Русская жизнь. Земство (апрель 2008)
Шрифт:
Впрочем, прежде всего волна протеста выразилась в движении горожан против переселения жителей центра на окраины, против бездумного уплотнения жилых районов. Прежде всего, здесь сыграли роль частно-собственнические инстинкты, потому как люди, вбухавшие деньги в устройство собственного жизненного пространства, прекрасно понимают, как влияет на стоимость квартиры красивый вид из окна или же наличие крупного бизнес-центра под боком. Проявления подобных шкурных интересов крайне отрадны, потому как следующий шаг - неравнодушное отношение ко двору, в котором будут гулять дети, к городу, в котором они будут жить.
В 2004 году даже мэр Лужков посчитал необходимым вмешаться в диспут, опубликовав в «Известиях» статью, в которой сообщал, что «если бы высота новых зданий всегда соответствовала высоте окружающей „исторической“ застройки, великие готические соборы никогда бы не появились на свет», а также то, что «в московской культуре понятие копии иногда имеет не меньший смысл, чем оригинала».
И вот, спустя еще несколько лет, мы можем наблюдать новый этап общественной активности, связанный с ростом интернетизации горожан, а также с действительными, хотя и небольшими переменами в организации охранного дела. Плохие и хорошие новости становятся достоянием все большего числа интересующихся граждан, а реорганизованное Москомнаследие заявляет о готовности к диалогу и сотрудничеству (при прежнем руководстве таких понятий вообще не существовало). Хотя на деле все упирается в привычные бюрократические рогатки и в юридически ограниченные возможности самого комитета. Характерным примером может служить недавняя история с незаконной реконструкцией дома 6 в Хохловском переулке. Разрушение памятника началось, как водится, в выходные дни, к понедельнику от дома могли бы остаться рожки да ножки. Некий прохожий наблюдатель сфотографировал процесс и уже через 15 минут обнародовал картинку в ЖЖ. Через три часа Москомнаследие и ближайшее отделение милиции были завалены десятками телефонных звонков, через четыре - на стройку прибыл участковый, чуть позже - инспекторская проверка (в выходной-то день!). Работы остановлены, но теперь дом стоит без кровли, и лепные потолки, составляющие главную ценность здания, открыты всем дождям. Выясняется, что заставить хозяев вернуть крышу на место - отдельная, еще более сложная проблема.
Нынешние застройщики, в известной степени воспитанные идеологами вроде Колодного, смотрят на охранителей памятников, как на шайку полоумных хемулей, путающихся под ногами и зарубающихся на бессмысленном пересчитывании кирпичей. Чего их считать, когда все они одинаковые - старые и дряхлые. Поэтому огромную, хотя бы даже психологическую роль играет поддержка зала. Деревянный особняк Поливанова в Денежном переулке почти наверняка был бы разрушен, если б не хорошо организованный сбор подписей в его защиту. Арендаторы здания согласились с тем, что доставшаяся им руина - не просто трухлявый сарай, и провели образцовую реставрацию. Еще более отрадна инициатива граждан, выливающаяся не только в акции протеста, но и в конкретные действия. Скажем, жители дома 17 по Тверскому бульвару скинулись, заказали обследования, выявили неизвестную науке постройку семнадцатого века, заявили дом на госохрану и (будем надеяться) спасли его от намечавшегося сноса. Жители Хитровки сейчас так же готовят материалы для придания площади статуса достопримечательного места, собирают необходимые для этой работы пожертвования. Следующим шагом, вероятно, может стать создание некой общественной организации, никак не зависящей от государства и действующей по всем направлениям - от общественной экспертизы проектов до помощи в организации выкупа и показательной реставрации бедствующих памятников.
Похоже, наступает момент, когда последствия уплотнительного градостроительства трех последних пятилеток становятся очевидны уже и самым благодушным, на все согласным избирателям. Охрана памятников - лишь небольшая часть тяжкой глобальной проблемы. Есть и гораздо более ощутимые для города сферы, в первую очередь, конечно же, транспорт. Те, кто не имеет возможности стоять в перманентных дорожных пробках, давятся в метро, а пешеходы с большим трудом пробираются по глухо запаркованным тротуарам. Все большее число горожан сознает, что дальше будет только хуже. Посмотрите, к примеру, на целый ряд строящихся 40-этажных корпусов, вытянувшихся вдоль без того проблемной Беговой улицы. Что станет с Третьим кольцом, когда все они будут сданы в эксплуатацию? Инженеры-градостроители чешут репу: «Будем развивать метро. Что вы хотите, такова плата за проживание в мегаполисе…» Кстати, новый генплан предполагает строительство 30 станций метро только в ближайшие четыре года. Существующие линии будут тянуться дальше горизонта - в Новокосино, Новопеределкино, Жулебино. При этом строительство второй кольцевой линии запланировано лишь к 2025 году… Раньше или позже городским властям придется либо признаться в том, что Москва утратила контроль над глобальными градостроительными процессами, либо в том, что городу есть с кого спросить за непоправимые ошибки
Недавно я, кажется, понял, в чем состоит принципиальная разница между так называемыми «охранителями» и так называемыми «обновителями» города. Дело не только в том, что это продолжение старого противостояния физиков и лириков, экологов и урбанистов, пассеистов и певцов прогресса. Дело именно в отношении к тому, что принято называть «дальнейшим развитием города» - правда ли это развитие? Или стремительная деградация, которая, без сомнения, также является одной из форм прогресса? Итоги Хитровского противостояния - какими бы они ни были - позволят продолжить обсуждение основного вопроса сегодняшней московской философии на принципиально новом уровне.
Павел Пряников
Молиться - в сосняке
Подмосковные староверы
Время - песок
Как только растаял снег, Василий Полуэктович Лукин поставил на старообрядческом кладбище рядом с деревней Анциферово навес из полиэтиленовой скатерти: «Теперь можно не бояться дождя, а спокойно сидеть здесь хоть целый день». И вот уже вторую неделю он каждое утро, несмотря на свои 77 лет, приезжает сюда на велосипеде. В Гуслицах это главный вид транспорта. А прогулки на кладбище - единственный местный досуг. «Мой отец так жил, и я живу. Как местные большевикистарообрядцы Фока Левин и Василий Барышников сели на велосипеды в 1918 году, так мы и ездим - не загрязняем природу и душу бесовскими механизмами. А кладбище что? Тут ведь благодать! У нас в Гуслицах песок, а не глина. А в песке-то благостно лежать. Да и сосны вокруг, ни одной елки! А в сосняке, как известно, молиться, в березняке - веселиться, а в ельнике - удавиться».
Впрочем, Василий Полуэктович, если приглядеться, ретуширует действительность: поодаль от кладбища растут и березы, и дубы. Но елок, действительно, я нигде в Гуслицах не увидел.
Гуслицы, местность километрах в ста на юго-восток от Москвы, всегда отличались некоторой странностью, непохожестью на соседние, «никонианские» села (как гусличане называют их до сих пор). В здешние сосняки и болота триста лет назад бежали раскольники, спасаясь от расправы никонианцев, чуть позже они стали пристанищем дезертиров. К началу XIX века здесь сложилась прочная в экономическом отношении община. Опять же стилем жизни совершенно непохожая на «никонианские» села.
О нем рассказывает экспозиция школьного музея в селе Ильинский Погост. Директор этого музея и по совместительству учитель информатики Сергей Сергеевич Мишин подводит меня к одному из стендов и с гордостью показывает на оригинал рапорта Богородского уездного исправника Московскому губернатору о необходимости отзыва войск, присланных для борьбы с фальшивомонетчеством от апреля 1872 года. «Чего греха таить, - вздыхает он, - очень многие крупные купцы-старообрядцы так сколотили свой капитал в то время, даже Морозовы». Доходило до того, что на местных рынках фальшивыми ассигнациями торговали в открытую, по 20-30 копеек за рубль (основными рисовальщиками были иконописцы, набившие руку на тонкой работе). «А те, кто не был способен к купеческому, иконописному или фальшивомонетческому делам, держали монополию в Московской губернии на травлю тараканов. За работу тараканник брал от 20 до 50 копеек, травил раствором мышьяка. Из гуслицких тараканников два мастера этого промысла имели постоянную работу в Москве, один - в Большом театре, другой - в Кремле!» - с гордостью сообщает Сергей Сергеевич, сам, естественно, тоже из потомственных старообрядцев. Кстати, этот музей не получает никакого государственного финансирования со дня своего основания в 1984 году, все расходы на себя берут активисты местной общины белокриницкого согласия. Сергей Сергеевич Мишин лишь скромно добавляет: «Ведь и нынешний митрополит старообрядческой церкви Корнилий - наш, из Гуслиц».
Сегодня, конечно, размах «непохожести» гусличан не тот - сказались и гонения на них (как, впрочем, и на остальных верующих) в советское время, и общий упадок местной экономики, и забвение молодыми традиций предков. Да и молодых-то в Гуслицах почти не осталось, как и в остальной глубинке - тут все держится на стариках.
Например, в начальной школе в селе Степановка сейчас учится 4 человека - на 4 класса. И эта школа, скорее, не храм науки, а храм старообрядческой жизни: местная активистка Устинья Григорьевна Андреянова создала в ней еще один музей. 75-летний Борис Трофимович Трофимов, его смотритель и по совместительству рабочий школы (здание до сих пор отапливается дровами, удобства и колодец во дворе), показывает мне воссозданную в одном из классов старообрядческую избу. Как и остальная духовно-просветительская жизнь в Гуслицах, этот музей тоже финансируется самими старообрядцами. Например, на печи в этой избе висит табличка: «Дар Балашова Александра Владимировича, директора Куровского мехсемлесхоза». «И вообще, к нам в музей каждую неделю приезжают экскурсии старообрядцев со всей России и, случается, даже из-за границы. Даже японские старообрядцы жертвуют!» - Борис Трофимович при этих словах почему-то показывает мне топор производства 1819 года.