Русская жизнь. Русский бог (декабрь 2007)
Шрифт:
На пенсию Мырикова отправил уже новый министр внутренних дел СССР: Виктор Баранников сменил на этой должности Бориса Пуго, покончившего с собой в день падения ГКЧП. Баранников, будучи соратником Бориса Ельцина, оставался при этом советским консерватором и к идее назначить Мурашева (а формальный приказ о назначении начальника ГУВД всегда подписывал именно министр) относился скептически. К тому же выбор у Баранникова был - Гавриил Попов, став мэром, ушел из Моссовета, а у депутатов был собственный кандидат на должность главного милиционера - генерал Комиссаров, ранее возглавлявший одну из московских школ милиции. За Комиссарова проголосовал Моссовет, но в кабинет генерал так и не въехал - через две недели Баранников все-таки утвердил на должности Мурашева.
– Сторонниками моего назначения, кроме Гаврилы, были Горбачев и Ельцин, противниками - Баранников и Лужков, но так как эти двое были фигурами второстепенными, их мнение ни на что не повлияло.
Сразу после назначения в МВД пошел поток писем и телеграмм от московских милиционеров, которые были недовольны тем, что ими будет руководить молодой физик без милицейских погон и опыта. Погасить конфликт, впрочем, быстро удалось Гавриилу Попову.
– Он собрал всех начальников районных управлений у себя в мэрии, сказал им, что сейчас наступило такое время, когда на руководящих постах должны быть новые люди, потом представил им меня, никто против не высказался, и жалобы прекратились.
III.
23 февраля 1992 года на площади Маяковского прокоммунистический «Союз офицеров» устроил митинг в честь Дня Советской армии. Лидер «Союза» Станислав Терехов предложил своим сторонникам пройти по Тверской в Александровский сад и возложить венки к могиле Неизвестного солдата. На следующий день оппозиционные газеты вышли с заголовком «Кровавое воскресенье»: демократическая власть впервые в своей истории применила силу против мирной демонстрации, есть раненые и один погибший, ветеран войны генерал Песков. Разумеется, начальника ГУВД иначе как кровавым палачом «День» и «Советская Россия» не называли - до октября-93 оставалось еще более полутора лет, и палаческие стандарты были совсем вегетарианскими.
Я спросил Мурашева об этом эпизоде, предложив сравнить «демократический» разгон демонстрации с нынешними разгонами «маршей несогласных». Мурашеву сравнение показалось некорректным:
– «Марши несогласных» - это когда каким-то студентам платят по пятьсот рублей за то, что они дерутся с милицией. В 1992 году о таком и думать никто не мог, люди выходили сами и на митингах были готовы сдавать деньги на какие-нибудь нужды. Это началась с наших митингов, когда достаточно было один раз выступить по телевизору, и собрался бы миллион человек, или 600-800 тысяч. Коммуняцкие митинги были на этой же волне, поэтому я сравнивал бы их именно с митингами демократов, а не с «маршами несогласных». О том, что демонстранты подрались с милицией, я узнал даже не по службе. Мне позвонил кто-то из знакомых и говорит: ОМОН какого-то старика убил. А я с самого начала был против того, чтобы как-то мешать демонстрантам, потому что понимал, что народ привык к тому, что никто ничего не запрещает и можно митинговать, где придется, и поэтому любое применение силы будет по определению неадекватным. Но Гавриил Попов - человек упрямый и пожилой. Ему хотелось как можно скорее изменить страну, он хотел, чтобы все было как в Европе - полиция, водометы, резиновые пули. Он думал, что так и должна выглядеть настоящая демократия.
Мэр настаивал на запрете митинга, начальник ГУВД возражал. Сошлись на том, чтобы разрешить коммунистам собраться на Маяковской, но при этом перегородить Тверскую грузовиками и омоновцами.
– А потом они решили идти к Александровскому саду и прорвали оцепление, перевернули один грузовик, подрались с омоновцами. Тут еще этот слух про убитого старика - то ли генерала, то ли просто ветерана. Попов был в ярости. Он требовал, чтобы я их репрессировал, а я никого репрессировать не хотел. В тот же день я положил Гавриле на стол заявление об отставке, но к вечеру выяснилось, что и старик умер не на демонстрации, а в метро, и вообще все успокоились. Мэр мою отставку не принял.
IV.
Вторым и последним конфликтом мурашевской милиции с оппозиционными демонстрантами стало десятидневное противостояние с «Трудовой Россией» у телецентра «Останкино».
12 июня на улице Академика Королева начался бессрочный пикет под лозунгом «Долой империю лжи!» Сторонники Виктора Анпилова требовали предоставить прямой эфир своему лидеру. Эфира Анпилову никто не дал, рядом с телецентром образовался палаточный лагерь.
– У меня уже был опыт зачистки палаточного городка - осенью девяносто первого у гостиницы «Россия». Там еще с весны стали собираться какие-то люди со всей страны, у них были требования к Съезду народных депутатов. Кто-то хотел царя реабилитировать, кто-то - Ленина похоронить, кто-то просто требовал себе квартиру или пенсию. Они никому не мешали, но в какой-то момент этот городок стал просто представлять угрозу здоровью москвичей - там началась эпидемия кожных заболеваний. И я приказал эти палатки ликвидировать. Все прошло спокойно, никто даже не обратил внимания. А в Останкине все было шумно - много народу, лето, по ночам костры, песни поют, водку пьют. Я бы их не трогал, но Егор Яковлев, который тогда возглавлял Гостелерадио, попросил меня навести порядок, потому что сотрудники телевидения жаловались на то, что уже невозможно работать в атмосфере морального террора. Идет какой-нибудь оператор на работу, и он должен проходить сквозь строй пикетчиков, которые что-то кричат, бросаются бутылками, избить могут. Действительно неприятно.
– Егора, - продолжает Мурашев, - поддержали Руцкой и Лужков, а я как-то спокойно ко всему этому относился. Я тогда был президентом Шахматной федерации России, и мы с Каспаровым должны были лететь на Филиппины на шахматную Олимпиаду, где впервые Россию представляла собственная команда. Это было очень важное мероприятие, а у телецентра эти оглоеды митингуют. Я понял, что не смогу спокойно уехать, оставив их вот так там стоять.
Мурашев к тому моменту уже знал, что должен уйти в отставку, более того - уже был известен его преемник на должности начальника ГУВД. Кандидатура начальника милиции общественной безопасности, заместителя начальника ГУВД Москвы генерала Леонида Никитина уже была одобрена Юрием Лужковым, и именно ему Мурашев поручил ликвидировать палаточный лагерь на улице Академика Королева.
– Хотел, чтобы Леонид Васильевич показал и мне, и Лужкову, на что он способен, - объясняет Мурашев.
– А он вместо этого начал саботировать мое распоряжение. Боялся ответственности. Знаете, нет на свете более трусливого человека, чем советский генерал. Если видишь на погонах генеральские звезды, знай: этот человек всю жизнь всего боялся и теперь вообще ни на что не годен. В принципе, именно по этой причине сейчас в Москву во время маршей стягивают столько ОМОНа - все боятся ответственности и пытаются распространить ее на как можно большее число начальников из разных регионов. И вот Никитин приходит ко мне с планом разгона пикета, согласно ему нужно 5 тысяч бойцов Софринской бригады внутренних войск и еще 5 тысяч московских омоновцев. Я говорю: что за бред, давайте новый план. Приносит новый: 4 тысячи бойцов. Это было на заседании оперативного штаба в кабинете Егора Яковлева (а я в этом кабинете даже ночевал, смотрел в окно на пикетчиков, выбирал время для начала операции). В общем, уволил я Никитина прямо на этом заседании штаба. Так и не стал он моим преемником.
Руководить операцией Мурашеву пришлось лично. Помогали ему в этом два заместителя командира московского ОМОНа - Козлов и Фекличев (последний после этого получил от Мурашева прозвище «Фекличев-Останкинский», по аналогии с Суворовым-Рымникским и Потемкиным-Таврическим) с 50 бойцами.
– В пять часов утра, когда вся водка уже выпита, все речи произнесены, и пикетчики уже или спят, или собираются спать, наши бойцы их погрузили в автобусы, отвези в другой конец улицы Королева - на углу с Новоостанкинской была автостоянка, и на этой стоянке их выгрузили и блокировали. Никаких задержаний, никаких протоколов, просто перетащили их на пару километров от телецентра. Потом привезли им их палатки и сказали: стойте тут, а к телецентру больше не ходите. И я спокойно улетел в Манилу.
V.
После отставки в ноябре 1992 года Аркадий Мурашев, занимавший множество постов в тогдашних организациях вроде «Демократической России», занялся партстроительством: вместе с Сергеем Юшенковым и другими демократами работал над созданием партии, которая позднее станет называться «Демократический выбор России».
– По конституции выборы нового Съезда народных депутатов должны были пройти в 1995 году, и мы уже тогда начали подготовку к этим выборам. Предположить, что Ельцин все-таки разгонит Верховный совет и поменяет конституцию, мы тогда не могли. Я до сих пор уверен, что даже в той конфликтной обстановке можно было нормально дотянуть до новых выборов. Когда в августе 1993 года Ельцин снова назначил Гайдара первым вице-премьером, мы думали, что это делается с прицелом на выборы 1995 года, - это уже потом Ельцин будет говорить, что назначение Гайдара было первым шагом к Указу номер 1400. До сих пор не понимаю, что Ельцина подвигло на разгон парламента. Скорее всего, какие-то спецслужбистские штучки, то есть что-то вроде докладов ЦРУ об оружии массового уничтожения в Ираке. Ельцина могли напугать как-нибудь. Сказать ему, например, что Хасбулатов готовит на него покушение. Сейчас уже никто этого узнать не может. А может быть, все это было цепочкой случайностей. В отношениях Ельцина с парламентом вообще было очень много случайного. С чего, например, начался конфликт с Верховным советом? В 1991 году, в феврале, шестеро заместителей Ельцина выступили против него, Светлана Горячева с трибуны обращение зачитывала. Чем они были недовольны? Тем, что все они были заместителями Ельцина, но почему-то все решал Бурбулис. Мне кажется, многих конфликтов можно было избежать, кто-то обижался на Ельцина из-за того, что одному депутату дали хорошую машину, а другому плохую, кто-то еще из-за чего-то настолько же ерундового. А Ельцин просто не хотел идти ни на какой диалог.