуда не нужно, потому как работникам проекта сегодня полагается выходной. Всем! И ей, Лиличке, в том числе.
Разумеется, я тут же простила моей церберше все гадости и ухищрения. Мише-Люде позвонила осторожно, опасаясь, что телефоны прослушиваются:
– Вы знаете, что сегодня выходной? А, вам разрешили сегодня работать дома. Вот и мне также. А у меня умопомрачительная новость. Вероятно, окончив текст, я поеду на тдых в Болгарию. Вам жене сложно будет проследить, чтобы файлы попали в издательство и все прочее? Мы с Лилией так устали, так хоти отдохнуть хоть немного!!!
Миша-Люда поняли меня совершенно врено. Мы вежливо распрощались, желая друг другу удачного выходного.
Чуть позже оказалось, что получить выходной – задача сложная, но придумать, как его провести, чтобы не было мучительно больно за бесцельно убитое время, – еще сложнее. Я металась по комнате с записной книжкой в руках и откровенно нервничала. Этому звонить совершенно не хочется – его настойчивые попытки обратиться в альфонса злят до сих пор. Этот, судя по слухам, женится. Остальным – совершенное безумие, потому как уж они-то точно – абсолютно чужие люди.
«Сбылись твои пророчества, /ворвалось одиночество,/ дни тают, как снег, /в теплых ладонях…» Это не я, это радио. Хоть не включай его, честное слово, с его дотошным даром предвиденья.
– Стоп! – усаживаю себя в кресло, забрасываю ногу на ногу. – А отчего, собственно, я так настроена на контакт с мужчинами. Прекрасно можно провести время с отцом – он, небось, давно уже соскучился. А вечером можно с маман в ее любимый кабачок нагрянуть… Она давно звала и обижалась даже, что я не выбралась…
Представляю, как маман горячо будет допытываться о моих успехах в работе и творческих планах. Как с удовольствием будет ловить кажущиеся ей уважительные взгляды окружающих. Как прощебечет в ухо повара – большого своего приятеля и хозяина ресторана по совместительству (конечно, нам он будет готовить лично) – что-то из новостей обо мне, выдуманных ею только что, просто из любви к остросюжетности… Представила, как она капризно скривится, уяснив, что ничем развлечь я ее сейчас не смогу. Глянет с укоризной, коротко упрекнет:
– У меня столько работы, голова только в ней и варится. Я чахну без свежего воздуха! Ты же вращаешься в бомонде, видишь всех наших звезд и призвездей, и не хочешь хоть что-то рассказать убитой бизнес – хлопотами матери!
Нет, пожалуй, маман мне сейчас не выдержать. А отец? Он слишком проницательный человек и слишком хорошо меня знает, чтоб не заметить неладное. Начнет переживать. Заподозрит мои неприятности.
Вариант с родителями явно не подходит… Перебрав в памяти одиноких подруг, которых можно было бы вызвать прогуляться, кривлюсь, как от встречи лицом к лицу с собственной глупостью – нет, ну о чем я с ними буду разговаривать? Людмилу с дядей Мишей вызванивать будет уж совсем некорректно. Пусть люди отдохнут по-человечески. Я – их работа, и потому появляться перед ними в выходные – верх свинства.