Русская сатирическая сказка
Шрифт:
— Много ли, Арина, нажала?
— Три кучи.
Они думали — три копны. На другой день то же самое: нажала сноп и три горсти и закатилась спать.
Спрашивает свекор:
— Много ли, Арина, нажала?
— Три кучи.
— С чего бы столько?
— На третий день послали, и свекор пошел поглядеть. Нажала Арина один споп и две горсти и закатилась спать. Свекор пошел домой, взял ножницы и остриг ей голову. Приходит Арина домой и говорит:
— Я-то — я, да голова-то не моя; кто-то остриг. Я-то — жена Арина, а муж-то у меня — Вавило.
После того вскоре помер отец; в бедном
— Что буду делать? Сам голоден и дети тоже. Дай хоть сенца из стога пожую!
Подошел к стогу, выдернул клочок, вывалился пребольшущий пирог.
— Ах, господи, что такое? Нет, это я детям понесу.
Зашел с другого боку, захватил побольше клочок, пребольшая куча золота вывалилась.
«Что я буду делать? Если я домой принесу — жена расхвастается и барин меня забьет, что я столько денег нашел».
Взял деньжонок несколько, пошел на мельницу, купил гречушной муки, принес домой и сказал жене, чтобы блинов напекла.
— Вот, — говорит, — гречушной мучки насбирал.
Сам на базар пошел, накупил соленых судаков. Где ехать им к этому стогу, разбил барских скирдов три-четыре и насовал этих судаков рылами туда и оттуда. Попался ему мертвый поросенок, он засунул его в мережку и сунул в озеро. Зашел к попу и просил его козла на колокольню посадить, чтобы он кричал и звонил.
Пришел домой.
— Ну что, напекла?
— Вот растопляю печку, укисли.
— Пеки скорее!
Пока пекла, светать стало, и она пошла убираться; а он украл у ней раствору, вышел в поле и давай тесто по дороге бросать. Пришел домой и говорит:
— Знаешь что? Только не сказывай!
— Лопни глазыньки, не скажу!
— Я ведь клад нашел!
— Что ты?
— Право.
Позавтракали. Запрег Вавило лошадь, взял полог и пудовку, поехали за деньгами.
Как выехали, она увидела на дороге тесто.
— Хозяин, что это?
— Это кисельная гроза шла.
Отъехали — увидала блин.
— Старик, это блин! Возьми его! Что это, старик?
— Э, дура, это кисельная гроза была, а это блинная туча.
Доехали до скирдов.
— Гляди-ка, старик, солены судаки!
— Эка диковина? Они завсегда так озорничают; соленые судаки скирды разбивают.
Едут мимо озера.
— Старуха, нет ли мереж, рыбки не попало ли?
Вынул мережу, а там поросенок.
— Гляди-ко, поросенок-то задохнулся.
— Это что это?
— Да тут всегда поросята попадают.
— Вот, старик, мы купим мереж, да будем ставить, всегда свинина будет.
Подъехали к стогу, насыпали деньги. Ехать домой рано; остановились на лугах лошадь покормить. Солнце стало закататься, запрягли лошадь, поехали домой. Едут мимо церкви, и козел привязанный орет и звонит.
Она спрашивает:
— Что это, старик?
— Разве не знаешь? Нашего барина черти дерут.
— Уж теперь его не будет?
— Нету.
Не поспела Арина ссыпать деньги, побежала в шабры и расхвасталась, что клад нашли. Только ей мало верили. Через несколько время дошла весть до барина. Призвал он Арину, стал спрашивать:
— Ну что,
— Нашли.
— Призвать Вавилу!
Пришел Вавило.
— Вот твоя жена говорит, что клад нашли вы?
— Да спросите ее, как нашли, она на свою голову наорет.
Стала она сказывать:
— Когда мы за деньгами поехали, только выехали из польных ворот, все кисель да кисель: кисельная гроза шла; а там дальше все блины да блины. Я сбирала все; а потом до ваших скирд доехали — судаки: три-четыре скирды в ло-о-ск разбили. Я их беремя цело набрала. До озера доехали, а в мережу-то поросенок зимняк такой жирный ввалился. Тут всегда они попадают. Насыпали деньги, еще ехать рано, покормили лошадь, поехали мимо церкви... Есть, барин, словечко, да боюсь сказать...
— Говори.
— В то время, значит, вашу милость на колокольне-то черти драли.
— Меня?
— Да, вас.
— Конюха! На конюшню!
Крикнул барин. Сейчас ей полтораста розог влепили. Оправился мужик через свою хитрость и зажил богато.
[Мужик и заяц]
Бедной мужик, идучи по чистому полю, увидал под кустом зайца, обрадовался и говорит:
— Вот когда заживу домком-то! Возьму этого зайца убью плетью да продам за четыре алтына, на те деньги куплю свинушку; она принесет мне двенадцать поросеночков; поросятки вырастут, принесут еще по двенадцати; я всех приколю, амбар мяса накоплю; мясо продам, а на денежки дом заведу да сам оженюсь; жена-то родит мне двух сыновей, Ваську да Ваньку. Детки станут пашню пахать, а я буду под окном сидеть да порядки давать: «Эй вы, ребятки, — крикну, — Васька да Ванька! Шибко людей на работу не туганьте; видно сами бедно не живали!».
Дак так-то громко крикнул мужик, что заяц испугался и убежал, а дом со всем богатством, с женой и детьми пропал.
Фома и Хавронья
А был Фома муж, а жена Хавронья. Ну, вот Фома уйдет пахать, а жена стряпать останется дома-то.
Придет, жену бранит:
— Ты мало постряпала, мало наделала.
Ну она взяла на другой день приладила, рожь сохнуть на печь положила. Собрала бук (в Заонежье-то бучат, тут не бучат, теперь не прядем, так и не бучим, досюль бучили) платье бучить, квашеночку приладила, рожь смолоть, да квашню мешать, да сметану мешать, курочку пасти с яйцами, ну и ребеночка качать.
Ночь пришла, да ночь поспала, Маланья [здесь и ниже оговорка сказочницы; следует — Хавронья] и говорит Фоме:
— Ты оставайся стряпать, а я пойду пахать поля. Рожь на печи смели, да квашню замешай, да бук бучь, каменье спускай, курицу карауль, да ребеночка качай, да чтобы ребята собак не напустили бы, бука не нанюхали б.
Жена и ушла пахать. Он и раздумался:
— Я, — скажет, — рожь вычерпаю в коробку, а сметану в кошель сберу, а веревку протяну от зыбки в подпол, к ногам привяжу, там стану я вертеть, а сметана станет трястись, да замешается в кошеле, и ребенок спит. Ребята станут курицу пасти и смотреть: «Собаку в избу не допустите, бука не нанюхала бы».