Русские инородные сказки - 2
Шрифт:
— Посмотрим, — отозвался царевич бодро. Он положил яйцо на гладкую поверхность наковальни, выбрал молот потяжелее и с размаху опустил на каверзную штуковину. Молот отскочил — Иван едва удержал его в руках, иначе быть бы беде. Кащей, шаркая, подошёл поближе и стал внимательно рассматривать лунку, образовавшуюся в наковальне после удара. Яйцо лежало в лунке — целое и невредимое. Злой волшебник обречённо махнул рукой и пошел вон из кузницы. Иван-царевич сдаваться не желал — он зажал непокорный предмет в тиски, разложил все пилы, какие нашёл, и принялся за работу — да только лезвия, отменно прочные на вид, стирались в мгновение ока. Согнулось и звонко переломилось долото; отлетевший обломок чуть не угодил царевичу в лицо, но Иван успел вовремя отпрянуть. И неудачи преследовали царевича, за что бы он ни брался. Обессилев вконец, он оставил пустую затею и поплёлся обратно ни с чем.
Вновь собрались в Василисиной горнице. Старый колдун, хоть и ушёл из кузницы,
— Знать, такая наша доля — придётся ждать.
— Ждать!! — завизжал Кащей, теряя самообладание. — Сколько ж мне ещё ждать, побери вас прах?!
Никто ему не ответил. Кащей забегал взад-вперед, цепляясь шашкой за домашнюю утварь. Василиса молвила, ни к кому в отдельности не обращаясь:
— Нам нужна мышка.
— Какая-такая мышка? — провыл Кащей и в исступлении хватил себя кулаком в грудь.
— Самая простая, серенькая мышка, — объяснила Василиса кротко, не обращая внимания на ярость своего тюремщика. — Которая бегает, машет хвостиком — понимаете?
— Я понял! — закричал восторженно Иван-царевич. — Мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось!
— Где я возьму вам мышку, черт возьми? — проворчал Кащей. — Ах, неспроста приходил этот проклятущий крысолов! Он нарочно увёл всех мышей, потому что знал, как они нам понадобятся!
— Правильно глаголешь, — Василиса терпеливо вздохнула. — Конечно же, он знал. Я же говорила, что мы очутились в новой, неизвестной сказке. Кто-то продумал начало — мы-то и ведать не ведали, что оно уже началось. Верно, и конец придумает.
— Придумает! — проскрипел Кащей с горечью. — Знать бы, какой… Начало-то уж больно весёлое! Ну нет, я не намерен сидеть на печи и ждать паршивую мышь. Надо ее найти во что бы то ни стало — найти и изловить. Раз больше ничего не остаётся, пусть она бегает и машет хвостиком, пока не околеет.
Так появились в замке мышеловки. Каждый день их проверяли и, бранясь, пинали сапогами пустые ловушки. Мыши не шли. Пускаясь на разные штуки, Кащей даже выучился кое-как играть на дудочке, но звуки, которые он из неё извлекал, не имели над грызунами власти. Чародей применил колдовство, после чего неприятный, гнусавый напев дудочки стал приманивать жаб, дождевых червей, и даже пришла из-за морей-океанов диковинная ехидна — всё это не годилось. Испробовал Кащей своё могущество и по-иному: превратил в мышей парочку слуг, но напрасно — своенравное яйцо уворачивалось от ударов заколдованных хвостов. Тогда колдун призвал на помощь летучих мышей — их в замке было чрезвычайно много, буквально на каждом шагу висели они гроздьями, головами вниз, сохраняя в прохладной крови дремлющее бешенство. По части хвостов, однако, летучим мышам похвастать было нечем. Сотни раз они сбивали несчастное яйцо ударами перепончатых крыльев, но в неизменном яичном звоне слышалась только издевательская насмешка.
Иван-царевич остался жить в замке, чтоб всегда быть под рукой в случае чего. Не то придёт вдруг мышь, а героя — ищи-свищи, как ветра в поле, — нет уж! пусть пока живет. Он день-деньской бил баклуши, слонялся по замку, поминутно лез не в свои дела, а вскоре и вовсе залёг на печь, уподобляясь своему былинному собрату и от безделья делаясь всё больше на него похожим. А перемен пришлось ждать долго.
Унылые, бесславные годы потянулись один за другим. Кащей с каждым днём глупел, и у многих возникала надежда, что он, в согласии с изменившимися условиями, умрёт естественным путём, без помощи Ивана. Замок приходил в запустение, слуги разбегались кто куда, и никто не пытался их вернуть. Оставшихся — особенно, как уже говорилось, невинно пострадавших от мышеловок, — со скуки мучили, казнили и всячески надругались над мёртвыми телами. Даже Василиса Премудрая втянулась со временем в это занятие. Их отношения с Кащеем постепенно приняли очертания брака, заключённого по расчёту, и долгие годы совместного житья-бытья понемногу сгладили изначальные разногласия. У Кащея была богатая, уникальная в своём роде библиотека, и Василиса часами просиживала в обществе инкунабул, берестяных грамот и папирусов. Она частенько читала Кащею вслух — в основном, про Агасфера, поскольку волшебнику приятно было сознавать, что кому-то приходится ещё хуже, чем ему. Он, по крайней мере, знал, где искать свою смерть. Кругозор Василисы неуклонно расширялся, покуда увядала красота — пленница безобразно располнела, сделалась прожорлива и, наконец, заболела сахарным диабетом. С Иваном-царевичем они по-прежнему были недоступны друг для друга. Никто из троих не в силах был разрушить злые чары. На первых порах Иван сильно мучился, маялся и тосковал. Однако, с течением времени, внешний вид Василисы перестал разжигать в его сердце пламень, и Иван-царевич успокоился. Если бы кто теперь спросил его, что, собственно, он делает здесь,
Кащей, напротив, становился всё более деятельным. Проку от его активности было, впрочем, с гулькин нос. Однажды, в недобрый час, ему вообразилось, будто злополучное яйцо из чистого золота — вовсе не то яйцо, в котором спрятана волшебная игла. Благо заняться больше было нечем, он приступил к поискам другого, настоящего яйца, — и вот, оказавшись под нестерпимым Кащеевым игом, застонали окрестные деревни: было приказано доставлять в замок все до единого свежие яйца, сколько бы не нанесли работящие курицы. Кащей лично протыкал каждое яйцо вязальной спицей, а после неизменно сквернословил и плевался. Скопились целые горы без толку изуродованных яиц; в конце концов Кащей, выгнав Василису Премудрую из книгохранилища, усадил её за художественную роспись скорлупы. Размалёванные яйца, более не нужные, относили в подземный ледник, чтоб не портились. С приходом Пасхи их тащили в ближайшую церковь, освящали (с этим сложностей не случалось — ведь в яйцах не было найдено ничего, связанного с Кащеем — в том числе, правда, и его смерти) и раздаривали крестьянам. А яйца продолжали стекаться возами. Василиса, не справляясь с работой, протестовала, и местных жителей постигло новое горе — Кащей, не долго думая, по старой привычке наворовал девиц в большом количестве и отдал в услужение строптивой наложнице. Образовалась настоящая мастерская по росписи; красны девицы, лишенные мужского внимания, томились — Кащей по причине старческой немощи лишь бессильно скрежетал зубами, а Ивану-царевичу заменяли полноценную жизнь бесконечные праздные грёзы. Обманутые, забытые девицы дневали и ночевали в мастерской, предаваясь мечтаниям о наилучшем устройстве жизни. "Воистину, что-то новенькое… Отродясь не слыхивал подобной чуши. Подозрительные сказки, вредные", — бормотал Кащей, когда случалось ему подслушать нелепые фантазии.
…Не заметили, как потянулись юбилеи — пятьдесят лет Василисе, шестьдесят, семьдесят… Все действия, предпринятые с целью заполучить к себе мышей, утратили первоначальный смысл и выродились в выхолощенные ритуалы. Ежедневно проверялись мышеловки, ежедневно разбрасывались лакомства, но при этом все, похоже, и думать забыли, зачем это делается, и даже позабыли, как выглядит мышь как таковая. А вскоре забот и хлопот прибавилось: Василису разбил паралич, она слегла и лежала бессловесная, словно колода. Аппетит её сделался поистине ненасытным. Так как слуги, которых к тому времени ещё не успели казнить, разбежались кто куда, на хозяйстве остался сам Кащей. Стряпня его никуда не годилась, Василиса злобно мычала, отталкивая блюда здоровой рукой, приходилось готовить что-то особенное. Отвергнутую пищу Кащей относил Ивану-царевичу — тот съедал всё без остатка. Василиса Премудрая, насытившись, знаками требовала сказок, и Кащей, не балуя её разнообразием, заводил из вечера в вечер одно и то же: дед бил — не разбил, баба била — не разбила… Глаза Кащея светились безумием, руки дрожали, слова с каждым днем выговаривались всё труднее — сторонний слушатель, в конце концов, не смог бы разобрать ни слова, а Василиса догадывалась о содержании лишь по накатанным, отработанным интонациям.
Наступил день, когда припасы в замке кончились. Девицы — теперь уже особы весьма почтенного возраста — грозились устроить голодный бунт. Слез с печи недовольный Иван-царевич — слез и упал, запутавшись в многолетней седой бороде. Приподнималась на локте возмущённая Василиса, осыпая нерадивого Кащея словесной окрошкой. Мышь, которая невесть откуда прибежала, никто не замечал; оскорблённый зверёк сердито пищал, требуя себе пищи, путался под ногами; Иван с Кащеем швыряли в мышку, чем придётся. Так продолжалось до того момента, когда взгляд Ивана случайно упал на книгу сказок, раскрытую как раз на нужной странице. Бумагу покрывал толстый слой пыли, но сквозь последнюю ещё можно было различить картинку — там была нарисована мышь: как она бежит по столу, как машет вёртким хвостиком… Иван заревел диким рёвом, на шум прибежал Кащей и увидел, что убелённый сединами витязь стоит, раскачиваясь из стороны в сторону, и глаз не сводит с какой-то книжки. Иван принялся возбуждённо тыкать в страницу пальцем; до Кащея, наконец, дошло.
— Вот оно, — прошептал он невнятно. — Ужель дождусь, увижу мой конец воочию…
Кряхтя, Иван поспешил за яйцом. Оно каким-то чудом не потерялось в воцарившемся хаосе; царевич осторожно положил его на стол, отступил в дальний угол и замер, не дыша. Мышка, рассерженно ворча что-то мышиное, вскочила на стол как бы между делом и так же между делом, походя, будто выполняла некую второстепенную, не главную для себя работу, сбила яйцо на пол. Яйцо, упав, развалилось на две аккуратные половины; в одной из них, как в колыбельке, покоилась сверкающая острая игла.