Русская революция. Книга 3. Россия под большевиками 1918 — 1924

Пайпс Ричард

26 января пленум ЦК РКП(б) принял набросанную Лениным хитроумную резолюцию, в которой признавалась необходимость оказать давление на Грузию, а в случае, если это не даст желаемых результатов, вводить на ее территорию Одиннадцатую армию³⁰. Это советское территориальное завоевание, последнее вплоть до 1939 г., проводилось по плану, который стал с тех пор классическим. Сначала возникло «восстание» недовольных масс. Оно было разыграно под руководством Кавбюро в Ворчало, районе между Грузией и Арменией, в ночь с 11 на 12 февраля. Вследствие того, что Ленин продолжал сомневаться, военная «помощь» запоздала почти на неделю. Наконец 14 февраля он согласился на вторжение, однако со множеством оговорок. 14 февраля Политбюро одобрило приказы, отданные им Орджоникидзе: Ленин писал, что ЦК был «склонен» разрешить Одиннадцатой армии войти в Грузию при условии, если революционный

военный совет армии гарантирует успех операции³¹. Документ этот не показали С.С.Каменеву, а Троцкому, которого в тот день не было в Москве, ничего не сообщили³².

15 февраля Орджоникидзе послал Сталину шифровку на грузинском языке: «Положение требует начать немедленно. Утром переходим, другого выхода нет»³³. 16 февраля части Одиннадцатой армии пересекли из Азербайджана юго-восточную границу Грузии и устремились к Тифлису, находящемуся в 80 км. С ними шла кавалерия Тринадцатой армии под командованием Буденного. Наступление вело более чем стотысячное, хорошо экипированное войско под началом профессиональных офицеров; ему противостояли силы вдвое меньшие, у которых отсутствовала артиллерия. Грузины храбро дрались и почти неделю удерживали численно превосходившего противника. В итоге защитники дрогнули, и 25 февраля Красная Армия вошла в Тифлис. Меньшевистское правительство намеревалось закрепиться в Западной Грузии, но этому помешало вторжение турецких войск, представивших ему 23 февраля ультиматум о сдаче Батума. 18 марта грузинская армия капитулировала, подписав с Красной Армией договор, согласно которому Батум оставался грузинским. В тот же день тифлисское правительство село на итальянский корабль и отбыло в Европу.

Когда Ленина 28 февраля спросили о вторжении, он заявил, что ему ничего об этом не известно³⁴. Так же поступил советский посланник в Тифлисе, сообщивший, что, по его сведениям, конфликт произошел между Грузией и Арменией по поводу Ворчало. До Запада доходили сведения о вторжении, но в целом падение Грузии было принято как совершившийся факт.

Несмотря на то, что правы оказались оптимисты, Ленин все еще беспокоился о возможных последствиях «советизации» Грузии. Он сильно переоценивал популярность свергнутого меньшевистского правительства и соответственно весьма низко оценивал дипломатические способности и такт Орджоникидзе. Он требовал, чтобы последний был готов идти на существенные уступки грузинской интеллигенции и мелкой буржуазии и искать политического компромисса с Жордания и его сторонниками-меньшевиками³⁵. Ленин также указывал ему на необходимость благоразумия в отношениях с грузинскими коммунистами. Этим советом Орджоникидзе и его московский покровитель Сталин пренебрегли, что привело к конфликтам как с местным населением в целом, так и со здешними большевиками, что в скором времени вылилось в общий кризис Коммунистической партии Грузии.

* * *

Советская Россия расширила свои территории до границ, в которых ей будет суждено пребывать вплоть до 1939 г. Формально состоя из шести суверенных республик, она являла собой аномальное государство, поскольку ни отношения между составлявшими ее республиками, ни роль коммунистической партии в новом многонациональном государстве не были формально определены. Структура нового государства, из которого вырос Союз Советских Социалистических Республик, сложилась окончательно в 1922–1923 гг. Она стала предметом жестоких разногласий между умирающим Лениным и возвышающимся Сталиным.

ГЛАВА 4

КОММУНИЗМ НА ЭКСПОРТ

В течение пяти лет ленинского правления внешняя политика Советской России являлась довеском к политической линии РКП(б). И служить она должна была прежде и превыше всего интересам мировой социалистической революции. Необходимо подчеркнуть, что большевики захватили власть не для того, чтобы изменить Россию, а ради использования ее для прыжка в мировую революцию, — факт, который из-за многочисленных понесенных ими на международном поприще неудач и последующего сосредоточения на «построении коммунизма в одной стране» легко можно просмотреть. «Мы утверждаем, — писал Ленин в 1918 г., — что интересы социализма, интересы мирового социализма выше интересов национальных, выше интересов государства»¹. Но в той мере, в какой Советская Россия являлась первой, а в течение долгого времени и единственной коммунистической страной в мире, большевики начали отождествлять ее интересы

с интересами коммунистического движения в целом. И по мере того, как надежды на мировую революцию сходили на нет, большевики все большее значение начинали придавать интересам своего государства: в конце концов, коммунизм в России стал былью, оставаясь только призраком в других странах.

Стоя во главе страны, обремененной множеством внутренних нужд и являвшейся одновременно штаб-квартирой не признававшей государственных границ мировой революции, большевики разработали своеобразную «двуслойную» политику. Комиссариат иностранных дел, действуя от имени Советской России, поддерживал формально корректные отношения с теми государствами, которые готовы были иметь с ним дело. Пропаганду и организацию мировой революции возложили на созданный в марте 1919 г. Третий, или Коммунистический Интернационал (Коминтерн). Формально независимый как от советского правительства, так и от российской компартии, в действительности он являлся отделом ее ЦК. Формальное разграничение двух структур мало кого могло обмануть, однако Москва получала возможность вести одновременно политику разрядки и подрывную деятельность.

С постоянством, свидетельствующим об искренней убежденности, большевики настаивали на том, что революция в России удержится, только если распространится за рубеж. С убеждением этим они расстались крайне неохотно и только в 1921 г., когда многочисленные попытки экспортировать революцию потерпели крах, наглядно продемонстрировав, что повторения октября 1917 г. ждать не приходится. До того момента большевики поощряли, поддерживали и организовывали революционные движения, где только было возможно. С этой целью они сформировали сеть зарубежных компартий, применив для этого тактику, успешно использованную Лениным в начале 1900-х при создании партии большевиков, т. е. добиваясь раскола социал-демократических организаций и отделяя от них наиболее радикальный элемент. В то же время Москва вела переговоры с правительствами иностранных держав, добиваясь дипломатического признания и экономической помощи.

Усилия по установлению дипломатических отношений увенчались большими успехами, нежели попытки экспорта революции. К весне 1921 г. ведущие европейские державы завязали с Советской Россией торговые отношения, вслед за ними последовало дипломатическое признание. Любая же попытка распространить революцию за рубеж оканчивалась неудачей вследствие полицейских репрессий и недостаточной поддержки населения. Таким образом, в главном ленинская внешняя политика провалилась. Неудача Ленина в попытке добиться слияния России с более развитыми в экономическом и культурном отношении странами Запада означала, что России придется с неизбежностью вернуться к старым самодержавным и бюрократическим традициям. В свою очередь, это делало неизбежным пришествие сталинизма.

Единственным внешнеполитическим успехом Ленина было искусное использование им различных зарубежных политических группировок от коммунистов и «попутчиков» до консерваторов и изоляционистов, которые по той или иной причине желали нормализовать отношения с советским режимом и выступали против интервенции. Лозунг «Руки прочь от России!» воспрепятствовал получению белыми более эффективной помощи с Запада.

Первую попытку экспорта революции Ленин сделал зимой 1918–1919 гг., в Финляндии и Прибалтийских республиках: в первой посредством переворота, в последних — методом военного вторжения. Ни одну из этих акций нельзя назвать интервенцией в прямом смысле слова, поскольку все эти страны являлись совсем недавно частями Российской империи.

В октябре—ноябре 1918 г., когда страны Четверного Союза запросили мира, большевики почувствовали, что долгожданный час пробил. Падение Германии и Австрии создало в Центральной Европе политический вакуум; разруха и общественные беспорядки дополняли картину и создавали, казалось, идеальную питательную среду для революционных выступлений. Потрясшие Германию в конце октября — начале ноября 1918 г. радикальные сдвиги — восстание на флоте, мятежи в Берлине и других городах — не управлялись напрямую из Советской России, но вдохновлялись ее примером. Тем не менее, несмотря на ту роль, которую играл прокоммунистический Союз Спартака в импортировании в Германию некоторых российских институтов, как, например, советы, ноябрьская революция здесь не стала большевистской, поскольку была направлена в первую очередь против монархии и войны: «несмотря на то, что выглядела она как социалистическая… это была буржуазная революция», то есть аналог не Октябрьской, но Февральской в России. Собравшийся 10 ноября 1918 г. в Берлине и провозгласивший создание «советского правительства» Съезд Советов не был даже социалистическим по составу².