Русские во Второй мировой войне
Шрифт:
Одиннадцатого июня Черчилль в четвертый раз со времени начала немецкого наступления вылетел на своем самолете «Фламинго» во Францию. Теперь он должен был приземлиться на небольшом аэродроме южнее Парижа. Выходя из самолета, Черчилль, как обычно, попытался улыбнуться и придать лицу уверенное выражение, но вскоре понял, что все это уже никому не нужно. Французы были слишком безразличны. Напрасно Черчилль напоминал маршалу Петэну (ставшему вице-премьером кабинета) вечера, которые они проводили вместе в 1918 году в штабе союзных войск в период немецкого наступления, слова, сказанные Клемансо в то время: «Я буду сражаться перед Парижем, в Париже и за Парижем». Маршал Петэн ответил очень спокойно, что в те времена у французов был стратегический резерв в 60 дивизий, а сейчас такого резерва нет. Французы потребовали от Черчилля, чтобы тот прислал имеющиеся у англичан истребители.
Улетая из Франции, Черчилль прошел мимо группы французов, среди которых стоял генерал де Голль. Поравнявшись с ним, Черчилль сказал вполголоса по-французски: «Вот человек, отмеченный судьбой».
В эти дни Черчилль еще раз попытался вовлечь в конфликт Соединенные Штаты Америки. В ночь с 14 на 15 июня он написал Рузвельту следующее: «Я лично уверен, что Америка в конце концов должна будет вступить в войну, но вы должны учесть, что через несколько дней французское сопротивление может быть сокрушено, и мы останемся одни». Это была отчаянная попытка Черчилля привлечь Рузвельта на свою сторону. Черчилль в ее успех не очень верил, но считал необходимым предпринять все возможное. Восемнадцатого июня он продиктовал длинное письмо главам британских доминионов, в котором характеризовал события во Франции и объяснял, почему Англия не повторит судьбу Франции: «Я лично думаю, что этот спектакль страшной борьбы и уничтожения нашего острова вовлечет Соединенные Штаты в борьбу. Если даже мы будем разбиты, всегда будет возможность послать наши флоты через океан и продолжать воздушную войну и блокаду. Я надеюсь на Соединенные Штаты… Мы должны быть уверены в том, что вы сделаете все, что в человеческих силах, а мы со своей стороны полны решимости сделать все возможное». Черчилль диктовал письмо в своем кабинете, и машинистка быстро печатала текст. Двери были широко открыты, и там на солнце сидел командующий военно-воздушными силами маршал Арнольд. И когда Черчилль отредактировал напечатанное, он вышел к маршалу и попросил внести необходимые исправления. Взволнованный маршал сказал, что согласен с каждым из слышанных им слов.
В 3 часа пополудни 16 июня Черчилль предпринял еще один шаг, который в крайних обстоятельствах позволил бы премьеру Рейно продолжать войну во французских колониях. Он предложил создать государственный союз французского и английского народа с двойным гражданством. Это было беспрецедентное по смелости предложение. Собравшись вместе, представители английского и французского правительств написали декларацию о союзе двух стран: «Соединенное Королевство и Французская республика объединяются в едином государственном устройстве, Конституция союза обеспечит совместную оборону, единую финансовую и экономическую политику».
О предложении Черчилля, не имевшем исторических аналогов, был уведомлен британский парламент. Оно захватывало воображение, но реальная возможность создания такого государства была бы более чем спорной. Во Франции уже не верили ни в какие эксперименты. Большинство министров французского кабинета полагало, что Франции никоим образом не избежать разгрома, а судьба Англии будет решена вскоре же после краха Франции. Французский президент Лебрен так и сказал: через три недели Англии «скрутят голову». Согласие на государственный союз с Великобританией означало бы для Петэна «присоединить себя к трупу». У английских критиков проекта было еще больше прав на подобную метафору.
Между тем Франция как союзник агонизировала. По поручению кабинета министров Черчилль обратился к нации 17 июня 1940 года: «Новости из Франции очень плохие, я выражаю сочувствие доблестному французскому народу, который постиг ужасный удар судьбы. При всем этом то, что случилось во Франции, не меняет наших целей. Более того, мы стали единственной надеждой всего мира. И мы сделаем все, что в наших силах, ради того, чтобы
Произнеся эти бескомпромиссные слова, Черчилль отрезал дорогу назад тем, кого он считал способными пойти на примирение с Германией. В письме американскому адмиралу Кингу 24 июня 1940 года он пишет о необходимости сделать так, чтобы в будущем английское правительство, если оно не будет поддержано Соединенными Штатами, «не оказалось сбитым с толку и не приняло германскую опеку. Было бы неплохо, если бы Вы смогли передать ощущение возможности такого поворота событий президенту».
В том же самом вагоне, где генералиссимус Фош принимал капитуляцию Германии в 1918 году, ефрейтор той войны, а ныне фюрер германского народа Гитлер и командующий Оберкомандо вермахт (ОКВ) фельдмаршал Кейтель приняли у генерала Хунцингера капитуляцию Франции. Ее условия были более суровыми, чем навязанные Германии в 1918 г.: вся северная Франция с Парижем становилась зоной немецкой оккупации; Италия оккупировала часть юго-восточной Франции; французская армия сокращалась до уровня в 100 тысяч человек; Франция сохраняла свои колонии, но оплачивала содержание на своей территории германской армии; военнопленные сохранялись в германских руках. Последнее означало, что 5 % мужского населения Франции использовалось для принудительных работ. Вечером 22 июня 1940 года перемирие было подписано. К этому времени германские танки стояли южнее Лиона и рядом с Бордо, они стояли и в новой столице Франции Виши. В ходе этой войны французская армия потеряла 90 тысяч человек убитыми, германская – 27 тысяч.
Гитлер стремился продемонстрировать свое «великодушие» на примере Франции: вот побежденная страна, а она сохранила и государственность, и колониальные владения, и даже флот. Таким образом, при принятии решения об условиях перемирия с французами правительство Германии исходило прежде всего из необходимости сосредоточить свое внимание на подготовке нападения на СССР. А для этого Гитлер хотел не только развязать себе руки на Западе, но и приобрести здесь союзников или хотя бы пособников в лице «урезанной» Франции с ее колониальными ресурсами. Подобного результата, по оценке Берлина, можно достичь, если сохранить видимость самостоятельности правительства Петэна.
Так родился план, составной частью которого являлся отказ от оккупации южной части французской территории. Там должен был «править» Петэн. Ближайшей целью создания этого марионеточного государства был полный разрыв его с Англией, что могло стать еще одним средством давления на нее, нейтрализация флота и колоний Франции, с тем чтобы в дальнейшем постепенно их «германизировать».
Намерения Гитлера не совпадали с желаниями его союзника Муссолини. Это выяснилось 18 июня, когда они встретились в Мюнхене, чтобы совместно рассмотреть предложение правительства Петэна о заключении перемирия. Впрочем, дело свелось лишь к тому, что Гитлер, выслушав притязания Муссолини, который хотел раздела всей французской территории и флота Франции между Италией и Германией, полностью их отверг, так как они не соответствовали его собственным планам. Итальянский дуче, узнав, что он ничего не получит и что южная часть Франции не будет оккупирована, был крайне разочарован. «Муссолини недоволен, – отметил Чиано в своем дневнике. – Этот неожиданный мир беспокоит его… Дуче хотел бы полной оккупации французской территории и требует сдачи французского флота».
Но добиться этого ему не удалось, тем более что его позиции во время переговоров с Гитлером были ослаблены неудачей итальянских войск, которые в течение семидневных боев силами 32 дивизий так и не смогли сломить сопротивление шести французских дивизий. Тот же Чиано в связи с этим констатировал: «Муссолини чувствует второстепенность своей роли». Пришлось смириться. И хотя единственное обещание Гитлера – заключить перемирие только после подписания соответствующего итало-французского пакта – было слабым утешением для Муссолини, все же 22 июня он скрепя сердце писал: «Фюрер! Чтобы облегчить принятие французами условий перемирия, я… ограничил себя до минимума: демилитаризованная зона в 50 километров… В остальном я использовал германские условия перемирия».