Русская красавица. Кабаре
Шрифт:
– Кто, – спрашивают, – Вызывал? У кого тут бандитское нападение?
– В коридорах посспрашивайте! Я никому не звонила…
А в коридорах никто не признается. Начальник сбежал куда-то, а рабочие знать ничего не знают. Нет, ну до чего отвратительный мужик попался! Чем думал, интересно, когда наряд вызывал? Просто от истерии звонил, или расчетливо, мне на устрашение, показать, что на любые крайности способен?
Намекнула, что могу чаем угостить для приличия. Поухмылялись, отказались, будто предложила неприличное. Походили, углы поосматривали – совершенно, надо заметить, без моего
– И все-таки, кто звонил-то?
И тут на меня какое-то затмение нашло, и я к ним прониклась симпатией. И давай им рассказывать.
– Понимаете, моего Димку из ревности переехала машиной одна женщина. Ее судили, все как положено… А я с тех пор, шутки ради, с ним стала потихоньку разговаривать. Не всерьез, а просто так, чтоб одной совсем не оставаться. Каков же был мой шок, когда выдуманный мною дух Димочки стал отвечать?! Да, да, в письменной форме, своим почерком, на стенах и даже на бардачке машины один раз. Представляете мое состояние? И вот тогда эти покупатели со свеой навязчивой идеей нас расселять, и соседи все давят и требуют подписать, а я – три ночи не спавши, все на стены таращусь, и не знаю даже, боюсь Диминых надписей ли, радуюсь им. А они – подписывай, выселяйся, ищи работу, действуй… А мне знаете каково? Про Димку – это все моя доверчивость. Как недавно выяснилось, его нет… И все письма мои к нему – пустота. А Свинтус говорит „заявление пиши”. Кому? Вам! Да вы таращитесь на меня, как на ненормальную, и ни полслова из моей речи не понимаете! А они, вон, милицию вызывают.
– Кто вызывал? – еще раз спрашивают.
И мне вдруг как-то неловко стало мужика-ответственного за расширение подставлять. Тем более, что спрашивают совсем без понимания, раздраженно, будто я им голову морочу, а не душу открываю. В результате я ответила как-то просторанно, ничего подписывать не согласилась, проводила гостей до входной двери… А потом вдруг не выдержала, рванула дверь, на площадку выскочила, кричу им вслед:
– Эй, вы ж милиция! Вы ж меня охранять должны! Так что мне с этим выселением делать?
А они ничего не отвечают, ногами топочут, и поскорее покинуть наше злачное место спешат. На первом этаже слышу, притихли – пошли кого-то разыскивать, что-то там подписывать… А на меня наплевали, среди разбираемой на части квартиры бросили и ушли, будто так и положено.
Противно как. И от истерики мужика, и от полного равнодушия этих самых органов – нет, я не защиты от них хочу, на такое и надеяться глупо, но хоть бы выслушали с пониманием, все ж единственные живые души, оказавшиеся рядом в трудный момент.
А момент действительно напрягающий: не переношу, когда на меня орут, тем более, в таких выражениях. И после разговора с мужиком и органами меня трясло еще час, наверное… И слезы у глаз стояли, хотя и не выкатывались… И люди мне все противны, и я сама себе – зачем лезла с откровениями? Выпроводить нужно было сдеражано, а я дурой себя выставила.”
Объективный взгляд:
Только что перечитывала письмо к Димке про милицию. Теперь раскраснелась вся, насупилась от воспоминаний. Надула губы, как обе Вадимовны, глянула в зеркало и попыталась рассмеяться от своей на обеих
Не вышло посмеяться. Мир сильней. У Марины кончились силы сопротивляться. Всю жизнь, как атлант, держала атмосферу на плечах, бодрилась, придумывала отдушины, смешила себя и других… А теперь сдалась, опустила руки и небо набросится сейчас с силой всего своего давления, и расплющит, раздавит, размажет по полу.
Помогите!
Но звать некого. Все заняты своими заботами. У каждого дома по Любочке и концерты с геморроями… А сердце озлобляется, наполняется желчью, раздувается так, будто обиду в него автомобильным насосом закачивают. Больно!
Марина! Не позволяй этому происходить с тобой! Держись! Помни, мир прекрасен! Не позволяй превращать себя в язвительную, злопамятную свинью…
Села у зеркала, зажгла свечи, стала краситься. Если очень захотеть, он вернется. Она знала с детства и прилежно верила в чудо. А когда надломили, препарировали веру, подшучивая, она не сломалась, а собрала себя по кусочкам, вырастила панцирь и захлопнулась, словно ракушка.
Димка пришел вечером. Слезы счастья по щекам, касанья пальцев над свечами, серебряные лучики от глаз к глазам. Такой же, как был, только лучше, потому что уже без кокетства и шарма, они оба уже – всеведающие…
Говорили, говорили, говорили… Делились душами до полной близости. Их втянуло друг в друга полностью. И слились, как единое целое, полируя тела до блеску, различая по вкусу и запаху, что не сон – что действительно вместе, и они, а не тени прошлого. Вот оно! Ощутил всеми клетками, как нуждался он в этом укрытии, как искал свои личные ножны. И она теперь – не забытая, а нормальная, с внутренним стержнем, обретя от него силищу, на глазах становясь прекрасней, в диком танце качалась в такт пламени.
– Димка, что это мы? Мы ж одетые! – засмеялась, боясь романтики.
Тут одежда, – шелком, да шепотом – осыпалась, и исчезла в пропасти. И они, совершенно свободные, бросились на постель с новой жаждою…
/За окном снег и тишь,/Мы можем заняться любовью/ на одной из крыш/Но если встать в полный рост,/Мы можем это сделать на одной из звезд/…
– Эй, эй, вас к телефону! – скрипучий голос реальности штыком вонзается в голову. – Тю, та вы ж дома! Ну что прячетесь?
Вздрагиваю, ловя уходящее блаженство. Все исчезло. Ты, Димка, ушел, загасив свечи. Но какое счастье, что был! Вопреки всем им, вопреки мне самой! Все теперь понимаю, знаю суть, спасибо… Бреду к двери, долго плутая по комнате…
– Сейчас! Сейчас! – кричу слабым голосом. Можно было не отвечать, но я обязана…
Не волнуйся, Димочка. Я снова верю тебе. Ты со мной, я видела. У нас еще вся вечность впереди… Сейчас, разберусь лишь со звонящими.
Нащупываю у двери пальто, заворачиваюсь, долго борюсь с баррикадой, которую сама же туда поставила. Краем взгляда пробегаюсь по общему коридору. Квартира посекундно чужеет. Сейчас я торчу голая, в пальто лишь окутанная, посредине чьего-то офиса. Вдалеке – ремонт. Вблизи – визжащие представители работников. На них внимания не обращаю. Они – за пределами моей реальности. Их нет, Димочка. А ты – есть. Так правильнее.