Русские современники Возрождения

Лурье Яков Соломонович

НАКАНУНЕ

«Великое нестроение»

Мы не знаем, когда родились оба героя нашего повествования. Первые записи Ефросина на его сборниках появляются в начале 70-х годов; Курицын в середине 80-х годов уже ездил послом в Венгрию и Молдавию. Очевидно, оба были по возрасту близки к тому поколению, к которому принадлежал и великий князь — Иван III, родившийся в 1440 г. Судьба и мировоззрение этого поколения во многом определялись главными событиями тех лет — междоусобной войной второй четверти XV века. «…а и ты слыхала, какое было нестроение (беспорядок) в нашей земле при моем отце», — писал в конце века своей дочери Иван III^{9}.О «нестроении» при отце Ивана III, Василии II, помнили и никогда не забывали те, кто пережил его — хотя бы в детстве.

Началось все с завещания Дмитрия Донского, умершего в 1389 г. Согласно этому завещанию, после его старшего сына Василия (Василия Дмитриевича, правившего в 1389–1425 гг.) наследником должен

был стать следующий сын Донского, участник его военных походов — Юрий Галицкий и Звенигородский. Но у самого Василия Дмитриевича в 1415 г. родился сын, будущий Василий II, и Василий I потребовал от своих братьев, чтобы они признали младенца будущим наследником великокняжеского престола. Однако с таким нарушением отцовской воли по согласился не только прежний кандидат в наследники — Юрий Дмитриевич, но и остальные братья. В 1425 г. Василий I умер, и десятилетний Василий II вступил на престол при явном противодействии своих обиженных родичей. Митрополит Фотий, правивший за мальчика, сразу же потребовал от старшего из них — прямого соперника Василия II, Юрия Дмитриевича, чтобы он явился в Москву присягнуть племяннику.

Глава церкви в те годы был весьма влиятельной фигурой: назначаемый (или получавший утверждение) в Константинополе, он был митрополитом не только киевским и московским, но и «всея Руси»: титул, о котором тогда только мечтали самые влиятельные из князей Северо-восточной или Западной Руси. Но Юрий не только не подчинился приказу митрополита, по немедленно бежал в самую отдаленную из своих вотчин — Галич.

Борьба за власть между Василием II и его соперником Юрием Дмитриевичем стала особенно острой с начала 30-х годов, когда умер наиболее влиятельный защитник интересов юного Василия — митрополит Фотий. И дядя и племянник считали себя законными великими князьями Московско-Владимирскими; ни один из них не хотел уступать. Им пришлось поэтому обратиться к тому монарху, который стоял над ними обоими и авторитет которого признавали оба соперника.

В конце 1431 года Юрий Дмитриевич и выступавший за Василия II боярки Иван Дмитриевич Всеволожский отправились в Орду. «Царь же повеле своим князем судити князей русских» — сообщает московская летопись. Иван Дмитриевич Всеволожскпй показал себя в этом споре блестящим дипломатом. Татарским князьям он объяснил, что Юрий Дмитриевич — свояк великого князя Литовского, владевшего Западной Русью и не признававшего власть Орды, а «царю» Улу Мухаммеду тонко польстил, заявив: «Наш государь, князь великий Василей, ищет стола (престола) своего, великого княжения, а твоего улуса (вассального владения) по твоему цареву жалованию <…> а господин наш князь Юрьи Дмитриевич хочет взяти великое княжение по мертвой грамоте отца своего, а не по твоему жалованью волного царя, а ты волен в своем улусе…»^{10} Довод подействовал, и великое княжение досталось в 1432 г. Василию, но Юрий не смирился и продолжал борьбу. Успех клонился то в одну, то в другую сторону. Но весной 1434 г. Юрий занял Москву, Василий II бежал в Новгород, и удельные князья признали Юрия Дмитриевича великим князем, а в случае его смерти обещали «блюсти» права на престол сыновей Юрия.

Последняя оговорка имела важное значение. Юрий Дмитриевич действительно недолго занимал великокняжеский престол — через три месяца после победы оп умер в Москве, и вопрос о престолонаследии встал с прежней остротой. Теперь прямыми наследниками Юрия, умершего великим князем, могли считаться его сыновья — Василий Косой, потом Дмитрий Шемяка. Борьба опять шла с переменным успехом, и также переменчивы были позиции удельных князей. Но в события вмешались новые силы — Улу Мухаммед, несколько лет назад давший ярлык Василию II, лишился престола в Сарае, ушел от Орды и захватил земли, непосредственно примыкающие к владимиромосковским владениям. В 1445 г. Василий II, занимавший в то время московский престол, вынужден был выступить с войсками к Суздалю, куда подошли «царевичи», сыновья Улу Мухаммеда, занявшего Нижний Новгород (потом Улу Мухаммед утвердился в Казани и основал Казанское царство). Русские войска были разгромлены, и Василий II попал в плен. Освобожден великий князь был ценой огромных уступок. По известию великокняжеской летописи (которая и в этом случае именует Улу Мухаммеда «царем») он обязался дать своему победителю «окупу (выкупа), сколько может». «А иное бог весть, да они», — меланхолически комментировал известие об этом соглашении новгородский летописец^{11}. Договор этот был для Руси тяжким бременем, и этим не преминули воспользоваться враги Василия II. 12 февраля 1446 г. союзник Шемяки — Иван Можайский захватил Василия II, находившегося в Троице-Сергиевом монастыре, среди монахов которого были участники заговора. Василий II заперся было в главном храме монастыря, но, не надеясь на древнее право убежища, сам же вышел из него и стал молить о пощаде, обращаясь к Ивану Можайскому. Великий князь припадал к гробу Сергия, «кричанием моля» и «захлипаяся» (захлебываясь от рыданий). Все было напрасно.

— Возми его, — сказал «злый раб, гордый немилосерды» боярин Дмитрий Шемяки. «Взять» или «поймать» — значило арестовать.

Василий был схвачен, посажен в «голые» (ничем не прикрытые) сани и отвезен в Москву — уже не как государь, а как пленник. Там он и был ослеплен^{12}и навсегда остался в истории «Василием Тёмным».

Дмитрию Шемяке и Ивану Можайскому оставалось сделать еще одно дело. Захватив Василия в Троице, Иван Андреевич в спешке забыл о малолетних сыновьях великого князя, Иване и Юрии, находившихся вместе с отцом в монастыре; в обстановке тех лет они тоже могли

оказаться опасными соперниками. Этим воспользовались сторонники Василия II, служилые князья Ряполовские, увезшие обоих мальчиков в Муром. Спохватившись, Шемяка принял срочные меры для того, чтобы захватить и детей Василия Тёмного — он обратился к рязанскому владыке (епископу) Ионе, прося добиться от Ряполовских выдачи обоих княжичей и обещая Ионе за это вакантное место главы русской церкви — митрополита всея Руси. Иона поручение выполнил, и сыновья вместе с отцом были сосланы в Углич. Но, несмотря на посулы заговорщиков избавить страну от тяжкого «окупа», обещанного Василием Улу Мухаммеду, далеко не все князья, бояре и служилые люди сочувствовали Дмитрию Шемяке и Ивану Можайскому. Кроме Ряполовских на стороне Василия Темного выступили удельный князь Василий Ярославич Серпуховской, князь Оболенский и воевода Федор Басенок. Отказавшись служить Шемяке, Басенок был за это посажен «за сторожи» (под стражу) и закован в «железа тяжкие», но сумел бежать в Коломну и организовать там настоящую партизанскую войну. В конце концов и он и другие сторонники Василия Темного переправились в Литву, получили там земельные пожалования от польско-литовского короля Казимира и сразу же стали вербовать сторонников для борьбы с Шемякой. Такая угроза побудила и Шемяку проявить большую мягкость по отношению к своему ослепленному и по всей видимости уже не опасному противнику. Он явился в Углич, где состоялось как бы торжественное помилование Василия и смягчение его участи. Василий Темный признал, что наказан он был справедливо: «…мне пострадати было (следовало) грех моих ради (из-за моих грехов) и беззаконий многих, пред вами старейшею братию и пред всем православным христианством, его же и изгубих (которое я погубил) и еще изгубити хотел до конца», — сказал Василий, имея ввиду, очевидно, договор с Улу Мухаммедом^{13}.

Шемяка учинил Василию «великую честь» и вместо узника сделал его удельным князем в новосозданном Вологодском княжестве.

На Вологде, однако, Василий пробыл недолго. Ссылаясь на то, что нельзя «таковому великому государю в такой дальней пустыне заточену быти», придворные бояре вскоре увезли его оттуда — впрочем, еще севернее и «пустыннее» — в Кириллов Белозерский монастырь. Там монахи оказали великому князю важную услугу. Помилование Василия Темного сопровождалось, как и все предыдущие соглашения такого рода, крестным целованием — клятвой. Снять эту клятву могло только авторитетное духовное лицо. Это и сделал игумен Кириллова монастыря — Трифон.

Обретя отпущение грехов Василий Темный направился в Тверь к одному из наиболее влиятельных русских князей — Борису Александровичу Тверскому. К Москве были направлены тверские и московские войска: 17 февраля 1447 г. Василий Темный вновь вступил в свою столицу.

Торжество справедливости? Едва ли большинство современников воспринимало события 1447 года именно так. «Нестроение» и до и после 1447 года изобиловало таким количеством жестокостей, взаимных обманов, нарушением договоров, заключенных согласно традиционной формуле, «по любви, вправду, безо всякой хитрости», с обязательным целованием креста, что говорить здесь о правоте той или иной стороны весьма затруднительно. Василий II недаром, как только он в 1446 г. оказался захваченным в Троицком соборе, сразу же стал умолять Ивана Можайского: «Брате, помилуйте мя (меня), не лишите мя зрити образа божиего!.», хотя никто еще не грозил ему ослеплением. Он и без того хорошо знал, что его ждет, ибо за десять лет до этого сам ослепил своего двоюродного брата — Василия Косого, старшего сына Юрия Дмитриевича Галицкого. Новгородская летопись так и объясняла расправу над Василием II: Дмитрий Юрьевич Шемяка (ставший претендентом на престол после ослепления и смерти своего старшего брата) лишил зрения Василия Васильевича «за тый гнев, — что он ослепил… брата Дмитриева Юрьевичева князя Василия»^{14}.

«Вынимали очи» в те годы не только у князей. Вспомним Ивана Дмитриевича Всеволожского, сумевшего в 1432 г. подольститься к Улу Мухаммеду и выхлопотать в Орде ярлык на великое княжение для семнадцатилетнего Василия. Но Василию II нашептали, что Всеволожский вел тайные переговоры с Юрием Галицким, сватая свою дочь за его сына. Этого было достаточно для того, чтобы молодой великий князь приказал «лишить зрака» боярина, только что выхлопотавшего ему московский престол. Ослепленный Иван Всеволожский вскоре после этого, естественно, перешел к Юрию Дмитриевичу^{15}.

Едва ли и поведение, и политика деятелей Москвы, выступивших в 1447 году на стороне Василия Темного, объяснялось чисто патриотическими чувствами или твердым убеждением, что из числа внуков Дмитрия Донского именно Василий, а не Дмитрий Шемяка и не Иван Можайский, станет подлинным и единственным воплощением идеи национального единства. Явно не руководствовались такими мотивами, например, сыновья Улу Мухаммеда Касим и Ягуп, еще недавно державшие Василия II в плену, польско-литовский государь Казимир, или тверской великий князь Борис Александрович, про которого сообщали, что за год до этого он и сам участвовал в заговоре Дмитрия Шемяки и Ивана Можайского. Популярность и быстрые успехи столь неудачливого до тех пор Василия II объяснялись скорее совершенно иными причинами: по традиционным представлениям той эпохи «лишенный зрака» деятель считался выбывшим из политической борьбы (поэтому и ослепляли побежденных врагов), смирным и не опасным союзником, опекая которого можно было действовать от его имени в своих интересах. И если, как оказалось, литовский король, тверской князь и сыновья Улу Мухаммеда ошиблись и своих расчетах, то произошло это не столько потому, что и слепой, как показал опыт Ивана Дмитриевича Всеволожского, мог заниматься политикой, сколько потому, что у Василия Темного нашлись достаточно энергичные помощники, способные защищать московские интересы.