Русская революция. Большевики в борьбе за власть. 1917-1918
Шрифт:
Русско-германские политические переговоры сошли с мертвой точки 9 февраля, когда кайзер, под влиянием своего генералитета, отправил в Брест телеграмму с приказом предъявить России ультиматум: «Сегодня большевистское правительство обратилось по радио непосредственно к моим войскам и призвало их к восстанию и прямому неповиновению своим высшим военачальникам. Ни я, ни его превосходительство фельдмаршал фон Гинденбург не можем более мириться и терпеть подобное положение вещей! Следует как можно скорее положить этому конец! Троцкий должен до 8 часов вечера завтрашнего дня, 10-го <...> подписать без проволочек мир на наших условиях <...> В случае отказа или попыток затяжки и проволочек и прочих отговорок в 8 часов вечера 10-го перерываются переговоры, прекращается перемирие; войска Восточного фронта выдвигаются в этом случае на предписанную линию»42.
На следующий день Кюльман предъявил Троцкому
Необычное поведение Троцкого совершенно обескуражило германское руководство. Теперь уже ни у кого не оставалось сомнений в том, что русские использовали переговоры как прикрытие. Но даже и в этом случае было непонятно, как вести себя Германии. Продолжать бесплодные переговоры? Вынудить большевиков принять ультиматум, применив к ним военную силу? Или отстранить их от власти и заменить более приемлемым правительством?
Дипломаты рекомендовали сохранять терпение. Кюльман опасался, что возникнут проблемы с рабочими Германии: им будет сложно объяснить, почему на Восточном фронте возобновились военные действия. Он выразил беспокойство, что Австро-Венгрия может оказаться вынужденной выйти из войны44.
Но у военных, которые зимой 1917/1918 годов играли ведущую роль в германской политике, было другое мнение. Передислоцируя войска на запад для решительной кампании, запланированной на середину марта, они хотели быть абсолютно уверены в том, что Восточный фронт более не представляет для них опасности, — без этого они не могли продолжать переброску войск на Западный фронт, им нужен был доступ к русскому продовольствию и сырью. Военная разведка доносила из России, что у большевиков были самые дурные намерения относительно Германии, но также и что их собственная позиция была под угрозой. Глава оперативного отдела Адмиралтейства Вальтер фон Кайзерлинк, отбывший в Петроград в составе сопровождения Мирбаха, слал в Берлин тревожные донесения45. Наблюдая большевистский режим вблизи, он пришел к выводу, что это — «безумие у власти» (regierender Wahnsinn). По его мнению, режим, созданный евреями и для евреев, представлял смертельную угрозу не только для Германии, но и для всего цивилизованного мира. Он призывал отодвинуть русско-германскую границу как можно дальше на восток, чтобы оградить Германию от этой чумы. Кроме того, по мнению Кайзерлинка, следовало перенести в Россию часть промышленных интересов Германии: второй раз за свою историю Россия могла подвергнуться колонизации (намек на варягов). Другие донесения, полученные из первых рук, представляли большевиков слабым, лишенным симпатий меньшинством. Ленин, говорилось в них, снискал особую нелюбовь, и его приходится оберегать от покушений более усердно, чем любого царя. По информации, которую Кюльман получал из своих источников, большевиков поддерживали только латышские стрелки: если их перекупить, власть большевиков рухнет46. Донесения очевидцев произвели сильное впечатление на кайзера и склонили его встать на точку зрения генералитета.
Проанализировав информацию о нестабильности большевистского правительства и учитывая недвусмысленные свидетельства того, что оно проводит систематическую кампанию по деморализации германской армии, Людендорф, при поддержке Гинденбурга, потребовал прекратить брестские переговоры и ввести в Россию войска для смещения большевиков и передачи власти в Петрограде более приемлемому правительству47.
На происходившей 13 февраля под председательством кайзера конференции в Бад-Гомбурге рекомендации, данные министерством иностранных дел, пришли в противоречие с предложениями Генерального штаба48. Кюльман проводил линию примиренческую. Клинком, говорил он, не истребить этот «очаг революционной чумы». Даже если Германия оккупирует Петроград, проблема этим не снимется: французская революция уже доказала, что иностранная интервенция только разжигает националистические и революционные страсти. Наилучшим средством, утверждал он, был бы антибольшевистский переворот, проведенный самими русскими при поддержке Германии. Однако оставалось неясным, рекомендует ли он прибегнуть в данном случае к этим мерам. Министра иностранных дел поддержал вице-канцлер Фридрих фон Пайер, упомянувший о широко распространенном среди народа Германии стремлении к миру и невозможности свергнуть большевиков военным путем.
Гинденбург это оспаривал. Если не будут предприняты решительные шаги на Востоке, говорил он, война на Западном фронте будет тянуться бесконечно. Он призывал «разгромить русских и свергнуть их правительство».
Кайзер выступил на стороне генералов. Троцкий, говорил он, прибыл в Брест не для того, чтобы заключить мир, а чтобы подстрекать
Конференция постановила, что перемирие продлится до 17 февраля, после чего германская армия возобновит военные действия против России. Цель наступательной операции была не очень ясна. От военного плана свержения большевиков вскоре отказались из-за возражений со стороны гражданских властей.
В соответствии с полученными инструкциями германский штаб в Бресте уведомил русских, что в полдень 17 февраля Германия возобновит военные действия на Восточном фронте. Миссии Мирбаха в Петрограде был отправлен приказ возвращаться на родину.
Несмотря на всю решительность, выказанную Германией, оставалось неясным, понимает ли она сама, чего хочет: заставить большевиков принять продиктованные условия мира или отстранить их от власти. Ни тогда, ни позже Германия не могла определить своих приоритетов: была ли она более заинтересована в захвате русских территорий или в создании в России приемлемого для нее правительства. В конце концов возобладала территориальная жадность.
Нота Германии о возобновлении военных действий была получена в Петрограде во второй половине дня 17 февраля. На немедленно созванном совещании в Центральном Комитете Ленин вновь призывал вернуться в Брест и капитулировать, но и в этот раз потерпел досадное поражение: шесть голосов против пяти50. Большинство хотело подождать и посмотреть, выполнит ли Германия свою угрозу: если германские войска действительно войдут в Россию, а в самой Германии и в Австрии не произойдет революции, у России еще будет время склониться перед неизбежностью.
Германия сдержала свое слово. 17 февраля ее армия перешла в наступление и, не встретив сопротивления, заняла Двинск. Генерал Хоффман описывал операцию следующим образом: «Это самая комическая война, в какой мне когда-либо приходилось участвовать, — она ведется исключительно в поездах и автомобилях. Сажаешь в поезд несколько пехотинцев с пулеметами и одним артиллерийским орудием, продвигаешься до следующей железнодорожной станции, берешь ее, арестовываешь большевиков, сажаешь в поезд следующий отряд и продолжаешь двигаться вперед. Как бы то ни было, в этом есть очарование новизны»51.
Ленин ухватился за наступление немцев как за последнюю возможность настоять на своем. Пассивность русских войск, хотя не являлась полной неожиданностью, тем не менее поразила его. При полном нежелании воевать Россия оказывалась беззащитной и открытой для вражеского нашествия. Похоже, что Ленин располагал сведениями о наиболее существенных решениях германского правительства, возможно, переданными ему доброжелателями в Германии через большевистских агентов в Швейцарии или Швеции. На основании этой информации он сделал вывод, что Германия собирается занять Петроград и, видимо, Москву. Его бесила самоуверенность его соратников. Ничто (и он понимал это) не могло помешать Германии повторить в России украинский переворот — то есть заменить его, Ленина, марионеткой из правых и затем подавить революцию.
Однако же, когда Центральный Комитет собрался снова 18 февраля, Ленин опять не получил большинства. Его резолюция о принятии условий Германии получила поддержку в шесть голосов — против семи, поддержавших совместно выдвинутую резолюцию Бухарина и Троцкого. Руководство партии безнадежно увязло в разногласиях. Возникала опасность, что раскол затронет рядовых членов партии и дисциплина, основной источник силы партии, придет в полный упадок.
В этот критический момент на помощь Ленину пришел Троцкий: он передумал и вместо того, чтобы проголосовать за свою резолюцию, проголосовал за ленинскую. Биограф Троцкого считает, что сделано это было отчасти во исполнение некогда данного Ленину обещания капитулировать, если Германия введет в Россию войска, отчасти же, чтобы предотвратить возникновение губительного раскола в партии52. При следующем голосовании ленинская резолюция получила семь голосов «за» и шесть — «против»53. Выиграв с этим незначительнейшим перевесом, Ленин набросал черновик телеграммы, извещающей Германию, что русская делегация выезжает в Брест54. Текст был показан нескольким левым эсерам и, когда они одобрили ее, отправлен по назначению.