Русская рулетка
Шрифт:
– Как это - "на кого" он работает?! Вы же знаете, что он работает на международные организации, ЮНЕСКО, ООН, на Министерство иностранных дел, много путешествует...
Я была удивлена. Будто они не знают его места службы, наверняка рядом с ним в переводческих кабинах сидят советские коллеги, и некоторые из них по совместительству пишут доносы в "органы" на таких, как Н.К.
– Да нет же, вы меня не поняли!
– раздраженно воскликнул "николай иванович".
– ЮНЕСКО здесь ни при чем! На какую разведку он работает, с кем он связан? Вот что нас интересует.
От этих слов у меня закружилась голова.
– Я ничего не знаю об этом, - прямо глядя ему в глаза, сказала я. Мой ответ не понравился, он не поверил мне. Извинившись, что ему нужно отлучиться на десять минут позвонить (телефон был на столе), а главное, принести еще бутербродов, "николай иванович" вышел из номера.
Мысли кипели у меня в голове, нужно было собраться и держаться как можно естественней. Стены комнаты смотрели и слушали, увесистый портфель на плюше кровати будто приглашал меня в него заглянуть, я сняла трубку телефона, мембрана издавала странный звук шумящей воды, отодвинула край шторы и увидела напротив стены Большого зала филармонии... Он вернулся минут через пятнадцать, принес тарелку с жареными пирожками. Будто продолжая прерванный на полуфразе разговор, произнес:
– Ведь ваш жених активно занимается антисоветской деятельностью... а в друзьях у него такие, как Буковский, Кузнецов, Амальрик и Максимов!
– Ну и что из этого следует? Его друзья - диссиденты, инакомыслящие... При чем здесь иностранные разведки?
Удивление мое было неподдельным, я никак не могла понять связи одних с другими.
– А на какие же деньги живут и пишут все эти так называемые "инакомыслящие"? Они же, кроме как своей болтовней на радио "Свобода" и в журнале "Континент", денег не зарабатывают! Платит им кто?
– В его тоне сквозило, что я знаю источники, связи, пароли, явки и многое другое... но пока "стесняюсь" сказать.
– Не надо ему слишком шуметь, все эти письменные заявления, протесты. Я советую вам, Ксенечка, на него повлиять.
– Этого я никогда делать не буду! Да если я даже попыталась бы, Никита меня бы не стал слушать и был бы крайне удивлен моим поведением, - ответила я.
– Коли так, то существует другой путь. Будьте антисоветчицей сами, подстройтесь под его жизнь, красных флагов не вывешивайте, не надо этого... наоборот, станьте инакомыслящей. Мы это поймем. Ход умный. Наблюдайте, сближайтесь с его друзьями. Что вы думаете, у нас таких на Западе нет?
Голос "николая ивановича" был ровным и абсолютно уверенным. Странно, но в какой же момент наших разговоров произошел этот незаметный переход на настоящую вербовку?
– Как вы можете мне предлагать все это? Ведь это означает, что я должна следить и доносить на Никиту и его друзей. Я на это не пойду!
– Зачем так резко ставить вопрос. Это для его пользы. Он сможет сюда приезжать, ему нечего будет бояться. Надо быть только потише в своей деятельности с такими, как Буковский, Амальрик...
– продолжал настаивать "николай иванович".
– Я говорила уже, что приезжать он сюда не хочет и не может. А в остальном я абсолютно не могу быть вам полезной.
– Хорошо, оставим пока это, но мы еще вернемся к этому разговору. Жаль, очень жаль, что вы не хотите нам помочь. С вашим характером у вас бы великолепно получилось. Скажите мне честно, неужели вы и вправду так влюблены в него? Вы же авантюристка! Это я чувствую.
– Он вдруг заговорил игривым голосом.
– Кто вам сказал, что я авантюристка? Может быть, мой отец, это его домыслы? Откуда у вас это слово, из наблюдений за моей жизнью? И почему у вас возникают сомнения в искренности наших с Никитой отношений? Вы подозреваете, что я готова пойти на все, лишь бы уехать на "райский запад". Это ошибка с вашей стороны. Я люблю и ценю покой и правду в отношениях.
Всё, что выплеснулось из меня в этот момент, вероятно, пойдет не на пользу, подумала я. Но так даже лучше.
– Как вам сказать, Ксения Игоревна? Ваш отец считает, что эта любовь у вас скоро пройдет. И он за вас спокоен в этом плане. Но что касается всего остального, он не уверен, что вы сможете по-настоящему вжиться в париж-скую жизнь, особенно в эмиграцию. Он очень хочет вам помочь! И как бы не сложился ваш возможный брак с Кривошеиным, он сумеет по своему опыту, знанию языков быть хорошей вам опорой. Если он там окажется, всем будет хорошо.
Боже, вот, оказывается, какие многоступенчатые планы строят они, с ужасом подумала я.
– Может быть, но не уверена... Я знаю моего отца, у него патологическая страсть со всеми ссориться и всех сталкивать лбами. С Никитой ему было бы трудно сойтись. Знаете, я устала от ссор и разводов. История взаимоотношений моих родителей всем тяжело далась, мне жаль мою мать, и я люблю моего сына, который, к сожалению, не сможет поехать со мной. Почему?
– резко поставила я вопрос.
– Почему?
– будто эхо, повторил он задумчиво.
– Вы ни в коем случае не должны думать, что он остается заложником. Многое будет зависеть не только от вашего бывшего супруга и его заявления, которое он вам подписал...
– Всё было ясно! Мой секрет полишинеля им известен. Неужели В. тоже на крючке у них?
– Не спешите, времени у нас впереди много, очень много. Обдумайте наш разговор, может быть, по-другому пройдет наша следующая встреча. Ваше резкое "нет", надеюсь, сменится на что-то другое.
Он встал, я поняла, что наша беседа завершилась. По красным дорожкам мы молча дошли до лифта, я старалась не смотреть ему в лицо и ничего не произносить. В вестибюле он протянул мне руку, вяло пожал и совершенно официальным, сухим тоном, уже без голосовых нюансов, сказал: "До свидания, Ксения Игоревна. Я вам еще позвоню... А кстати, у вас есть мой номер телефона. Надумаете - звоните".
Я шла по Невскому проспекту, и весь разговор с "николаем ивановичем" прокручивался в моей голове как магнитофонная лента. Все ли я правильно говорила, в чем я себя могу упрекнуть, не поймалась ли я на удочку? Вроде нет. Ну, а если так, то надо немедленно отказаться от поездки! Я никогда не смогу пойти по тому позорному пути, на который они меня толкают. Нужно сходить в ОВИР и забрать документы. Никите просто скажу, что мне отказали, он не удивится.
Мысли и возможные решения преследовали меня вплоть до двери нашей квартиры. Я вошла и увидела неожиданно отца, сидящего в нашей столовой и пьющего чай вместе с мамой. Иванушка уже спал в своей постели. Вид у меня был, вероятно, странный, отец на меня посмотрел с беспокойством.
– Что случилось?
– был его первый вопрос.
– Хочу тебе сообщить, что я отказываюсь ехать к Никите! Завтра пойду в ОВИР забирать бумаги и позвоню в Париж.
Мой решительный тон насторожил отца еще больше.