Русские флибустьеры
Шрифт:
– Ну, название-то солидное. А по сути я такой же старатель. Обследуем участки. Если есть признаки нефти, заключаем договор с хозяином земли. Все работы за мой счет. Получится - одна восьмая часть доходов от добычи идет хозяину участка. Не получится - в убытке только я.
– Похоже, на этот раз не больно-то получилось, - заметил Илья.
– Бывало и хуже, - беззаботно махнул рукой Орлов.
Но, глянув поверх борта, понял, что поторопился с выводами.
От берега, нестройно взмахивая веслами, медленно отдалялась лодка. На носу стоял человек в белой шляпе. Отсюда Орлов не мог разглядеть его лица. Но кто еще мог так гордо выставить вперед ногу и скрестить
Лодка повернула, огибая выступающий из воды костистый гребень рифа. И Орлов увидел, что вместе с полковником в ней находятся двое гребцов.
– ~Нефть, говорят, дело прибыльное, - говорил Илья Остерман.
– Да больно грязное. Меня столько раз тянули в нефтяной бизнес. Но я не пошел. Мое дело - лошади. Я люблю, когда все чисто, красиво. Разве есть что-нибудь красивее, чем кони? Кира в таких случаях отвечает, что да, есть. Он помешан на кораблях. Говорит, что некрасивых кораблей не бывает. Некрасивый - значит, неправильно построен, а неправильно построенный быстро тонет. А ты как думаешь?
– Корабли красивы, как лошади, - сказал Орлов.
– О!
– удовлетворенно кивнул Остерман, и они подняли кружки.
– Что ты все на берег смотришь? Забыл что-нибудь?
– Да нет. Это меня там никак не могут забыть.
Илья глянул через плечо на лодку.
– Вот босяки. Не сидится им. А скажи, Паша, ты был в Одессе?
– Нет, не довелось.
– Тогда что ты можешь знать о красоте? Не поверишь, я много чего повидал в Америке. Но таких закатов, как у нас, нигде не встречал. И такие звезды, как у нас, - их больше нигде нет. Я уже не говорю о рыбе. Ты не был в Одессе! Поверь на слово - даже мелкая одесская барабулька вкуснее, чем лучшие лобстеры в самых дорогих кабаках от Нью-Йорка до Сан-Франциско! Ну что ты там высматриваешь, Паша? Ну, плывут к нам? Ну и пусть плывут. Лучше скажи, как тебе наш джин?
– Выше всяких похвал, - с чувством произнес Орлов, не кривя душой.
– О!
– Илья поднял палец.
– Сразу видно знатока. Напиток произведен на винокурне Луки Петровича. На борту - два бочонка. Но пьем мы его только в море. На берегу - иная карта вин.
Они снова чокнулись. Холодный джин, едва скользнув по глотке, превращался в кипяток. Но только на несколько мгновений. А потом проступал на коже крупными каплями холодного пота.
– Ты не смотри, что я так горячо хвалю барабульку, - говорил Остерман, сочно похрустывая ломтиком перца.
– Это отчасти шутка. В каждом месте есть своя прелесть. По молодости я не понимал, насколько хорошо то вино, какое мы пили дома. Да мы же были салажата, какое уж там понятие о вкусах! Но, наверно, то было прекрасное вино. Теперь представь, я живу в Аризоне. Ну, скажем, мотаюсь между Аризоной и Мексикой. И что мне там пить прикажешь? Вино из Одессы? Хотя да, я таки мог бы его заказать, и поверь - мне бы доставили в натуральнейшем виде самое лучшее! Но я в Аризоне - и я пью текилу. А когда бываю в Теннесси, то пью виски Френсиса Дэниэла. Хотя там-то особо не выпьешь - «сухой штат». А когда возил жену в Европу, то - угадай, где мы были? Подсказываю по карте вин: сначала мы пили коньяк, потом шампанское~ Нет, вру! Сначала мы пили скотч! А в конце я упился граппой так, что не помню, как сел на пароход!
– Эдинбург, Париж, Марсель, Неаполь, - быстро перечислил Орлов.
– А сейчас мы пьем джин. То есть не пьем, а языками впустую чешем, - укоризненно произнес Остерман, снова наклоняя кувшин над кружками.
Его речь была быстрой и сбивчивой, как у пьяного, но кувшин он держал твердо и каждый раз плескал
– И если ты поначалу принял меня за патриота, для которого нет еды слаще барабульки, то ты жестоко обманулся. Модное слово, «патриот». Каждый раз, как идет к войне, все становятся жгучими патриотами. Это не про меня. Ну да, я люблю Одессу, но - где она теперь, за океаном? Эта любовь слишком тонкая. А вот когда я говорю, что люблю джин, - это любовь живая. Да, люблю джин, и граппу, и виски. Ты в Африке был?
– Нет.
– Жаль. Хотел у тебя спросить, из чего там гонят. Да неважно. Если Кира чего-то напутает в навигации, и нас занесет в Африку, я точно знаю, что буду любить ту выпивку, какую африканцы считают самой лучшей. Потому что это - ну, как родник. Родниковую воду можно пить только прямо из родника. А наберешь ее в бутылку, привезешь домой - тьфу, что за дрянь! Так и с джином. Сейчас нас ждут на Кубе? Значит, там будем пить ром. По последней, Паша. И посмотрим, что у нас за гости.
Они отставили кружки и одновременно поднялись на ноги. При этом Илья схватился за планширь, а Орлов постарался встать без помощи рук и даже не покачнулся.
Остерман задрал голову, поглядел на верхушку мачты и поцокал языком:
– Непорядок. Ветра нет, флаг обвис. Совсем не видно. Босяки не знают, с кем имеют дело.
– Может, завернулся?
– сказал Орлов, тоже задрав голову и пытаясь разглядеть флаг среди веревочных лестниц, обвисших парусов и паутины тросов.
– Может, и завернулся.
– Так, может, развернуть?
– спросил Орлов.
– Да ветром развернет. Только где он, тот ветер?
Орлову не стоялось на месте. Ему вдруг стало нестерпимо душно, и он решил, что, забравшись на мачту, сможет вдохнуть свежего воздуха.
– Так я поднимусь, расправлю?
С носа шхуны раздался голос наблюдателя:
– Слева по борту лодка.
– Да видим уже, - лениво отозвался Илья и, облокотившись о борт, сплюнул в воду.
– Чего им надо, босякам? Паша, ты еще здесь? А я думал, ты уже по вантам скачешь~
«Ванты? Знать бы, как они выглядят!» - Орлов вдруг почувствовал себя двоечником. Это его разозлило, и он тут же полез вверх, и довольно ловко, как ему казалось. Во всяком случае, он не запутался. И не сорвался. Правда, на самом верху обнаружилось, что он забрался не на ту мачту - флаг безвольно висел на соседней, что была ближе к корме.
Пока он спускался и поднимался снова, внизу протекали дипломатические переговоры.
– Эй, на «Палладе»! Я требую капитана!
– яростно прокричал полковник Терразас, едва лодка подошла к шхуне.
– Капитана сюда! Подать трап! Немедленно подать трап!
– Испанский не понимать, - вежливо сообщил ему Остерман.
– Вы говорите по-английски?
Прежде чем перейти на международный морской язык, полковник отдал щедрую дань родному наречию, изобличив население Северо-Американских Штатов во множестве отвратительных наклонностей, среди которых содомия была просто невинной слабостью.
– На вашем корабле прячется преступник, - наконец, заявил Терразас.
– У вас прячется янки, который убил двоих полицейских. Я требую немедленно выдать преступника. Убийца будет предан мексиканскому суду.
– Янки?
– удивленно переспросил Остерман.
– Американец? На нашем корабле нет американцев. Это российская шхуна, и команда вся русская. Россия, слышали про такую страну?
– Я требую капитана! Немедленно! Я арестую убийцу, и никто меня не остановит!
– Желаю удачи. Но здесь нет ни одного янки.