Русская жизнь Лейба Неваховича
Шрифт:
В 1802 году в Петербурге начинает свою деятельность Комитет по благоустройству евреев (так называемый Еврейский комитет), в коем в качестве помощника принял участие и Невахович: он консультировал иудеев-членов Комитета Ноткина и Перетца. Именно в связи с работой Комитета Лейба выпускает в свет свою книгу "Вопль дщери иудейской" (Cпб., 1803) с посвящением министру внутренних дел В.П. Кочубею - аллегорическое изображение положения евреев в России начала XIX века. В 1804 году книга в переработанном виде выходит на иврите в Шклове (там была типография с древнееврейскими литерами) под заглавием "Кол Шават бат Иегуда" с посвящениями "защитнику своего народа" Ноткину и "коммерции советнику" Перетцу.
"Вопль дщери иудейской" - первое в российской словесности произведение еврея на русском языке. И символично, что появилось оно в то время,
Обладая боевым темпераментом, автор в порыве бурного возмущения гневно обличает извечную заскорузлую ненависть к евреям: "Веки - народы обвиняют Иудеев... то обвиняют их в чародействе, то в неверии, то в суеверии...Веки еще не успели открыть тщеты умыслов против них, как уже наступали новые. Подобно звеньям неразрывной цепи соединены оные к утеснению только сего народа, подобно жребием своим несчастному сыну, страждущему среди семейства ненавидящего его. Братья его толкуют все его поступки в худую сторону, и, если когда открывается пред ними его невиновность, то они, как бы стыдясь прежних своих ошибок, стараются навлечь на страдальца новые обвинения, дабы продолжать его мучения и заглушать укоризны совести".
Писатель апеллирует к чувствам добрых христиан, живущих бок о бок с евреями: "О, христиане, славящиеся кротостью и милосердием, обратите к нам нежные сердца ваши!..Ах, христиане!...Вы ищете в человеке Иудея, нет, ищите лучше в Иудее человека, и вы без сомнения его найдете. Примечайте только...Клянусь, что Иудей, сохраняющий чистым образом свою религию, не может быть злым человеком, ниже худым гражданином!!!". Свои мысли и чувства он от имени дщери иудейской адресует непосредственно к россиянам: "Возлюбленные Россияне! - К вам преимущественно обращаюсь; пред вами осмеливаюсь отверсти уста мои; пред вами, снисходительные и непоставляющие себе за стыд быть собеседниками с несчастною дщерию Израиля, не взирая на то, что я другого племени, закона и униженного жребия...Пред вами изливаю я сердце мое. Так; - находясь в бездне ничтожества, я видела благодетельного сына вечности, протекший 18 век, век человеколюбия, век терпимости, век кротости..., век беспримерный в Истории, век, который возвел Россию на вышнюю степень благополучия, - Россию, которою я принята как дщерь".
И Невахович настоятельно подчеркивал, что был сыном своего отечества, считал себя русским Моисеева закона. "Любовь к Государю и Отечеству, восхищение о нынешних просвещенных временах, удовольствие и некоторый род любочестия и гордыни, что могу наименовать Россиян соотчичами, и соболезнование, снедающее мою душу в рассуждении моих соплеменников - вот изображение духа, который водит здесь слабым пером моим," - пишет он в предисловии "От сочинителя". Историк Ю.И. Гессен говорит в этой связи о своего рода двойственности нашего героя; о том, что, выразив соболезнование своим единоверцам, он тут же изливает любовь и привязанность к сынам "народа знаменитого, народа великого", часто столь нетерпимого к евреям. Однако никакого противоречия здесь нет. Действительно, его любовь к русским по своей силе не уступала, если не превышала, его привязанности к родному племени. Касательно же распространенных у русских антисемитских настроений, цель Неваховича как раз и состояла в том, чтобы умножить число сторонников евреев мысль утопическая, но какое творчество обходится без утопии?!
Английский историк Дж. Клир говорит о непосредственном влиянии на это произведение идей Хаскалы, французской просветительской мысли XVIII века, теорий Дж.Локка и т.д. Он указывает и на свойственный повествованию "сентиментальный стиль". А американский исследователь Д.Шифман усматривает здесь воздействие сочинений зачинателя русского сентиментализма Н.М. Карамзина. В самом деле, Невахович апеллирует здесь не столько к разуму, сколько к чувству, сердцу (он часто употребляет это слово!) "соотчичей", т.е. соотечественников. Близко было писателю-иудею и сочувственное изображение его единоверцев, представленное Карамзиным в "Письмах русского путешественника".
Выработанное Комитетом "Положение о евреях" 1804 года вызвало у Неваховича горькое разочарование и похоронило в нем надежды на эмансипацию и интеграцию иудеев - даже просвещенных и добродетельных! - в русское общество. Писатель отходит от еврейской тематики. Зато все громче звучит у него патриотическая нота. В 1804 году он публикует философский трактат "Человек в природе. Переписка двух просвещенных друзей", проникнутый идеями просветительского рационализма. Казалось бы, это лишь отвлеченное теоретизирование, но в первом же письме автор вдруг клянется в любви к родине. И это несмотря на то, что народы, населяющие Россию, различны по вероисповеданию и что есть среди них такие, которые, как он пишет, "не признают в нем брата"! Он верит в победу разума над "предрассудками", ратует за веротерпимость, за "братское" сосуществование народов - без войн, грабежей и взаимного "ожесточения".
В другом сочинении он называет русских "народом знаменитым по быстрым и чрезвычайным успехам" и призывает: "Cамые оскорбительные нарекания должны наконец воспламенить ревность Россиян". Давая отповедь некоторым нелепостям и басням чужестранных историков, пишущих о России, он настоятельно подчеркивает: "Иностранцы, не зная Русского языка, не знают и не могут знать д у х а Российского народа в настоящем его существе...Россияне всегда имели мужественный дух, язык глубокий и обширный".
И тут с нашим героем происходит досадная метаморфоза: Невахович, который cовсем недавно в "Вопле дщери иудейской" риторически вопрошал: "Есть-либ мы отвергли свой закон, чтоб уравняться в правах, то сделались ли бы чрез то достойными?", в 1806 году отказывается от иудаизма и принимает лютеранство (также впоследствии поступит и его друг Перетц) и даже женится на христианке - немке Екатерине Михельсон. Нет сомнений, что Иехуда-Лейб, который теперь уже называл себя не иначе, как Львом Николаевичем, предпринял этот шаг из карьеристских соображений. Тем более, что живого интереса к своим соплеменникам он вовсе не потерял. Вот только одно свидетельство - в 1809 году мы находим его имя среди подписчиков еврейского просветительского журнала "Маасеф" ("Cобиратели"), сыгравшего важную роль в культурном движении Хаскалы (в нем принимали участие такие признанные его апологеты, как М. Мендельсон, С. Маймон, Н. Вессели и др.).
Теперь уже карьера Льва Николаевича вполне задалась. После крещения он получил потомственное дворянство и чин колежского регистратора, а вскоре и губернского секретаря. В 1809 году был зачислен в службу подканцеляристом в Экспедицию о государственных доходах Министерства финансов. В нем вдруг обнаруживается и предпринимательская жилка, и параллельно, при участии финансового гения - его друга Перетца - он успешно подвизается на ниве коммерции: занимается военными поставками. Постепенно он обрастает связями в бюрократическом мире (особенно полезным оказалось его близкое знакомство с влиятельнейшим сенатором, комиссаром Царства Польского Н.Н. Новосильцевым) и деловых кругах. В 1815 году его производят в титулярные советники.
Его трагедия "Сульеты, или Спартанцы осьмнадцатого столетия. Историческое повествование в пяти действиях", поставленная на сцене Александринского театра 30 мая 1809 года, имела шумный успех. Приуроченная к приезду короля греко-албанской республики Сулли, который вместе с Александром I посетил премьеру, пьеса была тем более злободневна, что повествовала о героической борьбе греков-сулиотов, обитавших в нижней Албании, против завоевателей-турок. Успешный исход этой борьбы за независимость не мог не привлечь внимание русского зрителя и, более того, самого царя. Говоря о драматургических особенностях пьесы, исследователи отмечают "экзальтированный патриотизм "неустрашимых греков", экзотичность аксессуаров, введение батальных сцен с хорами и особое внимание к женскому героическому характеру". Последняя партия пьесы обретала свою актуальность именно для российского патриота. Героиня трагедии Амасека, вдохновительница побед над турками, восклицала: "Потомки Лакедемонцев! Достойные братья храбрых С л а в я н! [вот где ключевая идея! - Л.Б.]"