Русские оружейники
Шрифт:
– А ну, давай еще!
Пулемет затрещал снова. Двести выстрелов… Триста… Пятьсот… Дегтярев снова потрогал ствол пулемета, и глаза его наполнились слезами радости.
– Хватит, Семеныч, хватит! Вижу, что конструктивные изменения в машине сделали ее другой. Дай я тебя обниму.
Так был создан ДС (Дегтярев – станковый).
25
Время летело стремительно. По всей стране кипела работа. Строились гиганты первой пятилетки: Сталинградский тракторный, Днепрогэс, Магнитка, Уралмаш. Завод, где работал Шпагин, расширялся: конструкторское бюро и опытную мастерскую перевели в новое помещение.
Со стремительным развитием индустрии представились
Многим мастерам, да и Шпагину, это дело казалось несложным: увеличить вдвое калибр ствола (под патрон 12,7 миллиметра) и соответственно все части конструкции. Вот и готов новый пулемет! В действительности все оказалось куда сложнее. Расчеты показали, что при увеличении калибра примерно вдвое объем патрона увеличивается почти вчетверо. Следовательно, и энергия выстрела будет в несколько раз больше, чем в существующем патроне. Если механически удвоить размеры пулемета, его при первых же выстрелах разорвет давлением газов. Все это предвидел Федоров и потому с первых же шагов конструирования решительно отказался от старых, полукустарных методов работы. К разработке новой конструкции были привлечены опытные конструкторы и инженеры, расчетчики, технологи, чертежники. Были сделаны точнейшие расчеты с учетом механических свойств стали, которая применялась для нового пулемета.
В работе над опытным образцом участвовал весь коллектив во главе с Дегтяревым.
И все-таки, когда первый образец нового пулемета был собран, из него никому не разрешили стрелять. «Будем испытывать под укрытием, – сказал Дегтярев, – мало ли что может случиться».
Опасения его были не лишены оснований. Дегтярев помнил, как четверть века назад при стрельбе разорвало винтовку Федорова и чуть не убило самого конструктора. Первый образец крупнокалиберного пулемета испытывали с большой осторожностью. Только после первых благополучных выстрелов к пулемету подошли стрелки-испытатели и конструкторы. Работал он с перебоями, как бы задыхаясь. Приходилось тут же, на стрельбище, заниматься ремонтом. Наконец удалось добиться бесперебойной стрельбы. Машина не перегревалась и показывала хорошие боевые качества. Конструктор и мастера приободрились. Было дано распоряжение продолжать испытания. Но едва наблюдавшие отошли в сторону, как раздался сильный взрыв, разворотивший коробку пулемета.
Неудача не обескуражила Дегтярева и его помощников. Они снова взялись за дело. Составлялись новые расчеты, выискивалась более прочная сталь, так как сильное утолщение стенок коробки могло утяжелить пулемет, а этого нельзя было допустить.
Над крупнокалиберным бились несколько лет, но серьезных успехов достигнуто не было. То ломались отдельные детали, то при стрельбе выходили из строя целые части. Дегтярев осунулся, похудел. Не только дни, но и ночи он проводил в мастерской, а дело почти не двигалось.
Раньше в трудные минуты Дегтярев советовался со своим учителем Федоровым, но Федоров в 1931 году был переведен в Москву на научную работу, и с ним не так-то просто было повидаться…
Неудача с крупнокалиберным пулеметом волновала не только Дегтярева, но и всех работавших с ним мастеров. Изобретатель Колесников, сконструировавший станок для пулемета, Шпагин и многие другие мастера упорно искали пути устранения недостатков. Но Шпагина, кажется, больше всех волновала эта машина. Он любил Дегтярева и очень хотел ему помочь.
26
Теперь Шпагин был уже не тем малограмотным слесарем, каким пришел в мастерскую в двадцатом году. Двенадцать лет он проработал в коллективе конструкторского бюро. Немалый срок! За это время он мог бы окончить среднюю школу и институт – стать инженером. Но и в опытной мастерской эти годы не пропали даром. В оружейном деле он теперь разбирался не хуже некоторых инженеров, и молодые специалисты, прибывавшие из институтов, нередко обращались к нему за советом. Он до тонкостей знал почти все системы автоматического оружия и умел понимать тайны и капризы механизмов. Однако крупнокалиберный пулемет, ставивший в тупик самого Дегтярева, был и для него большой загадкой. «Это орешек не простой, – думал Шпагин, – его не так-то легко будет нам раскусить». И это его подзадоривало.
Еще в юности Шпагин отличался упрямым характером. С годами упрямство перешло в настойчивость, в упорство. И чем серьезнее была преграда, тем больше пробуждалась в нем воля. «Нет, я должен во что бы то ни стало помочь Дегтяреву усовершенствовать крупнокалиберный», – твердо решил он.
Дегтярев и сам подумывал о том, чтобы привлечь к работе над крупнокалиберным пулеметом Шпагина. Правда, к этому решению он пришел не сразу, так как многолетняя работа до революции в одиночку сделала его замкнутым. Коллектив советского конструкторского бюро благотворно влиял на его характер, хотя и изменял его крайне медленно. Все же Дегтярев чаще и чаще делился своими мыслями с товарищами по работе, советовался с ними; его тянуло к коллективной мысли.
Работая над крупнокалиберным, он стал выносить на общественный суд свои неудачи. И с кем бы конструктор ни говорил – будь то инженер или рядовой рабочий, – он внимательно прислушивался к советам, каждое предложение взвешивал, обдумывал.
Дегтярев долго искал случая по душам поговорить со Шпагиным. А Шпагин сам пришел к нему:
– Василий Алексеевич, я давно думаю над крупнокалиберным, и у меня есть кое-какие предложения.
– Это хорошо, Семеныч, выкладывай.
– По-моему, можно увеличить скорострельность за счет изменения системы боепитания (подачи патронов), а также усилить живучесть.
– Так это же самое главное, над чем я бьюсь! Ты вот что, Семеныч, приходи-ка завтра с утра ко мне в кабинет. Поговорим по душам.
Предложения, с которыми пришел Шпагин, зрели и вынашивались долго. И Дегтярев, выслушав его, понял, что тут дело серьезное. Шпагин не просто рекомендовал улучшить какие-то детали в пулемете – он предлагал внести коренные изменения в систему, и Дегтяреву показалось, что эти изменения могут дать многое.
– Послушай, Семеныч, предложения твои очень дельные. Но чтобы осуществить их, придется здорово потрудиться. Давай-ка, брат, поступим так: перебирайся завтра с утра ко мне в кабинет, начнем работать сообща. Как, согласен? Ну так вот тебе моя рука – завтра жду!
Шпагин в этот день уже не мог работать. Он отпросился и ушел с завода. Однако направился не домой, а решил прогуляться. Дома было шумно: четверо детей да родичи, а хотелось побыть одному. Он пошел через город в запущенный сад, на берег Клязьмы. На горе, под плакучей березой, было тихо, пахло свежим душистым сеном. Река, извиваясь, пересекала широкую поляну. На другом берегу ее пестрели поля и темной полосой тянулся лес. День был тихий. Солнце клонилось к западу, от реки тянуло влажной прохладой. Шпагин любил посидеть один, подышать свежим воздухом, подумать. А подумать было о чем. Дегтярев предлагал не просто сделать какие-то приспособления к уже готовой машине, а вместе с ним работать над коренным усовершенствованием системы. Шпагин радовался высокому доверию и в то же время побаивался. На его плечи ложилась большая ответственность: создание крупнокалиберного пулемета было важным правительственным заданием. «А вдруг ничего не выйдет? – думал он. – Вдруг оскандалимся?»