Русские дети (сборник)
Шрифт:
— Покажи, — потребовала она.
Данька немножко смутился:
— Не с собой.
— Что ты врёшь, Громовик не может быть не с собой. Врёшь ты всё, понял? Врун!
— Ах, я врун? Я врун?!
Данька задохнулся, подыскивая слова, и понял, что слова не нужны.
— Щас, — сказал он с угрозой. — Щас-щас.
Развернулся и почти побежал к своему купе.
Данька чуть не воткнулся в ребро жёсткой двери, хотя щель была пошире, чем плечи. Поезд качнулся назло. Вредная девчонка наверняка захихикала, но Данька озираться не стал. Пусть хихикает, недолго
Мама смотрела в окно и не обернулась на грохот, с которым ввалился сын. Данька думал почему-то, что мама опять в туалете, десятый раз, или в курительной, поэтому немножко растерялся. Но мама не отрывалась от далёкого белого домика на самом краю жёлтого поля. Домик еле заметно отворачивался от поезда, как первоклашки от завуча.
Данька понял, что если будет тихим и быстрым, как Макс-молния, помощник Громовика, то мама его вообще не заметит, и принялся тихо и быстро раздвигать молнию чемодана. Почти получилось, замок вжикнул совсем шёпотом, но мама, как всегда, заметила. В самый неподходящий момент, когда Данька нащупал папочку с бумагами, а в ней — направление.
— Нюшка, ты что ищешь? — спросила мама, с трудом отвернувшись от окна.
Данька невнятно пробормотал что-то убедительное и поспешно зашуршал пакетом с фруктами. Мама показала улыбку, хотела что-то сказать, но отвернулась снова — будто в окно смотреть. Но зажмурившись в окно не смотрят. А мама зажмурилась — Данька это по ресницам видел.
Обычно в таких случаях Данька неловко прижимался к маме и гладил по рукаву или по плечу, а мама обнимала Даньку и быстро успокаивалась. Но сейчас было некогда. Надо было показать вредной девчонке… Всё ей показать, в общем.
Данька убрал направление за спину и выскользнул в коридор.
Вредная девчонка не смылась, как он опасался. Стояла и ждала с очень нахальным видом.
Данька торжествующе вытащил бумагу из-за спины и сунул девчонке под нос.
— Видала?
Девочка, снисходительно улыбаясь, протянула руку. Данька отступил, не опуская бумагу.
— Так читай. Видала?
Девчонка увидала. Поспешно отступила на шаг, и глаза у неё снова запрыгали, как пара зайцев.
— И кто из нас брехло? — свирепо уточнил Данька.
Девчонка распахнула рот, захлопнула и бросилась в своё купе.
Данька торжествующе улыбнулся.
Улыбался он недолго, даже убрать направление в прозрачный файлик не успел. Из купе, в которое драпанула девчонка, выдвинулись пузатый дядька и тётенька с причёской. Наполовину выдвинулись, едва уместившись в проёме. Но уместились — и принялись разглядывать Даньку, будто карпа в рыбном ряду. С брезгливым восторгом. Девчонка басовито нашептывала между локтями родителей.
Данька хотел сказать что-нибудь крутое и резкое, как положено помощнику Громовика, но ничего не придумал, поэтому просто попятился. И уткнулся в маму.
Она стояла и смотрела. Не на Даньку — на пузатого дядьку и тётеньку с причёской. Не отрывая глаз, положила пальцы Даньке на плечи, и лицо у мамы как-то изменилось — как, Данька рассмотреть не успел, потому что мама
Пузо с причёской переглянулись и поспешно скрылись в купе, мягко лязгнув дверью. Может, вредной девчонке нос прищемили, злорадно подумал Данька.
— Да, — сказала мама лязгнувшей двери незнакомым тоном.
Данька неудобно задрал голову, чтобы понять мамино выражение лица и объяснить, что эти дураки сами первые выперлись и стали пялиться, как на бегемота в зоопарке. Но мама сама, оказывается, рассматривала Даньку — не как бегемота, а будто решая, обнять его или пенделя с разбегу отвесить. Мама никогда не отвешивала Даньке пенделей, даже без разбега, но Данька всё равно поёжился, торопливо юркнул мимо мамы в купе и принялся пристраивать направление на место.
Мама вошла следом, некоторое время понаблюдала за его суетой и сказала:
— Ну помнёшь сейчас. Ладно, оставь, уже почти приехали.
Они не почти, они совсем приехали. Поезд плавно затормозил, а изображение в окнах сменилось резко — вместо полей потянулись блестящие длинные здания, похожие на рассыпанный конструктор «Лего» для гигантских роботов-трансформеров.
Перрон был тоже как из великанского «Лего» — разноцветный, отполированный и в сложных солнечных фигурах, будто из растопленного и тут же схваченного морозом сливочного масла.
Балки крыши напоминали велосипедные спицы, они не крутились, зато лучились звёздочками и усиливали тепло и свет, падавшие вниз, на Даньку с мамой. Данька вздохнул и засмеялся. У них в городе солнца не было недели две — или сыпал мелкий противный дождик, или просто серое низкое небо лежало прямо на капюшонах и козырьках кепок, придавливая дома, деревья и людей. Данька думал, что это теперь везде так. А здесь было по-другому. Всё правильно, здесь же Громовики живут, они умеют делать погоду. И для себя её делают хорошей.
Теперь и Данька всегда будет с хорошей погодой.
Кроме мамы с Данькой, никто из их вагона не вышел. Проводница, пару раз оглянувшись, с грохотом захлопнула дверь и поглядывала сквозь стекло на Даньку и на перронные часы под плакатом «Мечты сбываются», огромные и очень крутые, с кучей ярких циферблатов, крутящихся механизмов и деталей, которые отсюда и не разглядеть. Данька отвлёкся от них, только когда мама дёрнула за руку и сказала:
— Не застывай опять, не найдём же.
Она уже успела поджечь сигарету и высадить её наполовину.
Из дальнего вагона, оказывается, вывалили сразу несколько пар, которые утягивались за угол вокзального здания. Мама метнула окурок в урну, вцепилась левой рукой в ручку чемодана, правой — в Данькину кисть и рванула. Но Данька всё равно успел засечь прилипшую к окну вредную девчонку. И засечь успел, и сделать вид, что не замечает, просто шаг себе чеканит, мощно так. Но, к сожалению, вздрогнул и головой повёл, когда возникшая в окне рядом с девчонкой тётенька с причёской послушала, что канючит дочь — а она явно канючила, — коротко шарахнула ей ладонью по башке и отдёрнула от окна, будто занавеску. Ну и занавеску придернула.