Русская революция. Книга 1. Агония старого режима. 1905 — 1917

Пайпс Ричард

Такое невнимание к администрированию и исполнению законов, издаваемых их собственными канцеляриями, новые лидеры обосновывали верой в мудрость народа. Политические понятия, почерпнутые главным образом из литературных источников, приучили русскую интеллигенцию к восприятию демократии не как идеала, достигаемого кропотливой работой, а как некой реальности, которой мешает утвердиться лишь царское законоустройство. Они были убеждены — или, вернее, им пришлось убедить себя, — что для того, чтобы дать демократии проявиться, самое главное — отказаться от управления. В стране, привыкшей на протяжении веков к централизованному управлению и беспрекословному исполнению распоряжений сверху, революционное правительство приняло крайнюю форму политического laissez-faire — и это в период, когда страна вела беспримерную войну, когда ее осаждали инфляция, аграрные волнения и множество других животрепещущих проблем.

Но даже и в этих обстоятельствах вполне возможно было ввести в стране некоторые

начатки правопорядка, если бы Временное правительство не дало дорогу анархии, распустив губернскую администрацию и полицию. И Керенский намеренно уводит нас от истины, утверждая, в попытке самооправдания, что административный аппарат России был разрушен царским режимом¹⁴⁹. Фактически все было сделано уже статьями 5 и 6 восьмистатейной программы, принятой Временным правительством 1–2 марта в согласии с Исполкомом¹⁵⁰. 5 марта были уволены все губернаторы и вице-губернаторы, и их полномочия переданы председателям губернских земских управ. Эта акция все запутала и осложнила. Хотя многие царские чиновники, узнав об отречении государя императора, сами подали в отставку, а часть других были арестованы местными революционерами, во многих губерниях губернаторы приветствовали новое правительство и открыто чествовали его¹⁵¹. Правительство действовало как бы в твердом убеждении, что от представителей старого режима нельзя ожидать лояльности к новой власти и они при первой же возможности станут ее саботировать¹⁵².

Справедливость этого предположения весьма сомнительна, ибо Временное правительство в глазах царской бюрократии, привыкшей подчиняться центральной власти, скоро облекалось ореолом законности. Если бы правительство пожелало убедиться в их лояльности, ему требовалось лишь обнародовать царское прощальное обращение к армии, в котором, как мы увидим, монарх заповедал подданным подчиняться Временному правительству, — этот документ новое правительство соизволило скрыть от своих граждан. Устранение губернаторов, исконной опоры российской администрации, создало в губерниях административный вакуум. Можно понять, почему революционные власти желали поставить своих людей на эти места, но трудно взять в толк, почему губернаторы не могли оставаться на своих должностях на тот краткий период, который был необходим для подыскания им замены. Эта акция напоминала упразднение французской Национальной ассамблеей в 1789 году института интендантов, основных агентов абсолютизма, что немедленно лишило Париж контроля над страной¹⁵³. Возможно даже, что российская акция копировала французскую модель. Но во Франции социальные институты были много прочнее, и много прочнее было чувство национального единства, которого в России почти и вовсе не было. И потому во Франции эти меры не привели к столь драматическим последствиям: Франция, не в пример революционной России, устояла.

Роспуск старой губернской администрации был встречен весьма сочувственно интеллигенцией, чьи громкие слова о «массах» и «демократии» прикрывали ее властные амбиции. Город за городом, обычно под покровительством местных Советов, завоевывали они своими учреждениями, укомплектованными по полной выкладке заместителями, секретарями, телефонами, столами, шкафами и резиновыми печатями. Однако, не имея того опыта работы, которым обладали те, кого они сменили, новые администраторы просто тупо подражали своим предшественникам.

Более понятным представлялся — хотя и отозвавшийся впоследствии не менее разрушительными результатами — роспуск полиции и жандармерии, символов государственной власти для большинства населения. Эта мера предусматривалась статьей 5 известной программы. Департамент полиции был упразднен 4 марта, хотя к тому моменту это стало уже чистой формальностью, ибо уже с 27 февраля, когда здание департамента было разгромлено толпой, он практически бездействовал. Правительство распорядилось о роспуске охранного отделения и жандармских корпусов. На следующий день оно разослало инструкции местным властям о создании отрядов народной милиции, под командованием выборных офицеров, приданных в распоряжение земств и городских Советов. Такая милиция не пользовалась авторитетом: Набоков отмечает, что во многих местах ее заполонили уголовные элементы¹⁵⁴. Спустя две недели после революции Россия осталась без полицейских институтов как в политической, так и в бытовой сфере. Когда в апреле 1917 года правительство оказалось перед угрозой возглавленного большевиками бунта, у него не нашлось надежных сил для самозащиты.

И вот, решение неизмеримо трудной первоочередной задачи — управления страной, ведущей войну и охваченной революционной эйфорией, — сделалось невозможным из-за грубейших приемов, продиктованных доктринерским представлением о демократии, верой в мудрость народа и презрением к профессиональному чиновничеству и полиции. Россия весной 1917 года явила миру уникальный пример правительства, порожденного революцией, устранившей прежний аппарат управления прежде, чем оно (правительство) смогло

бы заменить его структурами собственного производства. Поначалу, впрочем, это было не слишком явно. В первые недели после прихода к власти Временное правительство получало отовсюду широкую поддержку. Вся страна клялась в верности ему, включая великих князей, генералов, не говоря уже о тысячах младших чинов. Даже самые реакционные представители Объединенного дворянства, предводительствуемые Самариным, проголосовали в его поддержку¹⁵⁵. Иностранные государства быстро пошли на дипломатическое признание его, начиная с Соединенных Штатов (9 марта), за которыми одна за другой последовали Англия, Франция, Италия и другие страны-союзницы. Но это выражение поддержки со стороны населения и иностранных держав внушило новому кабинету обманчивое впечатление относительно его способности контролировать ситуацию в стране, в то время как оно висело между небом и землей. В.Д.Набоков в своих воспоминаниях о Временном правительстве писал: «И припоминается основное настроение: все переживаемое представлялось нереальным» ¹⁵⁶.

* * *

Одна из сложностей понимания хода событий февральской революции заключается в двусмысленной природе двоевластия.

Теоретически при двоевластии кабинет должен был функционировать как совмещенный законодательный и исполнительный орган, и в той и в другой функции подвластный праву вето, которым наделен Совет, представляемый Исполкомом. Но на практике Совет не только осуществлял контроль над Временным правительством, но и самочинно издавал законы. Приказом № 1 Совет захватил безраздельную власть над вооруженными силами. Как мы увидим, он диктовал и военные цели России. Таким образом правительство теряло власть как в военной сфере, так и в сфере иностранной политики. В более земных вопросах, как, например, продовольственное снабжение и производственные отношения, транспорт и связь, Исполком распоряжался как высшая инстанция, даже не утруждаясь согласовывать свои действия с правительством.

Вожди Совета не скрывали того факта, что Временное правительство существует лишь с их благоволения. На Всероссийском совещании рабочих и солдатских депутатов 29 марта Церетели, меньшевистский председатель Исполкома, заявил, что Временное правительство существует благодаря соглашению, заключенному Петроградским Советом с «буржуазными цензовыми элементами общества»¹⁵⁷. Другой член Исполкома, трудовик В.Б.Станкевич, хвастался, что Совет может распустить Временное правительство в пятнадцать минут, дав соответствующие указания по телефону¹⁵⁸. Защитники системы «двоевластия» впоследствии говорили, что Совет делал все от него зависящее, чтобы поддерживать под руку шаткое правительство, и не только не думал о его свержении, а, наоборот, служил ему главным источником силы¹⁵⁹. Исторические свидетельства не дают подтверждения таким заявлениям. Они говорят о том, что, даже когда Исполком как будто шел на выручку правительству, помогая усмирить волнения, он в то же время непременно старался подорвать его авторитет и престиж.

Вожди Исполкома произносили речи, унижающие правительство и роняющие его авторитет в глазах населения, привыкшего к почтительному отношению к власти. Прекрасным примером может служить выступление Чхеидзе 24 марта перед делегацией учащихся, пришедших в Совет с транспарантом, приветствующим Временное правительство. Чхеидзе обратился к ним со следующими словами: «Я вижу на вашем знамени надпись: «Привет Временному правительству», но для вас не секрет, что многие из них (из его членов) еще накануне революции дрожали и призывали не верить. Вы его приветствуете. Очевидно, вы верите, что оно будет высоко нести новое знамя. Если вы уверены в этом, то оставайтесь при этой уверенности. Мы и сами его поддержим, пока оно будет проводить демократические принципы. Но мы ведь знаем, что правительство наше не демократическое, а буржуазное. Следите же зорко за его деятельностью. Мы поддержим всякие его шаги, которые будут клониться к общей пользе, но все другое мы будем разоблачать, ибо перед нами судьба России»¹⁶⁰.

Такие слова в устах второй по влиянию политической фигуры в Совете и первого кандидата на пост президента Российской республики выдают лживость заявлений «защитников» из Совета о лояльной поддержке ими правительства. Относясь к нему как к институту, заведомо контрреволюционному, лишь усилиями Совета сдерживаемому «в рамках», они играли на руку своим врагам слева, справедливо рассуждавшим, что раз дело обстоит так, то следует правительство устранить, а всю полноту власти Совету взять на себя. И если Исполком уклонялся от такого шага, логически вытекающего из его утверждений, то только потому, что ему хватало смелости лишь на обвинения. Распоряжавшиеся в нем социалисты хотели, чтобы Временное правительство служило громоотводом народного недовольства, пока они будут обделывать дела за кулисами; они хотели управлять, не царствуя. Как хвастал впоследствии Троцкий, это дало большевикам возможность захватить власть, только требуя, чтобы Совет стал de jure тем, чем был de facto.