Русская жизнь. 1968 (май 2008)
Шрифт:
И наконец - 1968-й. Первое послевоенное поколение требует мира, любви и равенства. Всеобще избирательное право, равенство мужчины и женщины, европейцев и неевропейцев, защита интересов меньшинств, необходимость образования и качественной медицины признаются обязательными нормами. Промышленная революция давно завершена, население развитых стран проживает преимущественно в городах и имеет достаточный уровень образования, оно требует свободы выбирать собственный образ жизни. Если революционеры XVIII-XIX столетий мечтали о стирании границы между сословиями, то интеллектуалы 1960-х говорят о преодолении разницы между расами и полами. Так, в глазах многих сексуальная революция была призвана стать венцом освобождения человека, начавшегося с европейского гуманизма, продолженного Реформацией, Просвещением и эпохой социальных революций. Казалось бы, цели модернизации достигнуты.
С другой стороны
27 марта 1968 года во время тренировочного полета во Владимирской области разбился Юрий Гагарин. Первый космонавт Земли вполне мог бы стать образом той самой «глобальной революции». Происходя из бедной провинциальной семьи, благодаря образованию и трудолюбию он сумел стать известным всей планете. Чем не равенство социальных возможностей? Его любовные похождения достойны культовых фигур западной молодежной культуры. Чем не сексуальная революция? Его улыбка стала символом десятилетия. Как «Битлз», как Кеннеди, как Мэрилин Монро. И смерть Гагарина так же трагична и так же нелепа, как смерть большинства культовых героев его времени. Именно первый космонавт, пожалуй, ярче других символизировал всепобеждающую, как казалось многим, идею прогресса. Шутка ли - благодаря его полету человечество получило новую перспективу освоения Вселенной - теперь уже за пределами собственной среды обитания. Космические ожидания были важным интеллектуальным фоном 60-х, равно как разочарование в «покорении космоса» стало фоном общего разочарования последующей эпохи.
Странным образом Советский Союз, возникший на месте вечно отстававшей от европейских кризисов в развитии Российской империи, на этот раз в чем-то, хотя бы внешне, оказался впереди. Проблема равенства полов, свобода отношений, право на гражданский брак и развод - все это стало частью русской жизни еще в 1920-е годы. Последовавшее затем подмораживание нравов воспринималось даже с некоторым одобрением. Но все равно - за исключением квартирного вопроса препятствий для свободы частной жизни при Советах по факту не было. Более того, заявив, что «в СССР секса нет», власть фактически сделала эту сферу жизни единственной зоной свободы. Не случайно молодые кремлевские циники 60-х рекомендовали своим сверстникам - политическим бунтарям больше внимания уделять личной жизни: «Чем бороться за справедливость, лучше завести себе еще одну бабу!»
Многие другие требования западной молодежи формально были предметом гордости молодежи советской: всеобщее бесплатное школьное образование, высшее образование, доступное любому деревенскому пареньку. То, что при этом существовали негласные процентные нормы «по пятому пункту», знали далеко не все. Да и бороться с этим в условиях отсутствия публичной политической жизни можно было только на индивидуальном уровне: абитуриенты и студенты из зоны риска «учились на шесть», меняли фамилии и национальность в паспорте, а наделенные совестью преподаватели игнорировали «негласные установки». Равенство мужчин и женщин дошло до такого предела, что иногда советские гражданки сетовали: «Уж лучше бы меня муж содержал, как это было во времена бабушек».
Многих исследователей удивляет, почему диссиденты, возникшие тогда в СССР, изначально не собирались брать власть. На самом деле это вполне объяснимо. «Самая лучшая в мире» власть в Советском Союзе и так уже была установлена. Большинство диссидентов, как известно, не оспаривало социализм как системный выбор. Речь шла лишь об улучшении уже существующего и в основе своей правильного общественного строя. Вот еще бы «человеческое лицо» к нему приделать, и совсем будет хорошо. Разумеется, в действительности стремление к свободе и справедливости расходилось с реалиями советского государства не менее, чем в «капстранах». Однако советская система в 60-е годы была еще достаточно прочной. Точнее сказать, менее гибкой. Возможно, во многом благодаря поколенческому фактору. И на Западе, и в СССР в этот момент правили фронтовики, победители во Второй мировой. Но если генерал де Голль ушел с поста президента Франции в 1969 году, несмотря на убедительную победу своей партии на выборах, то полковник Брежнев оставался во главе своего государства до начала 80-х.
«Поколение отцов» в СССР оказалось слишком сильным и имело слишком много аргументов для того, чтобы оставаться у власти. Даже его консерватизм оправдывался опасностью резких движений, способных разрушить достигнутые достижения,
Кому- то события 1989-1991 годов в Восточной Европе и бывшем СССР могут показаться возвращением к двадцатилетней давности поискам свободы. Однако на дворе стояла уже совсем другая эпоха. Падение костного, заскорузлого, мрачного Советского Союза, как ни странно, стало прежде всего падением одного из самых крупных модернистских проектов за всю историю Нового времени. И все более очевидный кризис сегодняшнего Запада во многом имеет ту же природу. Ибо тоже модернистский проект. Что-то ведь странное наступает, когда становится ясно, что сделать мини-юбку еще короче уже не получится. Благие цели вроде бы достигнуты, а счастья нет. Благополучные 70-е сменили жестокие 90-е. Свобода обернулась пустотой и страхом, прогресс -апатией, социальные гарантии - инфантилизмом, равенство - завистью и непониманием, борьба за мир - новыми войнами.
Только ветер с Востока доносит весть о новой силе. Новой или хорошо забытой старой? Сама эпоха европейской модернизации, начавшаяся во время и во многом благодаря упадку Азии, похоже, завершается новым ренессансом Востока. В этом апогей модерна 1968-го снова выглядит символично: именно тогда в Европе впервые начинается массовая мода на Восток. Буддизм, маоизм, начало исламизации черной Африки и афроамериканского населения США - все это родом из конца 60-х. И терроризм - как технология, блестяще заимствованная с Запада сначала борцами за «свободную Палестину», а затем воинствующим исламизмом в целом. Кто знает, как будет выглядеть 1968 год в трактовке аятолл.
Михаил Харитонов
Не досталось им даже по пуле
Тошно быть молодежью
I.
Марк, Дария и старик, живущий в лачуге, перекрашивают самолет. Теперь «Лилли-7» выглядит точь-в-точь как самолеты в луна-парках, даже, пожалуй, еще более легкомысленно. На крыльях намалеваны огромные женские груди, на одном боку - гигантский мужской член, на другом - бомба. Все это украшено к тому же цветами и лозунгами против власти денег, против войны, за «свободную любовь» и тому подобное.
Микельанджело Антониони. Забриски-Пойнт. Киносценарий.
О шестьдесят восьмом годе «и всем таком» я прочел довольно рано - в советских еще книжках. Да, выходили книжки, помню их названия, обложки, интонации авторов. Тексты напоминали трехслойные бутерброды: сквозь официозное неприятие «немарксистского левачества», да еще и со всякими выкрутасами типа вышеобозначенного, у советских подцензурных сочинителей прорывалось горячее сочувствие к смачно оттягивающимся студентам, которые в Париже баррикадировались, а в Штатах вместе с неграми швыряли бутылки с коктейлем Молотова в полицию, по всей Европе буянили, и повсюду и везде сношались во все дыры. Но сквозь симпатию, опять же, прорывалось очень нутряное - это вам там, на Елисейских ваших полях, хорошо безобразничать, машины поджигать и цитатами из Мао стены расписывать. Пользуетесь, поганцы этакие, добротою буржуазной демократии, Воркуты с Колымой на вас нет. Проще говоря - «ребята с жиру бесятся».