Русская рулетка

Кьеза Джульетто

Кризис, разразившийся 17 августа 1998 года. наглядно продемонстрировал. как далеко зашел процесс распада, — зачастую он проявлялся в чисто автоматических, инстинктивных реакциях. В драматическом хаосе ответных мер, предпринятых областями и республиками, российские автономии выдвинули лозунги «каждый за себя», «спасайся, кто может» и реализовывали их, не дожидаясь решений Центра и порой даже не делая попыток хоть кик-то скоординировать свои действия. Достаточно привести всего несколько примеров.

Сразу после падения рубля Тульская область (губернатор — коммунист Василий Стародубцев) принимает решение о том, что цены на все товары широкого потребления в розничной торговле должны утверждаться властями; г. Калининград (губернатор Леонид Горбенко) объявляет «чрезвычайное экономическое положение», провоцируя острую полемику во всей московской прессе; г. Красноярск (губернатор Александр Лебедь) создает «группу быстрого реагирования», наделяя ее полномочиями проверять всю коммерческую деятельность с целью борьбы со спекуляцией; г. Кемерово (губернатор Аман Тулеев) начинает создавать «областной золотовалютный резерв»; в Самаре выпускаются облигации областного займа без всякого согласования с Центробанком и объявляется, что его погашение гарантируется «всем достоянием области»; г. Екатеринбург (губернатор Эдуард Россель) принимает решение установить региональную монополию на алкогольную продукцию. Десятки регионов немедленно заявляют о прекращении налоговых платежей в федеральный центр, и целая группа автономий втихую принимает те же самые меры, не заявляя об этом официально. На фоне всеобщего разброда и сумятицы выделяются всего два субъекта Федерации: Приморье (губернатор Евгений Наздратенко) и Москва (мэр Юрий Лужков). Оба их руководителя призывают избегать паники и объявляют о своей лояльности» центру. Но причины подобного поведения, внешне идущего против течения, — явно политические, явно личные и явно конъюнктурные. Наздратенко не может обойтись без поддержки Кремля и считает, что он ее заслужил, оказывая в свою очередь полную поддержку Ельцину во всех трудных ситуациях. Лужков стремится превратиться в национального лидера и метит в президентское кресло — таким образом, в его «лояльности центру» легко прочитывается заявка на всероссийскую власть, особенно когда он переходит к угрозам. Через Москву, заявляет он, проходит 50 % всего продовольственного импорта страны, и те, кто выбирает автаркию, пусть знают, что Москва может ответить блокадой. Довольно тревожное заявление. Особо тревожное с учетом того, что все основные российские торговые артерии уже давно стали ареной тотальной продовольственной войны, где царит принцип: «в нашу область пропускается все и не выпускается ничего» — по крайней мере, если не будет заплачена пошлина. Воронеж блокирует вывоз сахара и картофеля, Липецк — молока, Белгород запрещает вывоз растительного масла, Ставрополь устанавливает ценовой потолок на товары широкого потребления и налагает временный запрет на вывоз всей сельскохозяйственной продукции, Краснодар запрещает вывоз товаров «социального назначения», Самара арестует партии сахара и растительного масла, переправляемые через ее границы. Все такие меры можно было бы счесть за мелочь, за нервный срыв, объяснить растерянностью перед лицом чрезвычайных обстоятельств. Если бы только тем самым не разжигались искры, тлеющие под золой взаимных территориальных претензий, — их начинают предъявлять друг другу даже чисто русские области, вступающие в спор из-за границ, которые десятилетиями, если не веками никто таковыми не считал. А что будет, если чрезвычайные обстоятельства станут еще более чрезвычайными и из временных превратятся в постоянные?

Нарисованная нами картина весьма пестра, в некоторых аспектах противоречива, изменчива, поскольку определяется временной конъюнктурой, отношением губернаторов и президентов к жестоким московским баталиям. Очень сложно охарактеризовать положение в целом: тем не менее вырисовываются некоторые общие для целых групп субъектов федерации линии поведения, которые продиктованы объективными факторами и не зависят от произвольных решений и случайных обстоятельств. Эти объективные факторы иногда вступают в противоречие с описанными здесь тенденциями, а иногда их обостряют. С этими предварительными оговорками можно в заключение данной главы предложить разделение субъектов Федерации на четыре основные категории.

а) Добывающие. [4] Они нередко оказывали поддержку ельцинскому центру, будучи больше других заинтересованы в «экономической реформе» в той ее форме, которая проводилась в посткоммунистический период и проводится в основном до сих пор, когда главная ставка делается на экспорт первичного сырья. Местные элиты были и остаются заинтересованы в экспорте больше, чем в развитии внутреннего рынка, выступают за свободное ценообразование и за максимальную экономическую открытость в отношении Запада. Эти субъекты Федерации тяготеют к Центру, по крайней мере до тех пор. пока в Кремле господствуют соответствующие политические тенденции. В противном случае «добывающие» субъекты могут превратиться в мощный дестабилизирующий фактор.

4

Оценочные характеристики, на которых строится эта классификация. а именно: «добывающий» регион, «аграрный», «иноэтнический», «урбанизированный и индустриальный» — не надо абсолютизировать. поскольку многие субъекты федерации подпадают сразу под несколько категорий и могут фигурировать одновременно в нескольких списках. Что касается «добывающих» регионов, то самым полным их перечнем нам кажется следующий: Тюмень (нефть и газ). Омск. Томск, Курган, Красноярск, Алтай, Новосибирск. Кемерово (уголь), Магадан (золото). Саха (алмазы), Башкирия (нефть), Хакасия (алюминий). Всего, по нашим подсчетам, их 12.

б) Аграрные. [5] До ельцинской «реформы», т. е. вплоть до последней фазы социалистического периода, эти субъекты федерации в основном, хотя и в очень скромных рамках, сами себя обеспечивали продовольствием. По прошествии десяти лет им это удается куда хуже, но они сохранили стремление к развитию внутреннего рынка. Они — более закрытые области и республики, которые стараются увернуться от ударов, наносимых Москвой, и изолироваться даже от граничащих с ними регионов. Не случайно власть в них по большей части находится в руках коммунистов и аграриев, которые и в политическом смысле заинтересованы в возможно большей независимости от враждебного им московского Центра. Будучи в оппозиции к нему, руководители этих субъектов Федерации по причинам политико-идеологического характера не подвержены сильным центробежным тенденциям. Более того, они могут стать серьезной опорой для сохранения унитарного государства, если в центральном правительстве возобладают политические взгляды, которые им близки.

5

Это Волгоградская, Новгородская. Оренбургская, Ленинградская, Калужская, Рязанская, Тамбовская, Тверская, Ульяновская, Вологодская, Астраханская, Ставропольская, Краснодарская и Московская области, а также Чувашия. Калмыкия. Дагестан — всего 17.

в) Иноэтнические. [6] Эти федеральные субъекты (за редким исключением) демонстрируют центробежные тенденции. Причины в первую очередь националистические и лишь во вторую-социально-экономические.

г) Урбанизированные и индустриальные. [7] К этой категории субъектов Федерации относятся регионы наиболее «русские», и именно они, как уже говорилось, больше всего пострадали от ельцинских «реформ». Естественно, что именно отсюда исходит наибольшая враждебность к Центру, чья социально-экономическая политика представляется деструктивной и противоречащей русским национальным интересам. В случае смены власти в Кремле и ее переориентации на отстаивание национальных интересов такие субъекты федерации вполне могут стать главной опорой единения. Короткий опыт правления Е. Примакова (с осени 1998 по весну 1999 года) весьма показателен: наибольшую поддержку он получил именно от этих регионов.

6

В Российской Федерации республик и других форм автономии (включая автономные образования второго уровня, т. е. подчиненные еще одному автономному субъекту Федерации) 32 (считая Чечню).

7

К ним относятся Москва, Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Калуга, Новосибирск, Ростов, Самара, Саратов, Екатеринбург, Тула, Челябинск, Иваново, Ярославль, Липецк, Курск, Татарстан. Удмурдия, Башкирия — всего 18.

Глава 5

УМИРАЮЩИЙ СЕВЕР

Бывает, что судьба нации, народа зависит от какого-нибудь события в прошлом, от обычая, от генетических истоков, которые скрыты в дальнем и потайном углу. куда не хочется оглядывать или существование которого отрицается. Для России такой «тайник» — Великий Север, на первый взгляд пустынный и второстепенный, если судить по географическим признакам. Но он остается Великим во всех своих проявлениях: его бескрайние просторы простираются от Финляндии до Берингова пролива по всей верхней части России — страны, размеры которой вызывают подозрения и страх. Широкая полоса Русского Севера с негостеприимным климатом, но невероятными природными богатствами начинается от арктического Полярного круга и простирается вширь на 11 часовых поясов. Таков Великий Север.

Русский Север всегда был. несмотря на вечную мерзлоту, источником огромных надежд, сравнимых, может быть; только с утопическим стремлением построить новое общество. Новый мир на Севере строился на железобетонных сваях, чтобы дома не сгибались и не уходили в землю, как старые бревенчатые избы. Надо помнить, что само присутствие человека на севере уже поражает воображение. И беспокоит Вселенную.

Однако планы социалистического строительства не имели прямой цели преобразования Вселенной. Они предусматривали всего лишь новый порядок, в котором природа подчинена человеческому разуму. В период индустриализации советская власть построила на Севере 1400 городов и поселков: от таких больших промышленных центров, как Норильск, возведенный с нуля на границе с тундрой, до средних и мелких населенных пунктов, появлявшихся рядом с залежами полезных ископаемых, рядом с лесом нефтепромысловых вышек или фабрик первичной переработки сырья. Иногда города и поселки строились рядом со старыми поселениями коренных жителей Севера, постепенно поглощая и растворяя их. Но чаще всего преобладал принцип целесообразности развития социалистической индустрии. Об условиях для самих строителей социализма особенно не заботились. А тем временем города росли, похожие друг на друга, как детские кубики.

Эти города казались островками в море вечной мерзлоты на расстоянии в тысячи километров друг от друга, не связанные между собой ни автомобильными, ни железными дорогами, построить которые на вечной мерзлоте изначально невозможно. В каждом городе был свой аэропорт с отполированными до блеска ветром взлетно-посадочными полосами. Кому-то это нравилось, кому-то нет. Кое-кто насмехался над пролетарским Прометеем, который осваивал ледяную пустыню, похожую на лунный ландшафт, а кое-кто просто не понимал, зачем все это было сделано.

Но бесстрастная статистика говорила сама за себя. В 1991 году на Крайнем Севере жили 13 миллионов человек. Они ехали туда, движимые энтузиазмом или желанием заработать, по заданию партии или в поисках приключений. Такой сплав устремлений вряд ли с чем можно сравнить. Это нельзя сравнивать с покорением Дикого Запада в Америке: слишком большая разница в климате, в мотивации людей, в истории двух стран. Советские первопроходцы были движимы различными, может быть, даже противоречивыми устремлениями. У многих из них были личные причины, которые не отражались в партийных «характеристиках», составлявшихся для винтиков этого большого механизма. (Мы не говорим здесь о репрессиях, лагерях и принудительном труде. речь идет о тех, кто ехал на Север добровольно, в частности и на заработки.) Бывало, что людей влекло туда любопытство, или, может быть, ими двигало желание уйти из-под всесильного и повсеместного контроля партии. Кроме того, в самых отдаленных краях, вроде Колымы, оставались бывшие лагерники и их надзиратели, которые не могли уехать из привычных мест (им просто некуда было ехать) или которых навсегда приворожила к себе красота сурового края.