Русские понты: бесхитростные и бессовестные

Прошлым летом российская сборная по футболу отправилась в Австрию на чемпионат Европы 2008. Народ сидел по домам и не сильно ожидал сюрпризов, особенно после первого матча. Испанцы разгромили бедных россиян с разрывом в три гола. Пресса тут же назвала поездку провалом. Но именно тогда, когда все казалось потерянным, ситуация стала меняться. Сборная выиграла у Греции и сохранила шансы на выход из группы. Может быть, еще все сложится? Болельщики в России затихли и взволнованно пододвинули кресла ближе к телевизорам. Между всеобщим позором и достойным поводом бухнуть стояли 11 родственников группы АББА — шведская сборная. К великой радости пивной индустрии Россия опять победила и даже с более

впечатляющим счетом — 2:0. Наступил долгожданный момент, когда, казалось, все уже свершилось.

Все было вздохнули с облегчением, но тут следующим противником оказалась Голландия. Это было совсем другое дело. На всех пресс-конференциях капитан, тренер российской сборной, да и весь актерский состав были воплощением скромности и уважения к своему оранжевому сопернику.

Это общепринятая практика среди спортсменов и полезная форма эмоциональной страховки на случай сокрушительного поражения: никто не хочет смотреть хронику собственного недавнего понта после 90-минутного позора. А что именно сборная делала за кулисами в минуты, свободные от вспышек камер или объяснений в любви к родине мельниц и тюльпанов, народ не знал. Наверное, психовала.

Наступил день матча. Все вышли на поле, раздался свисток. В команде думали одно, говорили другое и, судя по лицу Аршавина, были абсолютно поражены, когда получилось третье. Мечты сбывались. Дед Мороз посетил русскую раздевалку в разгар австрийского лета. Сам капитан не понял, как удалось сыграть с таким блеском, а западная пресса была вне себя от счастья. Аршавин моментально занял первое место в рейтинге лучших футболистов на турнире и объявил, что с удовольствием примет любое предложение со стороны либо «Челси», либо «Барселоны». Еще вчера известный за пределами России только узкому кругу знатоков, он уже вовсю праздновал свою личную победу. В самой России публичные места заполнились шумными поклонниками с волосатыми торсами и спиртным наготове: «Ооолеееее, оле-оле-оле, Роо-оссииияяя! Вперёёёёёд!» Местные СМИ быстро исправились: поездку на чемпионат теперь назвали триумфальной.

Арсен Венгер, главный тренер «Арсенала», признался достаточно откровенно, что Россия — единственная страна, где игроки вроде Аршавина внезапно получают всемирную известность в 27 лет. Только французская сдержанность не понравилась московским блоггерам: «Андрей — безусловно, лучший футболист России!» Вся Европа узнала, что такое русский максимализм. Но бравура чревата риском, поэтому Аршавин и компания держали себя так скромно перед матчем.

Пресс-атташе был другого мнения. Работая по принципу «задним умом крепок», он отбросил всякую осмотрительность. Про голландского тренера российских победителей он благодарно объявил: «Будучи иностранцем, Гус Хиддинк сумел сделать очень важную вещь. Смог сделать то, о чем писал Чехов: “Выдавить раба из человека”. Главная проблема всех россиян — неверие в себя. Команда, наконец, раскрепостилась и наслаждается происходящим». Уж точно команда избавилась от вечного комплекса неполноценности при помощи самоуверенного иностранца: «Ооолеееее, оле-оле-оле!..» Вперед с бездарной песней к штрафной площадке и следующему раунду!

Ну и дела… На этот раз испанцы победили 3:0. Аршавина нигде не было видно. Ехидная испанская пресса посчитала, что его цена на европейском рынке стремительно упала за одну ночь: «Вид поникшего и промокшего Аршавина после финального свистка отражал происходившее на поле, а ведь накануне нападающий был олицетворением нового победного стиля своей команды». И вот снова провал.

Мы верили в чудо всей душой. Сначала говорили о «предстоящей победе». Ошиблись. Тогда, поскольку на ошибках вроде бы учимся, стали говорить о «поражении». Опять мимо. Что это за брешь между реальностью и нашими определениями? Что это за разрыв между «происходящим», которым, по мнению пресс-атташе, сборная наслаждалась, и его разочаровывающей неуловимостью? Как бы мы ни описывали происходящее, определения наши недолговечны. Невозможно запечатлеть происходящее абсолютно объективно. Получается замкнутый круг — ведь исключить себя из любого определения реальности мы не можем. Если у меня настроение классное, то все вокруг «оле-оле… пора повеселиться!». Если хреновое, то «горе, горе, впору повеситься». Сама же реальность от меня и моего настроения не зависит.

Быть победителем и лузером одновременно, разумеется, тоже невозможно. Эти разные точки зрения на то, что называется действительностью, исключают друг друга. Мы

находимся в полной, настоящей действительности только в такие моменты, когда переходим от одного определения к другому. Когда уже прекратили одну попытку и обдумываем новую, когда находимся между ними. Когда оказываемся в игре и — может быть — станем или победителем, или побежденным. В этом полнота действительности. Это состояние большого риска и постоянного волнения. И это главная причина того, что люди фанатеют от «красивой» игры: они ищут суть события в беспокойстве. Дело в неописуемой тревоге, а не в результате или словах газетного репортажа. Все было бы по-другому, если судья просто вышел бы на поле после 90 минут полного молчания и зачитал бы перед трибунами счет.

Большие события сопряжены с риском, с сюрпризами и открытиями, как, например, чемпионат Европы по футболу, цирковые выступления или то, что происходит в роддоме. Само событие кое-что добавляет к прошлому и его меняет. Оно — смесь чего-то постоянного и потенциальной трансформации. Болельщики или любящие это знают лучше всех. Фанаты стоят за родную команду грудью год за годом и в случае победы, и — что важнее — поражения. Настоящие болельщики никогда не предпочтут результат процессу и не скажут: «Вот как только начнут выигрывать, буду болеть». Они видят безупречность в упречности: полная действительность включает в себя какой-то недостаток. Они представляют себе реальность вне жестких категорий или идей-фикс. Команды не становятся победителями раз и навсегда, как не бывает безупречных любовников. Команды иногда проигрывают, и у любящих всегда есть «недостатки»: болельщики добровольно принимают шанс потери — да он и нужен. Любящие принимают недостатки партнера — и они тоже нужны как необходимый элемент полных, настоящих отношений: «Я тебя люблю» переводится как «Я тебя люблю, несмотря на…»!

Такая философия — безоговорочная преданность делу — после развала Союза является серьезным вызовом в стране, где русское бытие похоже на русские горки. Закрываешь глаза — дрожишь, открываешь — тошнит. Поэтому и понтуемся перед лицом «истинной» действительности, которая нас и вдохновляет, и страшит. Истина, как и игра, бесконечна.

В подлинной игре — возможность полного краха; она достигает вершин в тот момент, когда невозможно предсказать, что сейчас произойдет. Повторяю: настоящие фанаты и по-настоящему любящие отказываются от всяческих претензий на контроль и становятся частью «игры». Им нужна эта непредсказуемость, когда они готовы поклясться в верности сборной или же любимой девушке — и будь что будет!

При полной бессмысленности рассуждений об истине когда мы наиболее близки к настоящему футболу или настоящей любви? Есть такая английская поговорка: «You don’t know what you have until you lose it» («Что имеем, не храним, потерявши — плачем»). Настоящий смысл дела всегда потенциален, он реализуется либо в момент потери, либо когда чувствуется её возможность. Только тогда открываются все нереализованные возможности. Этот принцип актуален в спорте, в любви и в деньгах.

Даже в буквальном смысле: надо тратить деньги, чтобы реализовать их цену. Сама копейка не стоит и копейки. В США, например, издержки производства одного пенни превышают реальную стоимость металла. Само пенни имеет лишь абстрактную цену, реализуемую исключительно в момент передачи. Оно истинно, действительно есть только тогда, когда его уже нет и считать нечего. Когда сумму невозможно назвать, потому что ее больше нет. Деньги решают многое, а отсутствие денег — еще большее. Воистину!

Истина и действительность никакого отношения не имеют к именам, категориям (числам) или оценкам: люблю свою девушку, зная, что у нее есть недостатки, как у любого человека. Поддерживаю свою команду, хоть она и никудышная — и за нее порой даже стыдно бывает. Принимаю всё и понимаю уровень своей абсолютной веры лишь в момент ужасной потери.

Тогда что это такое наше «всё», если его невозможно назвать, сосчитать или оценить? Как однажды сказал Оскар Уайльд: «Определить — значит ограничить». «Всё» состоит из неисчислимого количества возможных ситуаций, сосчитать которые я неспособен. Оно — в пробелах между моим пониманием и понтовыми высказываниями. Самый большой между ними пробел, брешь — это та радикальная пустота или вакуум, что делает сам акт подсчета возможным. Если задать себе вопрос, что существует вокруг меня до того, как я начну считать, скажу «раз», ответ будет — НИЧЕГО. Подсчет или первое слово начинается на абсолютно пустом фоне, которого мы и боимся.