Русские во Второй мировой войне
Шрифт:
В целом союзники 1939 года очень отличались от Антанты, которая выступила против Германии в августе 1914 года. Так, во Франции прежний дух реванша иссяк, потеря полутора миллионов человек в Первой мировой войне не могла быть забыта, она оказалась долговременной национальной травмой. Стратегическая мысль отстала от требований дня. Во Франции (как и в Англии) не осознали значимость того факта, что бронированные движущиеся механизмы способны превозмочь артиллерийский огонь и продвигаться на многие километры в день. Написанная полковником де Голлем книга «Действия танков» – яркая и убедительная апология маневренных танковых действий – не получила никакого отклика в военной среде. Стареющая плеяда французских военачальников во главе с маршалом Петэном была неспособна воспринимать новые стратегические идеи, находясь полностью во власти старого мышления, сформировавшегося в то время, когда оборона была сильнее наступления.
К новому, 1940 году Черчилль сделал обзор положения обеих коалиций в мировом конфликте. «Существует некоторая схожесть между нынешней позицией и той, что имела место в конце 1914 года. Переход от мира к войне завершен. Моря к данному моменту очищены от кораблей противника, линия фронта во Франции стала статичной. Мы отбили первую атаку подводных лодок, которая в прежней войне началась только в феврале 1915 года. Во Франции линия фронта пролегает по государственной границе, что гораздо лучше положения 1915 года, когда шесть или семь французских провинций находились в руках противника».
Разумеется, во многом Черчиллем руководило желание найти оптимистическую точку зрения. К началу 1940 года положение западных союзников было не лучше, чем в 1914 году, Россия (Советский Союз) не являлась союзником Запада, как в Первой мировой войне. Западные союзники очень надеялись на Соединенные Штаты, но те еще не вышли из состояния изоляции и отнюдь не спешили присоединиться к западной коалиции. Министерства финансов Британии и Франции уже начинали жаловаться на истощение долларовых запасов. Англия в это время подписала пакт о взаимопомощи с Турцией, но в Лондоне уже трудно было найти средства, которыми можно было бы скрепить эти узы. Советско-финский конфликт ухудшил отношения западных союзников с СССР. Англия в это время продолжала обхаживать Италию, желая всеми возможными средствами оторвать ее от Германии. Но Муссолини уже твердо решил выступать на стороне Германии, пока же ему выгоднее было соблюдать видимость нейтралитета. Итальянский диктатор писал Гитлеру 3 января 1940 года: «Решение нашего вопроса о жизненном пространстве лежит в России и нигде более. День, когда мы сокрушим большевизм, будет днем нашего триумфа. Затем придет очередь западных демократий».
Девятнадцатого января 1940 года германский пилот приземлился с важнейшими документами на бельгийской территории. Плохая видимость не позволила ему найти аэродром в Кельне. Он пытался уничтожить имевшиеся при нем материалы, но бельгийская полиция успела вовремя – британское и французское правительства получили копии документов, из которых следовало, что германское командование готовится к вторжению в Бельгию, Голландию и, северным путем, во Францию. В тех, кто сам хотел спрятаться в скорлупе неверия в немецкое наступление, легко было заронить сомнение в аутентичности полученных данных. Из государственных деятелей, возможно, лишь Черчилль настаивал на их достоверности. Он указывал, что самое худшее, что могли бы сделать для себя немцы, – это подослать документы, в которых говорилось о возможности нарушения бельгийского суверенитета – ведь только это могло заставить стремящихся уклониться от участия в конфликте бельгийцев примкнуть к англичанам и французам. Для немцев не было никакого смысла в подделке. Тем не менее сознательными и «интуитивными» примиренцами желаемое выдавалось за действительное. Бельгийский король, вопреки очевидной опасности, отказался стать союзником англо-французов и поверить в те планы, о которых он неожиданно узнал. В начале 1940 года Высший военный совет союзников обсуждал вопрос о помощи западных союзников Финляндии в ходе советско-финского конфликта, о посылке, в частности, весной 1940 года в Финляндию воинских частей из Англии и Франции. Положительным казался фактор прихода к власти во Франции кабинета Поля Рейно, обещавшего с большей энергией готовиться к войне. На первом же заседании союзнического совета с участием Рейно Франция и Англия приняли торжественную декларацию, обещавшую «не заключать перемирия или договора о мире без взаимного согласия».
Готовясь к предстоящему конфликту, западные союзники усматривали две слабые стороны позиции Германии: отсутствие запасов железной руды и отсутствие запасов нефти. Основные месторождения этих ископаемых находились в противоположных концах Европы. Железная руда шла к немцам с севера, из Швеции, а нефть в основном поставляла Румыния. Главной слабостью союзников Черчилль считал отсутствие национальной решимости сражаться до конца (он признает в мемуарах, что «ни Франция, ни Британия психологически не были способны выдержать немецкий удар, и только после того, как Франция потерпела поражение, Англия, находясь на краю гибели и угрозы уничтожения, приобрела национальную решимость, равную германской»). Но об этом никто не должен был знать. Выступления Черчилля перед прессой и населением были сугубо оптимистическими, хотя он и признавал их негативное влияние на укрепление решимости страны.
В обстановке тупика «странной войны» все большее значение приобретала политика США. Президент Рузвельт отдавал себе отчет в том, что именно Франция и Англия представляют собой передний край обороны Америки. Оценка же их сил и возможностей, сформировавшаяся в значительной степени под влиянием панических призывов Парижа и Лондона, была пессимистической. Об этом можно судить, например, по воспоминаниям заместителя государственного секретаря Самнера Уэллеса. Так, он писал, что, по мнению высших правительственных кругов США, «политический хаос», царивший во Франции, почти не оставлял надежд на ее способность оказать реальное сопротивление Германии, а доминирование последней в Европе в свою очередь поставило бы под вопрос существование Англии.
В этих условиях спасительным представлялся курс на оказание некоторой материальной и, главным образом, моральной поддержки обеим западноевропейским странам, с тем чтобы не допустить их быстрого поражения и таким образом выиграть время для наращивания собственной военной мощи. Вот почему в Вашингтоне вызвали пристальный интерес новые усилия Парижа и Лондона отвлечь от себя угрозу удара гитлеровского вермахта посредством переадресования его на Восток против СССР. Поскольку Франция и Англия полагали, что достигнут этой цели военной поддержкой Финляндии и воздушной бомбардировкой Кавказа, в Вашингтоне сочли необходимым помочь им сделать следующий шаг – найти общий язык с Гитлером. Об этом 1 января 1940 года открыто заявил Хэлл, подчеркивая намерение США использовать в данном направлении свое моральное и материальное влияние. А два дня спустя Рузвельт в послании конгрессу недвусмысленно подтвердил готовность Соединенных Штатов выступить в роли посредника в переговорах о мире с Германией.
Дело не ограничилось словами. Президент решил отправить в Европу Самнера Уэллеса для переговоров с правительствами Германии, Италии, Франции и Англии. Цели миссии не афишировались. Напротив, ей был придан характер поездки представителя строго нейтральной страны. На пресс-конференции 9 февраля Рузвельт объявил, что Уэллес едет «исключительно с целью консультации президента и государственного секретаря относительно современного положения в Европе».
Миссия Уэллеса, пробывшего в Европе более месяца – с 25 февраля по 30 марта, – была связана с предшествующими заявлениями президента и государственного секретаря о предполагаемой мирной инициативе США. Прямое отношение к ней имело и заявление Рузвельта на пресс-конференции 9 февраля о намерении помочь Финляндии в войне против Советского Союза. Сопоставление всех этих высказываний позволяет обнаружить и предполагавшуюся основу примирения с Германией – изоляцию СССР.
Уэллес прежде всего направился в Рим, где встретился с Муссолини и министром иностранных дел Чиано. Между ними состоялся обмен мнениями о политическом положении в Европе и намерениях итальянского правительства. Затем Уэллес посетил Берлин. Здесь он беседовал с Герингом, Риббентропом, Шахтом и статс-секретарем германского министерства иностранных дел Вайцзеккером. Зондаж дал далеко не одинаковые результаты. Так, уже будучи в Париже, Уэллес в беседе с Даладье о перспективах соглашения между двумя группировками стран в Западной Европе конфиденциально сообщил, что Муссолини «верит в возможность установления мира».
В Берлине же проявили несговорчивость. Здесь не сомневались в том, что Вашингтон взял на себя роль посредника, исходя из стремления направить агрессию гитлеровской Германии на Восток. Подтверждением тому служила состоявшаяся 27 февраля, накануне приезда Уэллеса, беседа Вайцзеккера с американским поверенным в делах в Берлине Кирком. Последний прямо заявил, что, по его мнению, Европа сейчас стоит перед выбором между миром и большевизмом. Но командование вермахта тогда еще не считало себя готовым к нападению на СССР, его планы предусматривали захват территорий прежде всего на Западе, а затем уж на Востоке. Завершая подготовку к вторжению в Норвегию и Данию, Берлин был заинтересован вместе с тем в том, чтобы запугать Англию и Францию. Поэтому в соответствии со специальной инструкцией, разработанной для переговоров с Уэллесом, официальные лица в основном говорили о могуществе Германии и ее решимости «победоносно завершить войну». Причем открыто заявлялось о намерении предпринять наступление на Западе. Уэллес, стремившийся главным образом выяснить, как отнеслись бы противоборствующие стороны к инициативе США по их примирению, не обнаружил в Берлине желания пойти на какие-либо уступки.