Русские (сборник)
Шрифт:
Средняя школа была только в соседней деревне, за 21 км, отец ездил туда, договорился, что будет учить пацана дома и два раза в год привозить его сдавать экзамен.
Зимой село будто спало, лежа на спине, с лицом и животом, засыпанным снегом. Отец иногда собирался и, прихватив охапку дров, шёл затопить печь к соседским алкоголикам. Те могли замёрзнуть с перепою, когда не топили дня по четыре.
Заставал их, лежавших под ворохом телогреек, одеял и тряпок, скрючившихся и посеревших.
Раньше в деревню наезжал трактор, проделывал
Вдоль тропок виднелись жёлтые прогалы, оставляемые двумя деревенскими кобелями.
Прошлую ледяную зиму случай был. Бабушка выглянула в окно и спрашивает отца:
— Чёй-то не пойму, чьи собаки во дворе суетят?
Посмотрел отец и хохотнул:
— Это волки, мать.
В дверях раздался ужасный скрежет, пацан потерял от страха дар речи, да и бабушка напугалась.
Отец пошёл открывать, бабушка глянула на него так, словно он собирался поджечь дом.
— Волки не полезут в дом, — сказал отец хрипло и негромко. — Это не волки.
Распахнул дверь, и в избу влетел дудаевский кобель, вечно круживший по деревне без привязи — глупый, крикливый и хамовитый. Но тут он улыбался и заискивал всей мордою. Показалось, что кобель только притворялся злым и бестолковым — а сам всё понимает, и попроси его сейчас встать на задние лапы — он встанет и постарается станцевать.
Совершенно очевидным образом поздоровавшись и с бабушкой, и с отцом, и приветливо кивнув пацану, которого до этого никогда не привечал, дудаев кобель мелькнул под кровать и затаился там, не дыша.
— …корова-то, — сказала бабушка, не находя себе места. — В коровник-то волки?..
Пацан вдруг услышал, как истошно замычала Маруся.
— Нет-нет, куда… — сказал отец. — Кирпич!.. Крыша. Не влезут.
Но сам тем временем нашёл таз с молотком и, распахнув окно, начал изо всех сил бить железом о железо, прикрикивая: «Пошёл! Пошёл! Гуляй в лес!»
Через минуту, взяв топор, быстро распахнул дверь и шагнул на улицу. Чуть переждав, опасливо выглянула бабушка.
Никого не было.
Только корову Марусю едва успокоили.
Дудаев пёс так и не ушёл до утра — лежал у дверей, закрыв глаза и не шевелясь, чтоб никто его не заметил.
В ту ночь волки пожрали всех бандеровских собак — их, кажется, оставалось тогда то ли четыре, то ли пять, все некрупные и пушистые.
С тех пор Бандеры собак не держали. Кота завели.
Зато Дудаев кобель стал ещё злей — завидев пацана, всякий раз нёсся на него с бешеным лаем — казалось, что сейчас сшибёт с ног и вырвет все кишки наружу. Только за три шага сбавлял бег, смыкал бешеную зубастую пасть и, высоко подняв голову, молча пробегал мимо и спешил дальше, не оглядываясь, задрав твёрдый, как палка, хвост.
С отцом пёс таких забав проделывать не решался
Отец шёл, будто не обращая внимания, но, обнаружив вдоль дороги камень, резко приседал, — и через секунду, сглотнув лай, пёс исчезал в ближайших зарослях. Некоторое время отсиживался там, а потом спешил к дудаеву дому за своей похлёбкой.
Дудай приехал в деревню за год до рождения пацана.
Отец всё время говорил, что Дудай жил на горе, и пацан иногда пытался представить, как это было. Получалось что-то вроде насыпи, только каменное — по ней ходит Дудай, а вместо коровы у него козлы с рогами, и брехливый кобель охраняет их.
Пацан выскочил на улицу, заслышав жуткий кошачий крик — никогда бы не подумал, что коты могут так орать.
— Петуха, бля… — кричал отец, — петуха нашего хотел задрать! Я ж говорил, эта бандеровская сволочь некормленая… Иуда, бля!
«Бля» он произносил как с призвуком «ы» и с плотным «л» — «былля», от этого ругательство звучало тяжелей и весомее.
Пацан присмотрелся и увидел кота с разбитым черепом, вцепившегося передними лапами в забор так, что когти впились на сантиметр. Возле мёртвого кота валялась мотыга — неясно было, то ли отец так умело метнул её, то ли сам нагнал кота у забора и там зарубил.
Петуха пацан заметил ещё когда выбегал из дома — ошарашенная птица, лишённая хвоста и с окровавленным гребнем, ничего не видя, семеня пьяными ногами и невпопад помогая крыльями, торопилась в сарай.
Там петух забрался под насесты, в самый угол, и сидел, перемазанный куриным помётом, зажмурившись и тихо дрожа.
Бабушка топталась у избы, всё пугаясь взглянуть на кошачий труп, и лишь охала.
Отец поднял кота за шиворот и выбросил на дорогу.
Бандера уже шёл туда, жуя губами неслышные ругательства и пристально глядя на кота, будто пытаясь наверняка убедиться, что он подох.
Пацан до сих пор толком не знал, какое у Бандеры лицо — глаза и лоб у него вечно были в тени густых, с обильной рыжиной волос, а рот прятался в усах.
Бандера однажды приснился пацану — он хорошо разглядел его во сне, — но уже днём присмотрелся повнимательнее и понял, что нет — не такой был ночью.
Дойдя до кота, Бандера остановился и, не поднимая глаз, сказал:
— Я завтра твою корову мотыгой порублю.
Отец, стоявший у забора, легко ответил:
— А я тебя.
Бандера потоптался возле кота и сказал:
— Сука.
Отец щетинисто хохотнул:
— Последняя сука — это ты. Ты в собачий ад попадёшь. Сколько собак вы порезали — столько тебя и будут грызть.
Бабушка будто окаменела — перечить мужику она не умела никогда, пусть это даже и сын. Она и внуку-то — пацану — тоже ни в чём никогда не перечила, будто раз и навсегда зная о его мужицком превосходстве.
Отец глянул на бабушку, и она поспешила во двор, чтоб не мешать разговору.
Никто и не заметил, как появился Дудай — на него подняли глаза только когда его глупый пёс зашёлся в лае, то подскакивая к забору, то отбегая.