Русские агенты ЦРУ
Шрифт:
У Пеньковского был высокопоставленный родственник, Валентин Антонович Пеньковский — кадровый офицер Красной армии, подвергнутый аресту во время сталинской чистки армии в 1937 году. По счастью, этот дядя не был расстрелян, как это случилось со многими его коллегами, и наряду с другими выжившими счастливцами после нападения немцев на Советский Союз, был возвращен на службу, когда армия быстро наращивала численный состав перед лицом новой угрозы. Тогда многие опытные представители высшего командования неожиданно обнаружили, что из отверженных и бесправных они превратились в нужных для страны людей. «Сейчас он командует Дальневосточным военным округом, — восторженно сообщил Пеньковский. — Генерал-полковник Пеньковский! Он мой двоюродный дядя, но, зная о нашем благородном происхождении, не хочет со мной иметь дела. Мы иногда встречаемся, но он избегает меня, спросит: “Как дела?” И не более того».
Однако,
В этом якобы бесклассовом обществе Пеньковский считал бесполезным насаждение мифа о равенстве. Что и говорить, он сам являлся живым примером того, что, хотя революция и правление Сталина кардинально изменили социальный состав общества, стремление к власти и материальным приобретениям в среде коммунистической верхушки не уменьшилось с дореволюционных времен. Эта жажда наживы вскоре явно проявилось и в Пеньковском. «Знаете, — сказал он однажды, — я люблю немного пройтись по Лондону… В магазинах много чудесных товаров, жена дала мне целый список вещей, которые нужно купить. Я видел замечательные фарфоровые вазы; они стоят около десяти фунтов. Когда я был командиром полка, мы освободили город, славящийся производством фарфора (центр фарфорового производства в Чехословакии), и я привез домой много ваз и прочих изделий. Чехи даже подарили мне и Коневу [маршалу Советского Союза Ивану Коневу] по вазе из хрусталя. Кстати, у меня дома много дорогих вещей, включая турецкие ковры; для коммуниста я живу шикарно».
Покупки, сделанные Пеньковским за время его визитов в Западную Европу, постоянно являлись причиной головной боли для оперативников. В одном из отчетов Гревила Винна говорится: «Пеньковский привез с собой из Парижа два красных кружевных женских зонта для жены и дочери (наверняка, уникальные для Москвы). Он был единственным из чиновников ГНТК, носившим нейлоновые рубашки, — большая редкость в то время. Хуже того, он приобрел себе копию такого же как у Винна галстука частной школы, который Пеньковский носил с гордостью, вероятно, не понимая, что моральное право на это имеют только выпускники данной школы». Чтобы заставить Пеньковского снять этот привлекательный символ, Винну пришлось сделать вид, что он очень на него рассердился.
Стремление Пеньковского к наживе можно сравнить лишь с его любовью к прекрасному полу, с представительницами которого он всегда обращался несколько свысока. Он признавался беседовавшим с ним оперативникам: «Мне нравится жить свободно и время от времени встречаться с женщинами. Я знаю к ним подход и никогда не пью слишком много». Пеньковский не скрывал, что имеет привычку к роскоши, и это подтверждается свидетельствами Винна. «В одном из таких случаев, — говорится в отчете в 1965 году, — Винн привез с собой [в Советский Союз] Пеньковскому двое золотых часов с браслетами, одни из них тот сразу же подарил продавщице из овощного магазина на улице Горького». Как правило, за границей он покупал вещи, которые нельзя было купить в России, вроде «мебельного гарнитура для своей квартиры».
Экстравагантные покупки Пеньковского совершались не только ради повышения благосостояния его самого и его семьи. Вскоре стало очевидно, что они играют существенную роль в установлении хороших отношений с представителями советского правящего класса. «Клянусь своей дочерью и будущим сотрудничеством с вами, — объяснял он, — что я просто должен поступать определенным образом, обязан привезти каждому из своих знакомых, знающих о моей поездке за границу, маленький сувенир. Этот подарок не обязательно должен быть дорогим, но пренебречь кем-либо считается дурным тоном». Надо отдать ему должное, в рассматриваемый период времени привилегированные русские, имеющие возможность бывать за границей, действительно считали своей моральной обязанностью привозить подарки своим менее счастливым друзьям и их женам (вспомните, что Пеньковский тоже чувствовал себя обязанным делать это). И если он казался в этом более экстравагантным, чем обычный человек, то можно сказать, что он был также необычен и в
В примечании к отчету об одной из лондонских встреч отмечено следующее: «Список включал длинный перечень самых разнообразных мелочей, вроде авторучек, галстуков, лака для ногтей, губной помады и некоторых медицинских препаратов — для обычных приятелей и более дорогих подарков, предназначенных для более влиятельных знакомых: маршалов, генералов и полковников. В его искусно сделанной записной книжке указаны размеры обуви жены и дочери, вложены журнальные вырезки, рекламирующие модную женскую одежду, а также заказ от некоего главного военного администратора Оболенцева [высокопоставленный генерал Военно-воздушных сил]».
Весьма вероятно, что в основе его экстравагантности и приспособленчества в какой-то мере было подсознательное неприятие необходимости скрывать свое буржуазное происхождение. Не стоит огульно и ханжески критиковать манеры и моральные качества человека, живущего в постоянном страхе наказания только за то, что его отец принадлежал к высшему обществу. Нельзя также забывать, что основной причиной успеха деятельности Пеньковского в качестве нашего тайного агента были важные связи, налаженные им с помощью знакомств с представителями правящей советской элиты. Объясняя, почему он должен привезти подарок секретарю известного чиновника Гвишиани, Пеньковский говорил: «Он является моим начальником и женат на дочери Косыгина [советский премьер-министр при Брежневе]. Отец Гвишиани был генерал-лейтенантом КГБ». Ссылаясь на этих высокопоставленных людей, он говорил о них, как о своей страховке в жизни. Как бы то ни было, суммы, потраченные Пеньковским на собственные нужды, оказались мизерными по сравнению с ценностью полученной от него информации.
Становление отступника
Несмотря на иногда показную аффектацию и преднамеренную возбужденность в поведении, жизнерадостность была присуща самой натуре Пеньковского. Он любил быть окруженным людьми, хотя его коммуникабельность часто была вызвана необходимостью иметь широкий круг знакомств. Сами эти знакомства, в свою очередь, были по большей степени завязаны благодаря тому, что с самого начала военной карьеры Пеньковский показал себя успешным офицером. Первое свое звание он получил в 1939 году после окончания двухгодичных офицерских курсов и поначалу ничем не отличался от многих других членов Коммунистического союза молодежи — комсомола. «Я считал себя прогрессивным молодым человеком, гражданином своей страны, борющейся за идеалы Ленина. Главной моей мечтой было членство в Коммунистической партии, и к 1941 году я был уже кандидатом».
Начало активной службы Пеньковского совпало с временем интенсивных чисток, предоставивших некоторым офицерам больше возможностей для продвижения, чем в другие годы. Массовые чистки проводились под руководством Николая Ежова, главы Народного комиссариата внутренних дел (НКВД). Пеньковский, таким образом, являлся представителем поколения офицеров, занявших место репрессированных, павших не в бою с врагом, а ставших жертвой коммунистической паранойи.
К тому времени Гитлер уже разгромил польскую армию, хотя пока еще не оккупировал всю Польшу. Сталин опасался (подобно всем русским правителям) наличия вражеских армий у своих границ и решил их расширить, заняв области, пока еще не находящиеся под властью Германии. В советских официальных источниках эта акция называлась «освобождением Украины», поскольку население оккупированных Советским Союзом районов Польши говорило по большей части на украинском языке. Именно в то беспокойное время Пеньковский стал одним из многочисленных «политических комиссаров», задачами которых была идеологическая обработка населения в коммунистическом духе и наведение дисциплины среди быстро увеличивающихся в числе армейских соединений, расположенных на новых оккупированных территориях. В этом не было ничего удивительного; установлено, что в период сталинско-ежовских чисток было арестовано и в большинстве случаев уничтожено по крайней мере двадцать тысяч коммунистических политработников{7}. Начало военной карьеры Пеньковского, следовательно, предоставляло ему особенно широкие возможности для действий в двух ипостасях: в качестве политического пастыря менее образованных и плохо выражающих свои мысли людей и в качестве боевого офицера. Потенциальные преимущества подобной двойственности функций в советской системе можно проиллюстрировать тем фактом, что деятель гораздо более высокого ранга Хрущев достиг своего положения будучи полновластным военно-политическим руководителем советских войск на Украине.