Русские полководцы XIII-XVI веков
Шрифт:
Личность князя Даниила кратко и точно охарактеризовал известный русский историк прошлого столетия С. М. Соловьев. Его слова могли бы послужить своего рода эпитафией галицкому князю. "С блестящим мужеством, славолюбием, наследственным в племени Изяславовом, Даниил соединил способность к обширным государственным замыслам и к государственной распорядительности; с твердостью, уменьем неуклонно стремиться к раз предложенной цели он соединял мягкость в поведении, разборчивость в средствах, в чем походил на прадеда своего, Изяслава, и резко отличался от отца своего, Романа" (59, 125).
Сыновья и внуки Даниила не сумели сохранить целостности и независимости Галицко-Волынской Руси.
Время порой разительно меняет лик земли. Случается, что великие города умирают, пустеют. Даже и самое место, где они находились, не всегда возможно определить точно.
Древний Галич, где княжил когда-то Даниил, ныне неузнаваем. Он превратился в небольшое село Крылос, расположенное километрах в 10 от современного города Галича — районного центра Львовской области. Высокий холм, поднимающийся над торопливой речкой Луквой, уже не украшает венец из мощных стен и башен. Шум многолюдного города сменился глубокой тишиной сельского приволья. О далеком прошлом напоминают лишь земляные валы, раскрытые археологами фундаменты древних построек да всевозможные извлеченные из земли осколки и обломки, дремлющие в витринах небольшого местного музея.
Но более всего напоминает о былой славе исчезнувшего города поднявшийся близ Крылоса, у дороги Львов — Ивано-Франковск, рукотворный курган. Его венчает вонзенный в землю огромный меч. Символика этого простого, но выразительного монумента глубока. Курган — символ смерти и забвенья; меч — символ мужества и славы. Из этих двух начал и возникает образ древнего Галича.
Своенравен и многомятежен был этот город. Огромных усилий требовала борьба с могущественными западными соседями, постоянно стучавшимися в его ворота. И потому не многим русским князьям удавалось получить и надолго сохранить галицкое княжение. Даниил был одним из тех, кому богатырский галицкий меч оказался по плечу.
Внук Ивана Калиты
История мира — это биография великих людей.
Т. Карлейль
Высказывание знаменитого английского историка прошлого столетия Томаса Карлейля, вынесенное в эпиграф этой главы, быть может, слишком категорично. Однако в нем есть большая доля правды. Перефразируя известное евангельское изречение, можно сказать, что герои — соль истории. Как скучна, как пресна была бы она без этих выдающихся сынов человечества, без их ярких и, как правило, трагических судеб! Своей энергией и готовностью действовать герои воодушевляли народ, своей волей направляли к единой цели волю тысяч и тысяч людей.
Известный своим насмешливым отношением к великим людям прошлого русский историк В. О. Ключевский утверждал, что среди московских князей XIV–XV вв. не было выдающихся личностей. "Это средние люди Древней Руси, как бы сказать, больше хронологические знаки, чем исторические лица" (42, 48).
Но для одного из них даже скептик Ключевский делал исключение. То был князь Дмитрий Иванович Донской. В шести поколениях московских князей он один "далеко выдался вперед из строго выровненного ряда своих предшественников и преемников. Молодость (умер 39 лет), исключительные обстоятельства, с 11 лет посадившие его на боевого коня, четырехсторонняя борьба с Тверью, Литвой, Рязанью и Ордой, наполнившая шумом и тревогами его 30-летнее княжение, и более всего великое побоище на Дону положили на него яркий отблеск Александра Невского…" (42, 48).
О
Во вторник 12 октября 1350 г. в семье брата великого князя Московского Семена Ивановича — 24-летнего Ивана и его жены, княгини Александры, — произошло радостное событие: появился на свет первенец, сын. Младенца нарекли Дмитрием в честь святого воина Дмитрия Солунского, память которого по церковному календарю праздновалась 26 октября. Вероятно, родители княжича Дмитрия — как и всякие родители! — втайне мечтали о том, что их сыну суждено высокое предназначение. И они не ошиблись в своих ожиданиях.
Дмитрий Московский стал славен и знаменит во многом благодаря удачному стечению целого ряда внешних обстоятельств. В их числе следует отметить и религиозно-нравственную традицию московского княжеского дома, оказавшую огромное влияние на формирование его личности. Еще Ключевский верно отметил, что московские князья имели и бережно хранили "наследственный запас понятий, привычек и приемов княжения". Их действиями часто руководил "фамильный обычай" (42, 48).
В чем же заключалось это "отцовское и дедовское предание", эта коренная черта мировоззрения представителей московского княжеского дома?
При всем разнообразии лиц и характеров каждый из русских княжеских родов XIV в. имел какое-то трудноуловимое, но реальное, осознаваемое современниками своеобразие. Печать захудалости, а вместе с ней бедность, узость интересов, мелкие дрязги стали в XIV столетии уделом некогда славного дома ростовских князей. К концу XIII в. род князя-философа Константина Ростовского (умер в 1218 г.) утратил две свои ветви — ярославскую и угличскую. Даже саму древнюю столицу, Ростов, правители около 1328 г. разделили на две половины, и в каждом "полу-Ростове" правила своя династия. Яркой отвагой и одновременно не знающей границ ненавистью друг к другу отмечены внутренние отношения рязанских и смоленских князей. Находясь "между молотом и наковальней", на степном и литовском порубежье, они жили в тревожном ожидании вражеского набега. Постоянное нервное напряжение выливалось порой в нечто похожее на приступы безумия.
Тверские князья уже в начале XIV в. по праву претендовали на роль политических руководителей северо-восточной Руси. Они первыми подняли знамя вооруженной борьбы с Ордой: в 1317 г. князь Михаил Тверской разгромил большой отряд татар в битве у села Бортенева близ Твери. Эхо этой битвы разнеслось по всей Руси. Однако гордый, своенравный род тверских князей отличался удивительной беспомощностью в сложной игре вокруг ханского престола. Потомки Ярослава Ярославича Тверского (умер в 1272 г.) гибли один за другим от рук ханского палача и пополняли собой список чтимых церковью русских святых. В мужественной жертвенности тверских князей, их готовности сложить голову "за други своя" была какая-то безысходность. Это чувствовали и сами князья. Отчаяние толкало их на бессмысленные усобицы, которые разгорались уже в середине XIV в. В свои удельные споры тверичи все чаще вовлекали соседей — московских и литовских князей. Стяжавшие некогда славу мучеников, они теперь все чаше являются на сцене истории в роли заурядных себялюбцев.