Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой. Конфликт глазами современников

Ореханов Протоиерей Георгий

III. Толстая А. Л. Письмо В. Г. Черткову по поводу подготовки завещания Л. Н. Толстого.

Надпись на конверте: «Письмо Ал[ександры] Львовны Толстой к В. Г. Черткову. 27 Окт[ября] 1909 г. О завещании. Очень важное».

«Владимир Григорьевич, хотя Страхов [1261] и передает вам все дело, считаю нужным еще более подробно изложить вам свое мнение.

Разглашать дело никоим образом нельзя. Если семья узнает об этом, то последние дни отца будут мучением. Вспомните историю Стокгольма: истерику, морфий, бросание на пол и т. п., не ручаюсь даже и за то, что не потребуют бумагу назад и не разорвут ее. Разглашение немыслимо. С этим согласен Л[ев] Н[иколаевич].

1261

Ф. А. Страхов (1861–1923) – один из близких знакомых Л. Н. Толстого, философ, композитор. По поручению В. Г. Черткова совершил две поездки в Ясную Поляну и принимал активное участие в составлении завещания Л. Н. Толстого, став одним из свидетелей его подписания 1 ноября 1909 г. (вместе с А. Б. Гольденвейзером). В своих воспоминаниях изложил историю составления завещания Л. Н. Толстого. Первоначально текст воспоминаний Ф. А. Страхова был издан в «Петербургской газете» 6 ноября 1911 г. Эта публикация послужила основой для более позднего издания (Страхов Ф. А. Две поездки в Ясную Поляну / Публ. Л. С. Дробат // Яснополянский сборник. 1988. Тула, 1988). Воспоминания Ф. А. Страхова вызвали следующую реакцию В. Ф. Булгакова: «…ошибка “чертковцев” состояла именно в том, что они проведение хитроумной акции поручили философу-младенцу» (Булгаков В. Ф. О Толстом. Тула, 1978. С. 323).

И отец и я считаем Сережу с его карточной игрой очень ненадежным.

Таня же как-то на мой вопрос о том, будет ли она пользоваться сочинениями, сказала: «с какой же стати я буду отказываться от денег, кот[орые] пойдут

братьям на кутежи, лучше взять и на них сделать доброе дело». Остаюсь одна я. Решайте вы все, друзья, можете ли вы доверить мне это, такой великой важности дело. Я вижу только этот один выход и поэтому возьмусь за это (и знаю, что вы не пожалеете, что доверились мне), хотя много тяжелого придется пережить. Я, самая младшая, менее всех в семье любимая, и вдруг мне поручили такое дело, через меня вырвали эти деньги у семьи! Меня возненавидят, это наверное. Но все равно, я этого не боюсь. После смерти отца единственно, что останется для меня дорогого, это его мысли. Так решайте же, но только поскорее и в праздник, чтобы приезд Гольденвейзера не возбудил подозрения. Всякие завещания и обещания приеду подписать, если это нужно. Любящая вас А. Толстая».

ОР ГМТ. Ф. 60 (В. Г. Чертков). Оп. 2. № 62 441 Б. 27 октября 1909 г. Рукописный подлинник. Нумерация листов отсутствует.

Приложение 5

Краткая биография В. Г. Черткова после революции 1917 г.

События жизни В. Черткова до смерти Л. Н. Толстого нашли достаточно подробное отражение в данной работе, поэтому здесь помещается только материал, имеющий отношение к периоду жизни В. Г. Черткова после революции 1917 г. После большевистского переворота его квартира в Газетном переулке (дом 12) стала центром движения по подготовке полного собрания сочинений Л. Н. Толстого и местом сбора правозащитников-антимилитаристов, здесь располагались «Общество истинной свободы» (одна из первых в России правозащитных организаций), «Московское вегетарианское общество» и «Издательское общество друзей Толстого». Характерно, что сам В. Г. Чертков определял суть своей миссии после революции следующим образом: «Мне, совершенно независимо от моих личных желаний и предпочтений, достались на долю три весьма ответственных общественных дела, настолько связанных между собою, что разъединить их в моей душе я не могу. Одно дело – заступничество за преследуемых за совесть и помощь им. Другое дело – служение некоторому взаимному общению между людьми, близкими по духу, и совместное с ними усиление того хорошего, что мы в себе сознаем. Третье дело – работа по распространению среди человечества писаний Толстого. Последнее было бы в моих глазах чисто механическим, мертвым занятием, если бы оно не составляло одного неразрывного целого с первыми двумя делами» (РГАЛИ. Ф. 552. Оп. 1. Д. 2950. Биография В. Г. Черткова. Л. 4). В период с 1917 по 1922 г. В. Г. Чертков печатает многочисленные статьи в журналах «Голос Толстого и единение», «Истинная свобода», «Обновление жизни». В конце 1918 г. В. Чертков был избран председателем созданного им «Объединенного совета религиозных общин и групп» (ОСРОГ), просуществовавшего до 1922 г., когда ОСРОГ. был ликвидирован, а В. Г. Чертков стал кандидатом на высылку за границу. ОСРОГ. – организация, объединявшая действия шести внецерковных групп: менонитов, баптистов, евангельских христиан, адвентистов, трезвенников и членов «Общества истинной свободы». Представляется справедливым указание В. Н. Черепицы на то, что большевики, учитывая нестабильность своей власти на местах, пытались в определенный момент использовать ОСРОГ. в качестве альтернативы «тихоновской» Церкви. В декабре 1918 г. состоялась встреча В. Г. Черткова с В. И. Лениным (РГАЛИ. Ф. 552. Оп. 1. Д. 2921. 1934. Различные материалы к 80-летнему юбилею В. Г. Черткова, в том числе биографические очерки. Л. 5). Есть сведения, что благодаря ходатайствам Черткова удалось спасти от расстрела многих людей, а декрет СНК от 4 января 1919 г. «Об освобождении от воинской повинности по религиозным убеждениям» был подготовлен и издан благодаря его деятельности и при его непосредственном участии и возлагал на ОСРОГ. обязанность давать экспертные заключения о возможности освобождения тех или иных лиц от военной службы (Черепица В. Н. Счастье жить для других. Западнобелорусские последователи религиозно-философского учения Л. Н. Толстого. 1921–1939 гг. Гродно, 2007. С. 38–39). Известны сохранившиеся по следственным делам архива ФСБ выдержки из сообщений осведомителей о выступлениях В. Г. Черткова (1920–1922) против новой власти, в которых он говорил о том, что «крестьянство насилуется кучкой народа, пропитанной западными идеями Карла Маркса, что довело его до отчаяния <…> единственный выход для крестьянства – это стряхнуть со своих плеч теперешнее правительство <…> Советская власть – кровавое насилие над партиями и национальностями <…> единственный способ борьбы с теперешней властью – отказ подчиниться ей <…> гражданская война, последовавшая вслед за окончанием европейской, – результат неверия в Бога <…> заткнут рот всем, а иначе Соввласть и трех дней не продержалась бы <…> назвал правительство палачами и сказал, что все, кто служат этому правительству, также палачи <…> усиленно проповедовал на тему, что единственный работник – крестьянин, остальные все – шкурники, не исключая и правителей, едущих на его шее <…> теперешние коммунисты – банда, захватившая власть, заставляющая себя защищать от посягательства на нее других» (Шенталинский В. Донос на Сократа // Новый мир. 1996. № 11. С. 179–180). В декабре 1922 г. В. Г. Чертков был вызван на Лубянку, где, по свидетельству следственного дела, вел себя вызывающе, отказался отвечать на вопросы и дать подписку о невыезде, сопроводив отказ следующим объяснением: «На предъявленное мне предложение дать подписку о невыезде и явке по первому требованию властей я отвечаю, что, как не признаю по своим убеждениям никакой власти, в том числе и Советской, я никаких обязательств дать не могу и потому предложенную мне подписку подписать отказываюсь, но добавляю, что уезжать и вообще скрываться от власти я не собираюсь и не буду» (Там же. С. 181). 22 декабря после нового допроса В. Г. Чертков записал в протоколе: «Не признавая по своим религиозным убеждениям никакой насильственной государственной власти, не смотрю на этот так называемый “протокол” как на официальную бумагу, которую я был бы обязан подписать. Если же подписываю ее, то только как простое заявление, которое может устранить ненужные недоразумения» (Там же). Результатом этих допросов было предложение выслать В. Г. Черткова за пределы РСФСР. 27 декабря 1922 г. Комиссия НКВД по административным высылкам принимает решение о высылке В. Г. Черткова в Германию на три года «за антисоветскую деятельность, выразившуюся в резкой критике советской власти и агитации против службы в Красной Армии» (ЦА ФСБ РФ. [Письмо в ПСТГУ от 10 ноября 2008 г. по поводу информации в ЦА ФСБ РФ о В. Г. Черткове и А. Л. Толстой]. Л. 2). В начале 1923 г. в ответ на требование явиться в ГПУ он написал следующее: «Получив повестку Секретного отдела ГПУ, предлагающую мне явиться к Вам для дачи показаний по делу № 16655, я на этот раз нахожусь вынужденным сообщить Вам, что, отрицая по моим религиозным убеждениям всякое насилие, я не могу являться ни в какие государственные учреждения для дачи каких-либо “показаний”. Если, получив недавно подобную же повестку, я пришел к Вам 22 декабря, то никак не для дачи показаний, от которых, как Вам известно, я, по существу, и воздержался, а единственно потому, что, заявив перед этим просьбу о возвращении мне взятых у меня при обыске бумаг, я надеялся, что приглашаюсь, собственно, для получения обратно этих бумаг. Убедившись же в настоящее время в том, что от меня действительно ожидается дача показаний, я должен по указанной причине определенно отказаться от исполнения Вашего желания, ибо, добровольно являясь в Ваше учреждение для такой цели, я сам себя поставил бы в фальшивое и стеснительное для себя положение. Но могу, так же как и раньше при подобных же обстоятельствах, прибавить, что если я в состоянии личным объяснением предупредить возникновение каких-либо нежелательных недоразумений или усложнений, то готов для этой цели принять Вас для частной беседы у меня на дому» (Шенталинский В. Донос на Сократа // Новый мир. 1996. № 11. С. 182). Этот тон, столь характерный для В. Черткова, но совершенно немыслимый в новую историческую эпоху, объясняется, по всей видимости, тем обстоятельством, что к этому моменту представители власти уже получили серьезное предупреждение от первого заместителя наркома иностранных дел Литвинова о «сильной агитации», особенно в Англии, – В. Чертков был известным всему миру антимилитаристом и правозащитником, имевшим обширные и влиятельные связи. По решению Особой комиссии ВЦИК по уголовным делам от 18 января 1923 г. было постановлено сначала заменить высылку В. Черткова за границу высылкой в Крым, но вскоре и это решение было отменено. Определяющее значение, вероятно, имело заступничество В. Д. Бонч-Бруевича, А. В. Луначарского и П. Г. Смидовича. Однако этот факт вовсе не свидетельствует о идеологической близости В. Г. Черткова к большевикам – сравнительно недавно было опубликовано частное письмо В. Г. Черткова к В. Д. Бонч-Бруевичу, в котором первый прямо указывает своему бывшему сотруднику по делу переселения духоборов, что они «стоят на совершенно противоположных полюсах», и поясняет, в чем главная причина их расхождения: материализм и насилие, следствием которого являются зло и несправедливость, заставляющие страдать миллионы людей (см.: Из бумаг В. Г. Черткова и его современников / Вступ. статья, публ. и примеч. А. Д. Романенко // Филологические записки: Вест. литературоведения и языкознания / Воронежский государственный университет. Вып. 21. Воронеж, 2004. С. 235–236).

Приложение 6

Краткая биография А. Л. Толстой после революции 1917 г.

Как подробно указывалось в основном тексте работы, А. Л. Толстая (1884–1979), младшая дочь Л. Н. Толстого, – единственный член его семьи, обозначенный в завещании писателя, активная участница трагических событий 1910 г. в Ясной Поляне и Астапове.

После революции 1917 г. А. Л. Толстая предпринимает энергичные попытки сохранить рукописи отца и издать их. Первый директор музея «Ясная Поляна». Пять раз подвергалась арестам, находилась в заключении в Бутырской тюрьме и в лагере на территории

Новоспасского монастыря. С 1929 г. в эмиграции, сначала в Японии, затем, с 1931 г., проживала в США. Решение покинуть Советскую Россию со стороны А. Л. Толстой было твердым и осознанным. В 1930 г. в письме сестре Т. Л. Толстой из Японии она отмечала: «Если я вернусь в Россию, я могу только в Соловки и под расстрел. Не служить им в СССР нельзя, а служить я не могу, лучше смерть. Я последний год всю совесть растеряла» (Неизвестная Александра Толстая. М., 2001. С. 48). В 1939 г. основала (по образцу европейского «Комитета помощи русским людям») Толстовский фонд в г. Вэлли-Коттедж (шт. Нью-Джерси, США; официальный сайт фонда: URL:org/heritageindex.html). Активными участниками деятельности фонда и его спонсорами были композитор и пианист С. Рахманинов, авиатор И. Сикорский, давняя знакомая А. Л. Толстой Т. Шауфус, последний русский посол в Америке Б. Бахметьев, авиатор Б. Сергиевский, профессор

М. Ростовцев, гр. С. Панина и др. В течение 40 лет А. Л. Толстая выполняла обязанности председателя фонда и своей деятельностью в значительной степени способствовала облегчению размещения в США и даже выживанию в сложных послевоенных условиях большого количества эмигрантов разных национальностей (точной цифры тех, кому фондом была оказана помощь, пока не существует; справочник «Незабытые могилы» Отдела русского зарубежья РГБ называет цифру в 25 тыс. человек (см.: Незабытые могилы. Российское зарубежье: некрологи 1917–2001 в шести томах / Сост. В. Н. Чуваков. Т. 6. Кн. 2. Скр – Ф. М., 2006. С. 412). Толстовский фонд стал одной из самых значительных благотворительных организаций в США и свою деятельность координировал с различными церковными организациями, что дало возможность открыть в США, Южной Америке и Европе ряд благотворительных центров. Кроме того, в 1941 г. А. Л. Толстая явилась основательницей сельскохозяйственной фермы Reed Farm в 36 милях от Нью-Йорка, получив в виде донорской помощи участок земли площадью 70 акров (30 гектаров) от бывшей владелицы М. С. Харкнесс. С 1968 г. при ферме также организуются летние лагеря для нуждающихся детей. Активная антибольшевистская деятельность А. Л. Толстой в США (лекции, выступления по радио и т. д.) привела к появлению в «Правде» 21 сентября 1948 г. «Протеста членов семьи Л. Н. Толстого против шпионской деятельности изменницы Родины А. Толстой в Америке», в качестве «письма в редакцию» инспирированного под принуждением власти. Деятельность А. Л. Толстой была отмечена практически всеми самыми значимыми наградами США. В 1957 г. основала при Толстовском фонде церковь во имя прп. Сергия Радонежского, которая стала важным центром духовной жизни фонда. Скончалась 26 сентября 1979 г. Отпевание А. Л. Толстой в 1979 г. совершал Первоиерарх РПЦЗ митрополит Филарет (Вознесенский). Похоронена на монастырском кладбище в Новом Дивееве. (Spring Valley, NY)

Приложение 7

Письмо митрополита Антония (Вадковского) графине С. А. Толстой в Крым по поводу болезни Л. Н. Толстого

11 февраля 1902 г.

Многоуважаемая графиня!

Пишу Вам настоящие строки, как и в прошлом году, движимый непреодолимым внутренним побуждением. Душа моя болит о муже Вашем, графе Льве Николаевиче. Возраст его уже старческий. Упорная болезнь видимо для всех ослабляет его силы. И не один раз уже разносились настойчивые слухи о его смерти. Правда, жизнь каждого из нас в руках Божиих, и Господь силен совершенно исцелить графа и дать ему жизнь еще на несколько лет. И дай Бог, чтобы проявилась над ним такая великая милость. Но Божии определения неведомы для нас. И кто знает? Быть может, Господь уже повелел ангелу смерти чрез несколько дней или недель отозвать его от среды живых.

Вот тут-то и кроется источник моей сердечной о нем боли. Граф разорвал свой союз с Церковию, отрекся от веры во Христа, как Бога, лишив тем душу свою светлого источника жизни и порвав те крепкие родственные узы, которые связывали его с любимым им многострадальным народом русским. Без Христа, что без солнца. Нет жизни без солнца, нет жизни без Христа. И кажется мне теперь граф без этой жизни Христовой, без союза с народом христолюбивым, таким несчастным, одиноким… [отточие документа. – Свящ. Г. Ореханов] с холодом в душе и страданием!.. Тяжело в таком духовном одиночестве стоять с глазу на глаз пред лицом смерти!

Неужели, графиня, не употребите Вы всех сил своих, всей любви своей к тому, чтобы воротить ко Христу горячо любимого Вами, всю жизнь лелеянного, мужа Вашего? Неужели допустите умереть ему без примирения с Церковию, без напутствования Таинственною трапезою тела и крови Христовых, дающего верующей душе мир, радость и жизнь? О, графиня! Умолите графа, убедите, упросите сделать это! Его примирение с Церковию будет праздником светлым для всей Русской земли, всего народа русского, православного, радостью на небе и на земле. Граф любит народ русский, в вере народной долго искал укрепления и для своей колеблющейся веры, но, к сожалению и великому несчастию, не сумел найти его. Но сотвори, Господи, богатую милость свою над ним, помоги ему и укрепи его хотя пред смертью объединиться в своей вере с верою православного русского народа! Тяжело умирать одинокому, от жизни народной и веры святой оторвавшемуся! Но и любящим графа тяжело не увидеть его с Церковию примирившегося, в святой вере во Христа с ними объединенного! Умолите же его, добрая графиня, воротиться ко Христу, к жизни и радости в Нем, и к Церкви Его святой! Сделайте светлый праздник для всей святой Русской земли! Помоги Вам в этом Сам Господь, и пошли Вам и графу радость святую, никем неотъемлемую.

С совершенным к Вам почтением Ваш покорный слуга

Антоний, митрополит С.-Петербургский СПб.

ОРГМТ. Ф. 47. № 4021. Л. 1–2 об. Рукописный подлинник.

Приложение 8

Запись в дневнике М. С. Сухотина по поводу св. прав. Иоанна Кронштадтского

Не имея прямолинейности и дерзновенности Горького, я тем не менее должен сознаться, что этот «поп Иван» за последнее время повергает меня в недоумение. Помню я, что лет 16 тому назад я б[ыл] в Кронштадте на дому у него. Ума, конечно, заметить я никакого не мог, но он поразил меня своими стальными, полными несокрушимой воли глазами, властительной верой в самого себя и [зачеркнуто «в свое». – Свящ. Г. Ореханов] особое право [слово «особое» переправлено на «особой», а над строкой вписано «манерой, молясь». – Свящ. Г. Ореханов] не просить, а требовать от Бога. Потом видел я его в доме моего тестя бар[она] Боде-Колычева. Сила и настойчивость, проявляемые им в его требованиях, обращенных к Богу (подай Господи!!! подай Господи!!!), меня поразили еще больше, но опять-таки вопрос об уме не пробуждался во мне. Но теперь он произносит такие Слова, за которые другому попу досталось бы на орехи, ибо тут проявляется и недоумие, и невежество в делах веры. Печатать же такого рода Слова ни один редактор не стал бы, [нрзб.] исходи они не от Иоанна Кр[онштадтского]. Недавно он обещал, что скоро наступит светопреставление, забыв слово Христа: не весте дня и часа и т. д. и что сего даже Ангелы не знают. Теперь в Моск[овских] Вед[омостях] от 15 Дек[абря] помещено Слово на день Святителя Спиридона Тримифунтского Чудотворца. Конечно, идет бесшабашная брань Толстого, обвинение в том, что он сеет «неверие ни во что, разврат, пьянство» (sic). Кроме того, о[тец] Иоанн вызывает Толстого и сектантов на следующее испытание. Пусть некоторые из них, «собранные вместе» (?), совершат «одно чудо истинное вроде тех чудес, которые совершали святые, хотя одно – не требую больше: и я поверю им. Пусть они предскажут хотя одно событие, и я поверю им и скажу: да, и на вашей стороне правда». Что же это такое?! Что сказали бы на это наши столпы православия Хомяков, Самарин, Аксаков, если бы были живы?! В какое негодование они бы пришли! Неужели о[тец] Иоанн не знает, что чудеса и прорицания никогда у христиан не могли служить доказательством истинности учения? Симон Волхв творил чудеса, Аполлоний Тианский по воздуху летал, известный в 50 гг. в Москве Иван Яковлевич весьма искусно прорицал. Пусть о[тец] И[оанн] перечтет гл[аву] 16, ст[ихи] 16–18 Деяний Апост[олов], и особенно Мат[фея] 7, 22–23. А у католиков чудес не бывало? А стигматы Св[ятого] Франциска (факт бесспорный – см. книгу Sabatier [1262] )? Значит, и на стороне католиков правда? И это говорит столп православия из новых – Иоанн Кр[онштадтский]?!

1262

П. Сабатье – автор ставшей сразу знаменитой книги о Франциске Ассизском (SabatierP. Vie de Saint Francois d Assise. Paris, 1939).

РГАЛИ. Ф. 508. Оп. 4. Д. 3-12. 1901–1910. Дневники М.С. Сухотина. Д. 3. Л. 78 об. – 80. Рукописный подлинник. Запись от 18 декабря 1901 г.

Приложение 9

Письмо митрополита Антония (Вадковского) К. П. Победоносцеву по поводу подготовки синодального акта о Л. Н. Толстом

Многоуважаемый Константин Петрович!

Вчера утром долго беседовал с о. Григорием Петровым, которого нарочно вызвал для беседы по поводу выкинутой им глупости в философском обществе при рассуждении о графе Толстом и по поводу некоторых других его тоже глупостей. За литургией он не читает в ектениях некоторых прошений, которые ему не нравятся и которые не мирятся с его миросозерцанием. О. Григорий еще формирующийся человек, мысли его не перебродили еще и не пришли к мирному, гармоническому течению. Против него начинают сильно вопиять как против толстовца, и некоторые готовы прямо воздвигнуть на него гонение. О. Философ[ов] просил разрешения поднять на о. Григория печатный поход, но я посоветовал пока молчать, пот[ому] что не вижу в нем упорства, и пот[ому] полагаю пока достаточным воздействовать на него путем пастырского попечения и убеждения. По отношению к богослужению с будущего учебного года о. Григорий обещает стать совсем корректным, заблуждения графа Толстого признать, православным христианином его не считает, совершать поминовение в случае его смерти не находит возможным, но рядом с этим благоговеет перед Толстым как перед художником слова и великим писателем. Оттого в его действиях и встречается некая несообразность. В свое оправдание за выходку в философском обществе он указывал на то, что его слова переданы в «России» не точно, что это заседание было совершенно частное и он никак не думал, что появятся о нем печатные отчеты, иначе не выступил бы со своим словом. Но если о. Григорий будет продолжать идти в этом направлении и станет упорствовать, чего пока на словах по крайней мере не обнаруживает, то он может вызвать прямое негодование среди православных и суд над собою своего епископа. На это обстоятельство, возможное при известных условиях, я обратил его внимание.