Русские инородные сказки - 6
Шрифт:
— Он что-то натворил?
Директриса качает головой.
— Иву — чудесный мальчик, — повторяет с напором. — Но он все время как будто… — Директриса щелкает пальцами с неприятным сухим звуком, и Ана Паула делает нечеловеческое усилие, чтобы не поморщиться. — Он все время как будто не здесь. Он весь в своем мире. Вы понимаете, что я хочу сказать?
Ана Паула нерешительно кивает. Она не очень понимает, но уточнить не решается.
— Ну вот, — директриса снова улыбается. — К тому же он регулярно путает мне переулки.
— Простите?!
— Уроки. Я говорю, он постоянно прогуливает уроки.
— Это
Иву тяжело вздыхает.
— Мам?
— Что «мам»?!
— Если ты про переулки…
— Я про уроки, — чеканит Ана Паула. — Про уроки, которые ты прогуливаешь!
— Я не прогуливаю!
— Мать Епифания сказала, что прогуливаешь!
— Она врет! Если б я прогуливал, ей бы все равно не было видно из кабины, у нее темное стекло! Это она злится из-за переулков!
— Прекрати!!! — уже не сдерживаясь кричит Ана Паула. — Хватит! Я больше не могу слышать эту чушь про трамваи, кабины и переулки! Это школа, Иву, шко-ла! Не трамвай! Не автобус! Не космический корабль! Ты уже заигрался настолько, что не отличаешь, где твои фантазии, а где жизнь!
— Хорошо, — у Иву дрожат губы, но он изо всех сил старается говорить спокойно. — Допустим, я заигрался. Но ты же видела Епифанию! Ты же видела, что у нее колеса вместо ног!
— Господи, Иву! — Ана Паула не знает, плакать ей или смеяться. — Ну что ты несешь? Это просто инвалидная коляска!
Ана Паула курит на скамейке в темном парке и по сотому разу перебирает в голове все подробности сегодняшнего визита в школу. Зря она отдала Иву на пятидневку. Как чувствовала, что ничего хорошего из этого не выйдет. Бедный маленький Иву… надо его оттуда забирать, пока не поздно.
Ана Паула с силой тушит сигарету о скамейку и тут же достает еще одну. Сейчас она выкурит только эту и пойдет наконец домой.
В этот момент скамейка вздрагивает. Потом еще раз, посильнее, и еще раз, и еще, как будто кто-то толкает ее снизу. Ана Паула вскакивает, хватает сумку и по влажному газону бежит к выходу из парка. Только землетрясения мне сегодня не хватало для полного счастья, думает она на бегу.
Я обижен на Епифанию. Зачем она сказала маме про переулки? Можно подумать, я нарочно…
Ну ничего. Я ей сегодня устрою. И пусть высаживает на первой же остановке, подумаешь!
— Ну вот видите, — скрежещет кто-то рядом с Аной Паулой. Ана Паула резко оборачивается и чуть не сталкивается с директрисой. На директрисе вместо ее обычного монашеского облачения надета широченная ночная сорочка, из-под которой торчат колеса. Иву прав, с ужасом думает Ана Паула, никакая это не коляска!
— Видите, — повторяет директриса, потирая колесо, как будто это ревматическое колено, — вот об этом я вам сегодня и говорила. Да что вы на меня-то уставились, вы на перекресток посмотрите!
Ана Паула послушно смотрит в указанном направлении. На перекрестке, точно посередине, прямо на асфальте сидит Иву в полосатой пижаме. А у его ног сплетаются в клубок…
— Что это? — севшим голосом спрашивает Ана Паула. — Как он это делает?
— Это улицы, —
Ана Паула нервно смеется. Я сошла с ума, думает она, я сошла с ума, ой мамочки, ясошласу…
Что-то трогает ее за колено. Ана Паула визжит, но тут же берет себя в руки. Потом осторожно смотрит вниз и видит, что в ноги ей тычется крошечная парковая аллейка. Ана Паула медлит чуть-чуть, потом решительно присаживается на корточки и осторожно гладит аллейку по круглым камушкам.
ШОКОЛАДНЫЙ ДОМИК
(Португальская версия сказки «Пряничный домик»)
Маргарида
…начала видеть ее черты в себе, чем дальше, тем больше. Вначале думала — показалось, просто показалось, померещилось, я же почти старуха уже и все эти годы одна живу, мало ли что может померещиться одинокой старухе.
Вы поймите, я же ее забыла, совсем забыла, столько лет ведь прошло, сейчас даже и не сосчитать, сорок, пятьдесят? Мне тогда женщина из полиции сказала — удивительно, как я сейчас прямо вспомнила, что это была женщина, крупная такая, мощная, с большой грудью, я прямо на нее из лесу выскочила и оторопела, понимаете, не потому что она была какая-то уродливая или, там, несуразная, а потому что я впервые увидела женщину-полицейского не в кино, а в жизни, в те годы это была большая редкость, и вот я застыла, а у нее вдруг в руках оказался большой такой плед в красную и коричневую клетку, и она шагнула вперед и этим пледом меня поймала и всю укутала, а плед был колючий и кусался, а я же была почти голая, и меня еще ветки везде исцарапали, пока я бежала, и я разревелась и стала говорить: «Она съела Жоау, она съела Жоау», а женщина обняла меня, крепко так, и еще прижала головой к этой своей огромной груди, как будто я была ее ребенок, и сказала, это был кошмар, он прошел, он больше не повторится, теперь постарайся все забыть, не расковыривай, не трави себя, просто живи, как будто ничего не было, у тебя вся жизнь впереди, и я забыла, не сразу, конечно, но забыла…
Гидиня
— Так нечестно! — говорит Гидиня, откидывая одеяло и усаживаясь в кровати. — Так нечестно, ты обещала мне почитать про Шоколадный домик! Сама обещала, а сама возишься с этим дурацким…
— Тссссс! — шипит дона Лауринда, делая страшное лицо. Она сидит в глубоком кресле и боится даже пошевелиться, Жоау наелся и вроде бы задремывает, не выпуская изо рта доны Лауриндиной груди. — Немедленно ляг и спи!
Гидиня скрещивает руки на груди, плотно сжимает губы и упрямо сопит. До рождения Жоау, если ей случалось насупиться, дона Лауринда начинала ее щекотать, приговаривая: «А кто это у нас такой надутый? А кто это у нас такой упрямый?» — и все заканчивалось смехом и возней. Но теперь дона Лауринда чеканит ледяным шепотом: