Русская революция. Временное правительство. Воспоминания

Набоков Владимир Владимирович

Мне особенно памятны подленькие статейки господина Гойхбарта (к сожалению, одного из сотрудников «Права») в «Новой жизни». Весь этот шум произвел на Временное правительство большое впечатление. И когда, наконец, пришлось поставить во всем объеме вопрос о членах Государственного совета (так, как в связи с этим печать

и митинги завопили по поводу того, что члены Государственного совета продолжают получать содержание), правительство потратило целых два заседания на обсуждение его – и не могло придти ни к какому определенному решению. Некоторые из членов Государственного совета, соответственно их собственному желанию были назначены в Сенат (и получили, стало быть, сенаторские оклады). Судьба других так и осталась – при мне – неразрешенной. Были ли впоследствии приняты какие-нибудь общие меры, я не знаю.

Припоминаю в связи с этим эпизод, произведший на меня крайне грустное впечатление. Н.С. Таганцев, с которым меня связывали двадцатилетние дружеские отношения, как-то попросил меня (по телефону) побывать у него. Оказалось, что он хотел лично мне передать собственноручно им написанное прошение об отставке и о назначении ему пенсии (впоследствии он был назначен в Первый департамент Сената и был председателем того отделения, в которое я зачислился; об этом – позже). Передавая мне бумагу, он не мог сдержать своего волнения и всхлипнул. «Да, голубчик, очень тяжело! – сказал он. – Ведь я всю жизнь ждал осуществления нового строя. Все, чего я достиг – я, сын крестьянина, записавшегося в купцы третьей гильдии, чтобы дать мне образование, – всего этого я достиг только своим трудом, я никому ничем не обязан. И вот теперь – я оказываюсь никому не нужным и возвращаюсь в первобытное состояние».

Сюда же относится и другой эпизод. Героем его был малопочтенный человек – Линский, товарищ и в свое время

правая рука финляндского генерал-губернатора, имевший репутацию одного из наиболее воинствующих бобриковцев [40] . Революция его совершенно выбросила за борт, он, помнится, даже был вначале арестован и вывезен из пределов Финляндии. Политическая его физиономия была такова, что о назначении ему какого-нибудь оклада нельзя было и мыслить. Меня он знал потому, что в конце 90-х годов он служил в Государственной канцелярии. И вот – начались его посещения. Он рассказал мне, что положение его совершенно безвыходное. Жене его предстояла какая-то тяжелая операция, ее приходилось поместить в санаторий, – у него в Петербурге не было пристанища, «мы ютимся у знакомых», поиски частной службы оказались тщетными. Он умолял меня помочь, посодействовать тому, чтобы ему назначили сенаторское жалованье (он был сенатором).

40

Бобриковец – сторонник Николая Ивановича Бобрикова, бывшего генерал-губернатором Финляндии в 1898–1904 гг. Бобриков считался «русфикатором» и в 1904 г. был смертельно ранен финским националистом. (Примеч. ред.)

Что я мог ему сказать? Я понимал, что его дело безнадежно, – по человечеству я видел, что человек просто гибнет. К несовершенствам моим, как политического деятеля, я должен причислить то мое свойство, которое в подобных случаях мешает мне сказать «туда ему и дорога»… В революционную эпоху политическому деятелю приходится быть жестоким и безжалостным. Тяжело тем, кто к этому органически неспособен!

Конец ознакомительного фрагмента.