Русские символисты

Соловьев Владимир Рудольфович

Дитя, смотри! там при конце аллеи Ночной красавицы раскинулись кусты... Их образ приняли весенней ночи феи... Моей тоски не понимала ты! Там солнца луч с восхода и до ночи Льет чары страстные на сонные цветы... Напрасно рвется он хоть раз взглянуть им в очи... Моей тоски не понимаешь ты! В вечерний час, скрываясь за горою С тоскою жгучею обманутой мечты, В бессилье видит он лобзанья их с луною... Мою тоску поймешь, наверно, ты!

III

Еще о символистах

Русские символисты.
– Лето 1895 года.
– Москва, 1895 (52 с.)

В предисловии к этому новому выпуску юные спортсмены, называющие себя "русскими символистами", "сочли необходимым выяснить свое отношение"

к критике. По мнению г. Брюсова и К , большинство их критиков были совершенно не подготовлены к этой важной задаче, а те, которые были подготовлены, оказались злоумышленниками. Таков именно рецензент "Вестника Европы". "В свое время,- пишут гг. символисты,- возбудили интерес еще рецензии г. Вл. С. В них действительно попадаются дельные замечания (напр., о подражательности многих стихотворений г. Брюсова в 1-м вып.); но г. Вл. С. увлекся желанием позабавить публику, что повело его к ряду острот сомнительной ценности и к умышленному искажению смысла стихотворений. Говорим - "умышленному": г. Вл. С., конечно, должен легко улавливать самые тонкие намеки поэта, потому что сам писал символические стихотворения, как, напр., "Зачем слова..." ("Вестн. Евр.", 1892, № 10)". Почему, однако, гг. символисты так уверены, что это стихотворение символическое оно или нет - принадлежит автору рецензий? Ведь стихотворение подписано: "Владимир Соловьев", а рецензии обозначены буквами Вл. С., под которыми, может быть, скрывается Владислав Сырокомля или Власий Семенов. Отвечать за г. Владимира Соловьева по обвинению его в напечатании символического стихотворения в "Вестнике Европы" мне не приходится. Но по обвинению меня в злоумышленном искажении смысла стихотворений г. Брюсова и К я, Власий Семенов, имею объяснить, что если бы даже я был одушевлен самою адскою злобой, то все-таки мне бьшо бы невозможно исказить смысл этих стихотворений - по совершенному отсутствию в них всякого смысла. Своим новым выпуском гг. символисты поставили дело вне всяких сомнений. Ну, пусть кто-нибудь попробует исказить смысл такого произведения:

Тень несозданных созданий Колыхается во сне, Словно лопасти латаний На эмалевой стене. Фиолетовые руки На эмалевой стене Полусонно чертят звуки В звонко-звучной тишине. И прозрачные киоски В звонко-звучной глубине Вырастают точно блестки При лазоревой луне, Всходит месяц обнаженный При лазоревой луне; Звуки реют полусонно, Звуки ластятся ко мне, Тайны созданных созданий С лаской ластятся ко мне, И трепещет тень латаний На эмалевой стене.

Если я замечу, что обнаженному месяцу всходить при лазоревой луне не только неприлично, но и вовсе невозможно, так как месяц и луна суть только два названия для одного и того же предмета, то неужели и это будет "умышленным искажением смысла" ? Ну а этот набор слов:

Сердца луч из серебра волнений Над простором инея встает, И, дрожа, звучит хрусталь молений И, обрызган пеною, плывет. Он плывет... стенящим переливом Лед звезды из бездны он манит... Далека в покое горделивом, Спит звезда... звезда блестит и спит.

Или вот еще:

В воздухе повисли песен колоннады, И кристалл созвучий как фонтан звенит, Замерли в лазури белые громады И в лучах тумана матовый гранит. В мыслях пеной бьется зарево томлений, Молнией мелькают милые черты, К сердцу от чертогов чар и сновидений Перегнулись аркой звонкие мосты, Яркие гирлянды обвили фасады, Мрамора Каррары ароматный блеск... И звучат победно, тают серенады, И разносит эхо вдохновенный плеск.

Некоторые символисты облегчают себе труд сочинения бессмысленных стихов довольно удачным приемом: написавши один стих, они затем переворачивают его наизнанку - выходит другой:

Над темной равниной, Равниною темной, Нескромной картиной, Картиной

нескромной, Повисли туманы, Туманы повисли, Как будто обманы, Обманы без мысли, Без мысли и связи В рассказе бесстрастном. В бесстрастном рассказе, В рассказе неясном, Где бледные краски Развязки печальной Печальны, как сказки О родине дальной.

А вот стихотворение, в котором нет не только смысла, но и рифмы, - оно как будто написано для иллюстрации выражения - ni rime, ni raison:

Мертвецы, освещенные газом! Алая лента на грешной невесте! О! мы пойдем целоваться к окну! Видишь, как бледны лица умерших? Это - больница, где в трауре дети... Это - на льду олеандры... Это - обложка Романсов без слов... Милая, в окна не видно луны. Наши души - цветок у тебя в бутоньерке .

Гг. символисты укоряют меня в том, что я увлекаюсь желанием позабавить публику; но они могут видеть, что это увлечение приводит меня только к простому воспроизведению их собственных перлов. Должно заметить, что одно стихотворение в этом сборнике имеет несомненный и ясный смысл. Оно очень коротко - всего одна строчка:

О, закрой свои бледные ноги.

Для полной ясности следовало бы, пожалуй, прибавить: "ибо иначе простудишься", но и без этого совет г. Брюсова, обращенный, очевидно, к особе, страдающей малокровием, есть самое осмысленное произведение всей символической литературы, не только русской, но и иностранной. Из образчиков этой последней, переведенных в настоящем выпуске, заслуживает внимания следующий шедевр знаменитого Метерлинка:

Моя душа больна весь день, Моя душа больна прощаньем, Моя душа в борьбе с молчаньем, Глаза мои встречают тень. И под кнутом воспоминанья Я вижу призраки охот. Полузабытый след ведет Собак секретного желанья. Во глубь забывчивых лесов Лиловых грез несутся своры, И стрелы желтые - укоры Казнят оленей лживых снов. Увы, увы! везде желанья, Везде вернувшиеся сны, И слишком синее дыханье... На сердце меркнет лик луны.

Быть может, у иного строгого читателя уже давно "залаяла в сердце собака секретного желанья", - именно того желанья, чтобы авторы и переводчики таких стихотворений писали впредь не только "под кнутом воспоминания", а и "под воспоминанием кнута"... Но моя собственная критическая свора отличается более "резвостью", чем "злобностью", и "синее дыхание" символистов вызвало во мне только оранжевую охоту к лиловому сочинению желтых стихов, а пестрый павлин тщеславия побуждает меня поделиться с публикою тремя образчиками моего гри-де-перлевого, вер-де-мерного и фёль-мортного вдохновения.

I

Горизонты вертикальные В шоколадных небесах, Как мечты полузеркальные В лавровишневых лесах. Призрак льдины огнедышащей В ярком сумраке погас, И стоит меня не слышащий Гиацинтовый Пегас. Мандрагоры имманентные Зашуршали в камышах, А шершаво-декадентные Вирши в вянущих ушах.

II

Над зеленым холмом, Над холмом зеленым, Нам влюбленным вдвоем, Нам вдвоем влюбленным, Светит в полдень звезда, Она в полдень светит, Хоть никто никогда Той звезды не заметит. Но волнистый туман, Но туман волнистый, Из лучистых он стран, Из страны лучистой, Он скользит между туч, Над сухой волною, Неподвижно летуч И с двойной луною.

III

На небесах горят паникадила, А снизу - тьма. Ходила ты к нему иль не ходила? Скажи сама! Но не дразни гиену подозренья, Мышей тоски! Не то смотри, как леопарды мщенья Острят клыки! И не зови сову благоразумья Ты в эту ночь! Ослы терпенья и слоны раздумья Бежали прочь. Своей судьбы родила крокодила Ты здесь сама. Пусть в небесах горят паникадила, В могиле - тьма.

Теперь гг. Брюсов и К имеют по крайней мере право обвинить меня в напечатании символических стихотворений на страницах "Вестника Европы".