Русские сказки
Шрифт:
Гость поморщился.
— Один? Несколько десятков человек?! Вам это не кажется… несколько необычным?
Птоцкий усмехнулся.
— Знаете ли, все, что я слышал об этом человеке, кажется мне, как вы изящно выразились, несколько необычным.
Гость согласно наклонил голову. Птоцкий продолжал:
— Я передам этих людей вам, и, смею надеяться, ваши специалисты сумеют выжать из них максимум. Кстати, один из них, бывший «деловой» по прозвищу Дубенек, проявил активное желание сотрудничать.
Гость снова кивнул.
— Что ж, в данном случае можно только приветствовать, что вы не поддались соблазну примерно наказать предателей и саботажников, что было бы совершенно законно.
Птоцкий зловеще улыбнулся.
— Ну, если бы они попали мне в руки сразу после побега суверена, то вы сегодня вряд ли их получили бы. На их счастье, — он хмыкнул, подчеркивая двусмысленность этого слова, — они успели сбежать и прибиться к банде. Так что к тому моменту, когда они все-таки оказались у меня в руках, я уже успел осознать их ценность как одного из немногих источников информации об интересующем
Гость одобрительно улыбнулся. Птоцкий взглянул на вахмистра.
— Можешь идти. — Он поднес чашку к самовару, открыл краник и налил себе чаю. Похоже, им предстоял еще долгий разговор.
Следующая неделя выдалась очень напряженной. Днем Птоцкий мотался по частям, заводам, железнодорожным мастерским, произносил пламенные речи на митингах, устраивал смотры, именем революции арестовывал и тут же выносил приговор, который вахмистр, не откладывая столь простого дела в долгий ящик, немедленно приводил в исполнение, или, наоборот, возносил кого-то из ротных в командиры полка, что, впрочем, отнюдь не означало, что в следующий приезд «соратника» новоиспеченный командир не пойдет в расход вслед за своим предшественником. К немалому удивлению вахмистра, с некоторой отстраненностью наблюдавшего за всей этой суматохой, эти на первый взгляд бестолковые метания начали приносить свои плоды. Огромная, неповоротливая людская масса, многочисленные полуанархистские отряды, члены которых служили не какому-то абстрактному делу защиты революции, а своему командиру, так что они походили скорее на средневековые разбойничьи шайки, в которых царила преданность вожаку, постепенно сбивалась, слипалась в подобие настоящей армии. И характерное для казаков полупрезрительное отношение вахмистра к гражданским, сунувшимся в военные дела, в отношении Птоцкого постепенно начало сменяться чем-то похожим на уважение.
Ночами Птоцкий пропадал в городском Комитете действия, куда он почему-то предпочитал ездить без своего телохранителя. Пару раз к нему в гости приезжал соратник Марак, но обычно они, видимо, встречались в кабинете соратника в здании Комитета. Несколько раз у поезда появлялись дюжие парни с бритыми затылками и в кожаных куртках, походившие скорее на громил, чем на бывших мастеровых или профессиональных подпольщиков, чтобы забрать арестованных, с которыми Птоцкий решил побеседовать поподробнее… А в остальном жизнь не очень отличалась от той, к которой вахмистр успел привыкнуть в Катендорфе. Правда, убивать ему здесь доводилось не так часто, как раньше, однако сам этот город был просто затоплен смертью, поэтому он чувствовал себя нормально. Однако в конце недели произошел случай, который изменил размеренное течение его новой жизни.
Все началось с того, что Птоцкий вернулся из Комитета неожиданно рано. И вместе с соратником Мараком. Едва они успели подняться в салон, как к вахмистру примчался вестовой с сообщением, что соратники немедленно требуют его к себе. Гостей оказалось двое. Марак и низкорослый, плюгавый мужичок в поношенной солдатской шинели и лихо заломленной полковничьей папахе, совершенно к ней не подходившей.
— Знакомьтесь, это — соратник Кузяр, — обратился к вахмистру Птоцкий. Он подождал, пока гость и палач обменяются рукопожатием, и продолжил: — Соратник был членом солдатского Комитета действия Шестой учебной дивизии, расквартированной в Коеве. У него с нашим общим знакомым свои счеты. — Птоцкий усмехнулся, будто представил, как щуплый Кузяр расправляется с этим демоном во плоти, и сразу перешел к главному: — Комитет принял решение перед началом наступления направить в Коев специальную группу для сбора сведений разведывательного характера и организации диверсий и актов саботажа. Я хочу, чтобы вы возглавили эту группу.
— Я?! — растерянно воскликнул вахмистр.
Неожиданное предложение показалось ему унизительным. Он не какой-то там… и вообще… но додумать он не успел.
В разговор вступил соратник Марак.
— Соратник Кузяр поможет вам наладить связь с местным подпольем, а опыт в сборе сведений у вас есть. Мы знаем о ваших лихих разведывательных вылазках на фронте. Кроме того, по нашим сведениям, в Коеве до сих пор находится вся семья суверена. Нас интересуют любые сведения о ней.
Вахмистр еле устоял на ногах. Неужели он увидит ЕЕ?! Его захлестнула злобная радость. Не-е-ет, не просто увидит! Облизнув пересохшие губы, вахмистр энергично кивнул и хрипло сказал:
— Я согласен.
Вся огромная масса войск пришла в движение после Тернового спаса. Древняя столица, несколько месяцев подряд поглощавшая в бесчисленном множестве людей, оружие, лошадей, обозы, глухо урчащие моторами и тускло блестевшие стальными боками броневики, вдруг будто поднатужилась и принялась извергать все, что успела вобрать в себя. По трем северным трактам из города потянулись густые колонны пехоты, покатились пулеметные и санитарные двуколки, загремели железными блинами колес артиллерийские упряжки. По стальной нитке железной магистрали, грозно шевеля дулами орудий, поползли бронепоезда. Мирные обыватели на окраинах, через которые катилась на север эта грозная, непобедимая лавина, забивались в дальние комнаты, торопливо осеняли себя святым кругом и бормотали себе под нос «спаси и сохрани», попутно прощаясь с надеждой, вспыхнувшей было в их сердцах при известии о новом пришествии суверена. Ибо не было на земле силы, способной остановить это неукротимое движение. И даже те, кто по долгу службы либо благодаря своему неуемному любопытству знал больше других, не сомневались в исходе. Единственное, на что они надеялись, — это что верные суверену войска продержатся
Люди не догадывались, что на самом деле все обстояло несколько иначе. Да, на первый взгляд соотношение сил было просто чудовищно. Против сформированной на базе Шестой учебной дивизии армейской группировки численностью около пятидесяти двух тысяч человек была брошена армия в шестьсот сорок тысяч штыков. Но это были не все цифры. Да, у защищающейся армии было всего полтора десятка броневиков против почти двух сотен у наступающих. Но соотношение по орудиям было не таким пугающим: триста двадцать против ста пятидесяти у обороняющихся. А по пулеметам, благодаря непрерывному потоку грузов, поступающих через Северогорский порт, вообще удалось практически достигнуть паритета. Четыре с половиной тысячи стволов у наступающих против почти четырех тысяч у обороняющихся. К тому же на вооружении обороняющихся стояли новейшие образцы конструкции Экгона, а у наступающих были крайне изношенные системы еще довоенной сборки, дающие множество задержек и с изрядно ослабленной кучностью. Кроме того, обороняющиеся имели в избытке патроны и ручные гранаты. А о таком, как у обороняющихся, оснащении системами наблюдения и полевой связи наступающие не могли даже мечтать. Но главное отличие было в людях. В наступавшей армии основную массу бойцов составляли изрядно разложившиеся бойцы тыловых частей, не нюхавшие пороху и в свое время поддержавшие переворот в первую голову из-за нежелания быть отправленными на фронт, а также подпавшие под мобилизацию крестьяне и мастеровые из Гвардии вооруженной защиты свободы, практически не имевшие опыта полевых боевых действий. Имелось и некоторое количество так называемых «интернационалистов», а вернее — наемников из числа бывших военнопленных, оставшихся здесь после того, как большинство было отправлено на родину, задержавшихся вдали от дома, чтобы поживиться на разлагающемся трупе огромной и богатой страны, и больше привыкших к экспроприациям да массовым расстрелам. А противостояла им компактная армия настоящих профессионалов. Численность кадровых офицеров в частях была так велика, что кое-где для них не хватало должностей взводных командиров и офицеры выступали в качестве отделенных или даже командиров пулеметных расчетов. Майор не стал повторять ошибки белого движения и использовать офицеров в качестве пушечного мяса. А процент унтеров, причем с опытом нескольких лет войны, был так высок, что в некоторых подразделениях совершенно не было рядовых. Если бы было время, такую армию можно было бы легко развернуть до численности в три-четыре раза большей. И она все равно была бы намного боеспособнее, чем наступающая. Но дело было не только в отсутствии времени. Князь Росен не стал этого делать по иным причинам. Последние несколько недель войска занимались интенсивной боевой учебой по новым уставам, черновой экземпляр которых он надиктовал еще на востоке, а для их размножения были задействованы все местные типографии и даже репринты. Эти уставы, по существу, ставили с ног на голову все казавшиеся непреложными законы ведения боя. Предлагаемая тактика позволяла при определенных условиях делать взвод по уровню воздействия на противника равным полку, вводила в военное искусство совершенно новые приемы и понятия, благодаря которым мины вдруг оказывались мощным наступательным оружием, а резавшие слух словосочетания «активная оборона» или даже «наступательная оборона») вдруг оказывались единственно возможными в определенных обстоятельствах. И достаточно быстро усвоить все это мог только тот солдат, который был настоящим профессионалом. Поэтому, образно выражаясь, пока одна сторона набивала брюхо, наращивая массу и кичась собственной огромностью, вторая качала мышцы и отрабатывала приемы совершенно нового, незнакомого нападающим боевого искусства.
Первые неприятности для наступавших начались уже через полсотни верст. Сначала все выглядело не очень серьезно. Просто в нескольких частях угнали всех стреноженных на ночь лошадей. Это вообще могло бы сойти за обычные выкрутасы ромэлов, если бы не произошло повсюду в одно и то же время. Командиры низового звена вышли из положения, попросту реквизировав всех лошадей в близлежащих деревнях и заодно постреляв всех, кто хотя бы отдаленно напоминал ромэлов. Потом кто-то подсыпал в мешки с крупой по доброй мере толченой смулинки и несколько полков вынуждены были резко снизить темп движения, поскольку весь личный состав обессилел от многочасового поноса. Затем на флангах наступающих колонн начали появляться одиночные стрелки, которые, лежа в засаде, аккуратно выбивали командиров и политуполномоченных армейского Комитета действия. А в конце недели несколько отчаянных смельчаков прямо на глазах у Второго полка славной Стальной дивизии, двигавшегося походным маршем по дороге, тянувшейся вдоль железнодорожного полотна, подорвали бронепоезд. Взрыв был такой силы, что на четверо суток прекратилось движение по железной дороге, пока выделенные Птоцким два батальона солдат не восстановили насыпь, срытую в месте взрыва практически до основания. Но самое неприятное началось, когда армия подошла к Кете.
Перед единственным на две сотни верст в обе стороны мостом они впервые столкнулись с подготовленной оборонительной позицией. Хотя силы, занимавшие эту позицию, поначалу показались Птоцкому просто смехотворными — один батальон, хотя и усиленный. Однако спустя сутки он так уже не думал. Двадцать часов непрерывного штурма, девять атак, чудовищное количество потраченных впустую патронов, а батальон продолжал стоять так же твердо, как и в тот час, когда соратник впервые обозрел эти позиции в девятикратный цосменский бинокль.