Русские оружейники
Шрифт:
– Тульский я.
– Из мастеровых, значит. В Туле, известно, все мастеровые. Вот видишь, оружие-то развешано. Так вот, говорят, почти все оно туляками сделано. Так и другое разное… Все народ делал. Крепостные мужики. Дворец-то этот, сказывают, еще князь Меньшиков, друг Петра Великого, строил…
«Вот бы Веру сюда, – подумал Василий. – Голова бы у нее закружилась от такой красоты…»
Покурив с дедом, он вышел из парка и направился через город в другую сторону, где, по его расчетам,
Ему хотелось осмотреть все достопримечательности Ораниенбаума, особенно море, которое давно манило его к себе.
Скоро дорога свернула в сосновый бор и стала подниматься в гору.
Он шел лесом все дальше и дальше, вдыхая бодрящий, смолистый воздух. Ему хотелось забраться в самую глушь… Вдруг сосны стали редеть; и за ними открылся безбрежный, синий морской простор.
Василий чуть не закричал от восторга.
Усевшись на камень, он долго смотрел в серовато-синюю даль и думал о жизни.
Жизнь представлялась ему таким же безбрежным морем. В ней, как и в море, можно было наметить много разных путей. Но из всех этих путей надлежало выбрать один, по которому и следовало идти всю жизнь. И здесь в тихий вечерний час Дегтярев принял твердое решение: посвятить свою жизнь оружейному делу.
Оставалось лишь решить: ехать в Тулу или работать здесь…
– Пойду к Михаилу, – прошептал Василий. – Расскажу ему обо всем. Подумаем вместе!
И, еще раз взглянув на море, загоревшееся от вечерних лучей разными красками, он, радостный и счастливый, зашагал к казарме…
Разговор с другом вернул размечтавшегося Василия к реальной действительности.
Ему следовало думать не о красотах природы, а о насущном хлебе: о матери и маленьких братьях, бедствующих в Туле.
«Нужно ехать в Тулу, – думал он. – Там и домишко, наверно, развалился, и сад заглох, и кузня запустела…» Как ни хороши были окрестности Ораниенбаума, а сердце его рвалось в родные места: к небольшой речке Упе, к дремучим яснополянским лесам, где дубы и липы в три обхвата.
«Тут я буду как бобыль, а там свой угол, родные, близкие…»
Все складывалось к тому, чтобы ехать в Тулу, но жалко было расставаться с полюбившейся ему оружейной мастерской, с добрым наставником Филатовым, с мечтами об изобретательстве, которые здесь еще больше окрепли и не давали ему покоя…
Утром Дегтярева неожиданно вызвали к Филатову.
– Ну как, Дегтярев, посмотрел город?
– Так точно. Город замечательный.
– Раз так, оставайся у нас вольнонаемным. Снимешь поблизости квартиру, будешь жить припеваючи. Тебе, брат, учиться надо, а в Туле ты ничему не научишься. Оставайся, дело тебе дам хорошее.
– Я бы охотно, да домой тянет!
– Ну что ж, съезди домой, повидайся с родней, погости, осмотрись, женись, а потом с молодой женой и приезжай. Место оставлю за тобой.
Василий поблагодарил. Такой вариант его устраивал больше всего. И, дав Филатову слово не позже как через месяц вернуться, стал собираться на родину…
Из Тулы Василий вернулся очень скоро.
Передав Михаилу скромные подарки от родных, рассказал, что в Туле жизнь очень плохая, за войну все обносились и обнищали, на заводе сокращение, и устроиться на работу нет никакой возможности.
– Ну что же, Васюха, оставайся здесь – будем жить вместе, – сказал Михаил. – Подыщешь комнатку, выписывай Веру, я буду к вам в гости ходить…
После разговора с другом Василий пошел к Филатову и сообщил о своем решении остаться в Ораниенбауме.
Встреча с Федоровым
Оставшись вольнонаемным, Дегтярев перешел работать в маленькую мастерскую, созданную при Оружейном полигоне, начальником которого был Николай Михайлович Филатов.
Мастерская помещалась в небольшой комнате деревянного дома, стоящего на краю огромного поля, именуемого полигоном.
В ней оказалось всего три станка: токарный, фрезерный и сверлильный и несколько верстаков с тисками для слесарных работ. Кроме Дегтярева там работало еще двое рабочих. Одного из них, черного тщедушного человека с маленькими усиками, Василий узнал – это был слесарь Колесников, знакомый ему по мастерской офицерской школы.
– Ну, как работается на новом месте? – спросил Дегтярев, здороваясь.
– Один черт, – недовольно отозвался Колесников. – Только что там почище, а здесь погрязнее…
Василий посмотрел на запыленное, очевидно с лета не мытое, окно, на паутину, висевшую по углам, и, поморщившись, спросил:
– А как жалованье?
– Целковых тридцать положат, а больше едва ли…
– Ну, это еще ладно… Вон в Туле я был, так там и вовсе работы нет.
– Неужели, – удивился Колесников… – Тогда становись к верстаку, будем вместе лямку тянуть…
Проработав месяца два на новом месте, Василий снял на окраине города маленькую комнатушку, выписал из Тулы Веру и зажил своей семьей.
По воскресеньям попить чайку да послушать тульские новости приходил Судаков.
На стол подавался фигурный тульский самовар, и начинались задушевные разговоры, воспоминания, расспросы…
Иногда Михаил заходил к Василию на работу – это было удобней: не требовалось просить отпуск у начальства.
Василий всегда отрывался на десять – двадцать минут и, предложив другу табуретку, угощал табачком.
Но как-то Михаил застал Василия настолько поглощенным работой, что тот даже не заметил его.