Русская миссия Антонио Поссевино
Шрифт:
— Я немного говорю на латыни, но твой вопрос не понял.
Всадник кивнул в знак понимания и перешёл на латинский язык.
— Я начальник отряда береговой стражи Венецианской республики Димитрос Ипсиланти. Назови себя.
— Я Истома Шевригин, посланник русского царя к папе римскому. Разбойники застали нас врасплох и ранили моего товарища.
Ни малейшей эмоции не отразилось на лице сурового начальника береговой стражи. Он снова кивнул, спешился и подошёл к Поплеру, который начал приходить в себя. Потом оглянулся на Истому:
— Твой товарищ при смерти, но немедленная врачебная помощь может вернуть ему здоровье. Мы отвезём его в Кампальто, где стоит береговая стража. Сообщение о тебе я сегодня же отправлю в Венецию. Возможно, дож Николо да Понте захочет с тобой встретиться.
—
Димитрос кивнул и оглянулся. Истома проследил за его взглядом. Стражники, только что перебившие разбойников, теперь спешились и деловито, без лишней суеты, отрезали у мёртвых головы. На лице Димитроса, прежде бесстрастном, появилось выражение некоторого смущения. Ему, кажется, стало стыдно перед иноземцем за поведение своих подчинённых. Но останавливать их он не стал.
— О tempora! О mores! — произнёс он, подняв к небу глаза. — О времена, о нравы! Хотя тут можно поправить древних. О народы, о нравы! Мои подчинённые набраны преимущественно в глухих албанских деревушках и изысканностью манер не отличаются. Но бойцы они отличные, поэтому правительство Венеции закрывает глаза на их некоторые… — он помялся, — странности, которые сполна замещаются лихостью в бою. А чтобы держать страдиотов в узде, командирами почти всегда ставят греков [13] .
13
Рядовые солдаты венецианской наёмной кавалерии — страдиоты — примерно на 80 процентов состояли из албанцев. Командиров обычно набирали из греков и южных славян.
Он кивнул Истоме.
— Кроме того, их жалованье в некоторой степени зависит от количества убитых ими врагов республики. Поэтому простим моих солдат.
Он крикнул что-то на незнакомом Истоме языке, и к нему подскакали четверо всадников. У каждого у седла была приторочена отрубленная голова. Трое спешились и помогли посадить раненого Поплера, вновь потерявшего сознание, в седло, а четвёртый всадник, бережно удерживая немца перед собой, поскакал в сторону Кампальто — небольшой деревушки, расположенной в трёх милях от места схватки.
Спустя несколько минут вслед за ними направился и Истома. Он ехал верхом, ведя в поводу коней раненого Поплера и бежавшего Паллавичино. У сёдел были привязаны заплечные мешки, плотно набитые злосчастными шишками пинии.
Глава вторая
ВЕЧЕР В ТАВЕРНЕ
В Кампальто их по распоряжению Димитроса Ипсиланти разместили в местной таверне, отведя лучшую комнату, которая располагалась на втором ярусе небольшого строения. Первый ярус занимала траттория — маленький кабак с пятью столами, каждый из которых вмещал шестерых человек. Страдиоты, негромко переговариваясь о чём-то меж собой, внесли Поплера в отведённую гостям комнату и осторожно уложили на кровать, после чего удалились.
Сразу же появился врач и стал хлопотать возле немца. Шевригин только подивился — откуда он взялся настолько быстро? Кажется, Димитрос оказался не только хорошим командиром береговой стражи, но и достаточно сведущим в деле приёма иноземных посланников, хотя Истома даже не настоящий посланник, а лишь гонец, выполняющий поручение своего государя, и не наделён правом лично вести переговоры. "Кажется, в Венеции заинтересованы в том, чтобы заключить с нами союз, — подумал Истома. — Вон, даже этот грек знает, как следует отнестись к гонцу русского царя. Иначе бы они так не суетились".
Врач меж тем остановил кровь, после чего промыл рану тёплой водой. Достав из принесённой с собой сумки бронзовую коробочку, открыл и, зачерпнув из неё благоухающую незнакомыми Истоме травами мазь, принялся втирать её в кожу вокруг раны. Поплер застонал и открыл глаза. Он даже попытался встать, но с потерей крови его оставили и силы, и он, захрипев, упал на кровать. Врач, не обращая на него внимания, левой рукой снял с пальцев остатки мази и нанёс на саму рану. По телу немца пробежала дрожь, но врач всё так
Врач, прежде суровый, внезапно улыбнулся:
— Экплектикос! — И похлопал Истому по плечу.
Шевригин знал, что по-гречески это означает "прекрасно". Получается, немало греков бежало от османских войск на север, в Венецию, — он только первый день в её владениях, а встретил уже двоих. Выходит, греческий врач, состоящий на службе у Венецианской республики, считает, что сделал свою работу великолепно. Истома был благодарен ему за это. Немец показал себя в пути верным товарищем, и погибни он — это стало бы тяжёлой потерей. Потерей для него лично. Один, за много тысяч вёрст от дома — без поддержки здесь сложно. Истома вспомнил, как в душной избе за закрытыми плотно дверьми наставлял его Андрей Щелкалов, грозно топорща скудную свою бородёнку и сверля гонца буравчиками прищуренных серых ледяных глаз:
— С иноземцами ни о каких делах не говорить. Если станут спрашивать, отвечай — государь всё в грамоте написал, а кроме грамоты, приказа нет никакого. Что ты фряжскую и немецкую речь разумеешь — никто знать не должен. Для того возьмёшь в Датском королевстве, или Любеке, или ещё где толмача доброго, что фряжскую и русскую речь знает. Заплатишь, сколько запросит, для того тебе казна будет дана изрядная. В Ливонии возьмёшь с собой доброго немчина Вильгельма Поплера. Ждёт. Свой он — православие принял, служит государю нашему. Будет тебе с немецкого перетолмачивать. Но это для видимости только, чтобы никто не понял, что ты и сам всё разумеешь. А сам, как в Риме будешь, приглядывай да запоминай. А лучше записывай, но письмо всегда с собой носи, чтобы в твоё отсутствие никто им не завладел. Или пиши литореей [14] .
14
Литорея — старинный русский способ тайнописи, когда согласные буквы в слове заменялись другими буквами. При написании простой литореей одни буквы просто заменялись другими, о чём было предварительно условлено. Мудрая литорея предусматривала замену букв числами, при этом использовался ключ — некое оговорённое заранее число.
— Что записывать? — поинтересовался Истома.
— Да всё, — прикрикнул дьяк, — кто в Риме к нам расположен, а кто против, да за иноземными послами да посланниками приглядывай, кого встретишь. О чём говорят, как к нам настроены, чего хотят да для чего в Рим припёрлись. Всё, всё нам знать надо. А как вернёшься, всё записанное мне и отдашь. А писать станешь соком луковым или молоком меж обычных строк [15] . И о том расскажешь, чего бумаге, даже тайнописи, доверить нельзя было. А чтобы ни у кого о тебе опаски не было, вид имей придурковатый. Дурачков-то не боятся. Будут деньги всучивать — бери. И повторяю: о том, что ты не только русской речью владеешь, знать не должен никто. Говорю ещё раз — никто! Хотя нет. Негоже для гончика великого государя совсем уж иной речи не знать. Скажешь — латынь понимаешь, но немного. А в остальном — ни-ни! Хоть на голове стой, но чтоб всё сделал, как велено!
15
Один из видов тайнописи. Текст, написанный молоком или луковым соком, не виден, но при нагревании (например, над пламенем свечи) темнеет, и его можно читать.