Русская жизнь. Потребление (январь 2008)
Шрифт:
Все это, в общем, отнюдь не ужасно. Мне жаль только один из наиболее сладостных способов постижения музыки, который, в связи с бумом файлообменников, совершенно точно находится на грани исчезновения (может, кстати, и к лучшему). Я имею в виду постижение музыки путем обыкновенного стяжательства. Примерно как в фильме «Ева», когда у героини Жанны Моро спрашивают: «Что ты любишь больше всего на свете?», а она отвечает: «Деньги». Ее спрашивают: «А зачем тебе деньги?» Она отвечает: «Чтобы покупать пластинки».
Я говорю не о каком-то там потаенном знании (его вообще, положа руку на сердце, странно искать в популярной музыке), но о почти постыдном чувстве обладания и ощупывания. Пластинка должна рано или поздно оказаться у тебя на полке, причем ровно в том виде, в каком она
С самого детства у меня было вещное восприятие музыки, и любой пространной рецензии я предпочту рекомендацию нахрапистого продавца. Я всегда думал, что музыка - это не только драйв, грув и хайп. Это еще и скарб. Звукохранилище. Нерушимая кладка дисков во всю стену, которые можно даже и не слушать, но обязательно время от времени перебирать в руках. Я всегда любил попусту таращиться на стеллажи, забитые пластинками, - мне нравилось молчание музыки. Черчилль, кажется, говорил: не хотите читать книгу, так хотя бы снимите ее с полки и потрогайте. К пластинкам это замечание относится в полной мере.
Лет в шесть мне было интересно вертеть в руках родительские кассеты - слушать я их при этом не особенно стремился, меня завораживала скорее предметная составляющая. Оранжевый породистый BASF, фривольная лазурная Sony, надменная черная AGFA - все это само по себе жило и дышало вне всякой зависимости от записанной на них музыки (а она, признаться, была еще та). Кассета, на которую я впервые самолично произвел запись, была помечена словом DENON, похожим на фамилию наполеоновского маршала. Дальше - больше. Во втором, что ли, классе затеяли играть в «бизнес» - дворовый вариант «Монополии». Игровое поле изготавливалось вручную. Большинство логотипов рисовали от руки, но высшим шиком было все же использование оригинальной буквицы. Тогда-то я и повадился вырезать ярлыки SONY и TDK даже не из кассетных вкладышей, а из пленки, которой окутывают кассеты. Впоследствии я насочинял больше тысячи заметок про самую разную музыку, встретился с десятками людей, занимающихся этой самой музыкой с разной степенью гениальности, посещал концерты, больше похожие на мистерии. Однако сдается мне, что едва ли не самые интимные отношения со звуковой индустрией у меня складывались именно в тот момент, когда я аккуратно кромсал маникюрными ножницами нежную кожицу десятирублевых импортных пленок. Лет в тринадцать я купил на Калининском проспекте первую пластинку с рук: стоила она пять рублей, то есть ровно в два раза больше госцены. Это был своего рода сигнал - пластинки, оказывается, не только нужно было отыскивать, за них еще полагалось переплачивать.
Компакт- диски в Москве завелись значительно раньше, чем у меня -деньги на них. Компактов хотелось довольно сильно. Я заходил в лавку на Калининском или на Лубянке, как в музей - взглянуть на ту или иную обложку, свериться, осведомиться. Это было целое представление (характерно, что один из лучших магазинов располагался в помещении театра на Бронной). Когда мне было лет девятнадцать, я покупал один компакт-диск в месяц. О крохоборство этих зимних сумерек! Ездили с кем-нибудь в «Пурпурный Легион» на Сходненской, долго выбирали пластинку. Потом, оплатив наконец какой-нибудь Consolidated, мы покупали несколько бутылок портера «Балтика» (такого, кажется, больше не выпускают, и слава Богу) и пили его, спасаясь от мороза в телефонной будке. В будке было хорошо: тепло и можно было звонить бесплатно - достаточно лишь как следует двинуть трубкой по рычагу.
Музыка воспринималась как часть бюджета, а компакт-диск был единицей измерения, куда более удобной, чем распространенные у. е. Все, связанное с восприятием музыки, было тем или иным образом замешано на каких-то достаточно принципиальных тратах: вечно что-то покупалось, записывалось в студии. Я помню, как нынешний главный редактор журнала Harper`s Bazaar
А потом начались выезды в европейские пластиночные лавки, где музыка попеременно переводилась то в лиры, то во франки, то в гульдены, пахла какими-то бульварами и каналами, переливалась дополнительными уличными шумами, вела себя вконец головокружительно.
К чему я рассказываю про все эти будки, вырезки и Бухарина-снабженца? Просто в конце концов у меня сложилось впечатление, что под надежным прикрытием имущественного фактора музыка была куда более выпуклой, осязаемой и какой-то защищенной, что ли. То, что за музыку надо платить, - взгляд, конечно, вульгарный, но, видимо, верный.
Будучи наименее осязаемым из искусств, музыка всегда нуждается в некотором заземлении. Небесспорная, но красиво звучащая сентенция «Материя конечна, но не вещь», вероятно, распространяется и на соотношение «музыка - пластинка». Будучи выкупленным, компакт-диск как бы выпадает из контекста. Музыка может устареть, группа распасться, эпоха кончиться, а это оплаченное мгновение восторга остается памятником самому себе. Что мода против каталога? (Мне бесконечно жаль обесценившиеся, словно мелочь, компакт-диски - они ведь не заработали себе антикварного статуса, в них нет благородной масштабности винила, они даже портятся как-то грубо и окончательно. Когда заедает или скачет винил, к этому относишься с почтительным пониманием, как к сильному заиканию. Сбой работы CD невыносим, как мужская истерика).
Возможно, один из путей осмысления музыки состоит в том, чтобы наделять ее вещностью, применять к ней ограниченную тактику коллекционера. Только так мы - немузыканты - можем как-то музыкой обладать и принадлежать ей.
Но ужас- то заключается в том, что пластинкой, за которую я в 1987 году отдал пять рублей, была «Энергия» группы «Алиса». При воспоминании о содеянном я сразу начинаю думать, что в теперешнем скачивании из интернета определенно есть положительные моменты. По меньшей мере, есть шанс избежать «Энергии».
Денис Горелов
Местечко встречи изменить нельзя
«Ликвидация» на РТР
Вероятно, это тщательно скрываемая от масс дурная примета - шоб еврей играл в русском кино еврея. Типа «на себе не показывай». Западло. Денег не будет. Дети дураками вырастут.
Иначе это объяснить невозможно. Евреев в русском кино всегда было много. Конечно, среди артистов меньше, чем среди композиторов и организаторов производства - но на нехватку нации в творческих кадрах не жаловались. Этнического, кровяного материала для исполнения, конечно, было меньше, но не так чтобы совсем. Притом эталонным евреем советского кино стал Борис Новиков - да еще, что вдвойне обидно, Кузьмич. В «Адъютанте его превосходительства» он сыграл портного Либерзона с пальчиками за подтяжками и фирменным фальцетным подъемом в конце вопроса так, что наши мадам с Фастова наперебой ходили благодарить за проникновение в глубины (в духовном смысле). Таки это стало системой. В перестройку за год трижды были поставлены «Одесские рассказы» - Эфраим Севела уверял, что зараз три фильма о евреях-налетчиках можно сделать только сгоряча на нервной почве. Менделя Крика играли Джигарханян, Петренко и Рамаз Чхиквадзе. Беню Крика играли Колтаков, Леонидов (ладно) и, хвала тебе, всемилостивый, Гвоздицкий, хотя фамилия, как говорили раньше в кадрах, сомнительная. Цудечкисом был Табаков, да.