Русский адат
Шрифт:
Алексей уже был однажды ранен в Чечне и хорошо знал, что такое ранение, на примере других, понимал, что если бы была задета кость, то он и последние шесть шагов пробежать бы не смог. Значит, поражены только мягкие ткани, а такое ранение только сильно кровоточит, но быстро заживает и вообще угрозы для жизни обычно не представляет…
Санитарный пакет всегда лежал в одном и том же большом кармане разгрузки. Разорвать его и наложить тройной широкий тампон и бинт прямо поверх штанины – дело двух минут. Но торопиться было некуда. Бой уже закончился, и солдаты связывали за спиной руки у оставшихся в живых боевиков, собирали оружие и осматривали раненых.
– Потери в ходе атаки
– Есть, – сказал старший сержант Лопухин. – Ранен командир взвода, и мне пулей мочку уха задело. Остальные в норме…
Закончив перевязку, старший лейтенант вытащил из кармана под бронежилетом, где берег ее от ударов, трубку мобильника, проверил, есть ли связь, и набрал номер дежурного по комендатуре:
– Здравия желаю, товарищ майор. Старший лейтенант Пашкованцев…
– Да, старлей… У меня записано, что ты на прочесывание вышел…
– Докладываю. На дороге бандиты устроили засаду на две ментовские машины. Менты перебиты, кроме двух сержантов… Сержанты с нами. Мы подоспели по ходу перестрелки, двоих бандитов подстрелили сразу, двоих преследовали… Потом они соединились со своими основными силами. Мы без подготовки вступили в бой с большой бандой, ориентировочно около двадцати человек… Наш раненый пришел?
– Нет пока…
– Должен вот-вот быть… Банда уничтожена полностью. Есть раненые. Солдат – тяжелое ранение, офицер – легкое…
– А кто с тобой еще из офицеров?
– Я один…
– Ты, что ли, ранен?
– Так точно…
– Что требуется?
– Вертолет за тяжелым раненым… Его снайпер поймал…
– Понял, запрашиваю… Ты сам как, нормально?
– Нормально…
– Дождешься прокуратуру?
– Пусть гонят… И на дорогу тоже…
– На дорогу уже выехали… Мы так и не поняли, что там произошло… Думали, двух ментов бандиты захватили…
– Я жду… – Пашкованцев отключился от разговора, резко встал и тут же присел – нога держала с трудом.
– Навылет? – спросил младший сержант Русаков.
– Нет, Василий… Две пули в ноге…
– Это хуже… Когда навылет, заживает быстрее и без последствий…
– Какие тут последствия… – махнул рукой старший лейтенант. – Я после ранения еще бежал… Кажется, и стрелял даже…
– Это в горячке… Потом другая горячка начнется… Сейчас резать раны надо, пули извлекать… Разрезанные мышцы уже не здоровые мышцы… На пару недель в госпиталь загремите… Потом в отпуск по ранению отправят…
Младший сержант Русаков вояка опытный. Срочную службу воевал, потом по контракту воевать начал. В общей сложности – уже шесть лет… Его пытались даже в военный институт отправить учиться Русаков офицером стать не захотел. И от школы прапорщиков тоже отказался. Такие у него причуды…
– Ты вот что сделай, дружище… Пулемет, который получше, чтобы без ремонта, присмотри и прибери к рукам… Я в рапорте только один пулемет отмечу… Нам пулемет нужен… И патроны к нему… Чуть-чуть только «на развод» им оставь, остальные забери… И пулеметчика себе назначь… Из надежных… Парней предупредить не забудь… Наш пулемет, а у бандитов только один был… Который гранатой разбили…
2
Следственную бригаду прокуратуры дожидались на месте. Но до следственной бригады прилетел санитарный вертолет, вертолетчики, пока врач осматривал, а санитары грузили раненого рядового контрактной службы Соломатина и раненых, но все же надежно связанных, несмотря на это, боевиков, попытались развернуть среди солдат торговлю. Основным товаром были сигареты, продаваемые по тройной цене, но курящих во взводе было всего трое, да и те собирались бросать и даже обещали командиру сделать это вскоре. Служба в спецназе требует чистых легких и здорового сердца. Так что торговля не пошла…
– Если хоть бутылку водки, товарищ майор, солдатам продадите, я вам весь оставшийся запас перебью… Парой очередей… – предупредил старший лейтенант Пашкованцев, зная про эти «летучие лавки» больше командира экипажа.
– Не слишком ли ты грозен, старлей… – оторопел майор от такой наглости.
– Если я предупреждаю, то за свои слова отвечаю… А потом попробуйте доказать, что я был не прав и у вас в кармане лицензия на торговлю водкой в войсках, подписанная лично министром обороны…
Это была уже вторая угроза. Первая – относительно личных жестких действий, вторая – угроза законом. Какая-то из них на майора подействовала, но, может быть, обе одновременно.
– Ну-ну… – проворчал летун, смерил сидящего на камне раненого Алексея сверху вниз тягучим тяжелым взглядом и насмешливо спросил, кивнув на перебинтованную ногу:
– С нами летишь?
– Пешком хожу… Я к нетрезвым таксистам в машины не сажусь…
– Ну-ну… – не отреагировал майор на очередную порцию наглости.
Но команду двум своим коллегам дал, и водку солдатам никто не продал. И для себя старший лейтенант тоже не попросил, хотя сейчас ему очень бы кстати пришлись граммов двести, потому что нога, по прошествии разгоряченного состояния, начала болеть и болела все больше. Но запретить пить солдатам и пить при этом самому, по пониманию Пашкованцева, было не слишком порядочно. И он просто поскрипывал от боли зубами. А скоро почувствовал, что, кажется, и температура начинает подниматься.
Вертолет улетел…
Пашкованцев не строил иллюзий на моментальное выздоровление после извлечения пуль, понимая, что это не две занозы, и знал, что проваляется какое-то время в госпитале и потом еще не скоро перестанет прихрамывать. И потому сразу достал планшет, чтобы написать рапорт о текущих событиях и не заставлять потом командование бегать за этим рапортом в госпитальную палату. Солдаты тем временем собрали и сложили рядом все трупы боевиков. Их насчитали двадцать три. Да плюс два у дороги, когда четверка бандитов, атаковавшая ментов, понесла первые потери. Итого двадцать пять человек за одно утро. Приятного испытываешь мало от такой работы, хотя командованием работа и должна считаться очень удачной. Однако сам старший лейтенант за несколько лет войны в Чечне так и не привык не считать тела убитых за людей, которые несколько часов назад еще были живы. Отец, полковник в отставке, прошедший Афган и видевший на своем веку много смертей, сказал когда-то сыну:
– А ты подумай, что у каждого из этих людей где-то есть матери, жены, дети… И они любят их, ждут, страдают, как твоя мать…
Правда, сказано это было не про бандитов, а про побитых и грязных бомжей, собравшихся у Ярославского вокзала в Москве. Около этого вокзала, ближе к станции метро, всегда собирается множество бомжей. И отец сказал про них, имея к ним жалость… Но сын отца понял. Отец говорил обо всех людях… И о бандитах тоже, об убийцах, боевиках и прочих… У всех у них есть или были матери, жены, дети, сестры и братья… И такой взгляд на тела только что убитых людей менял отношение к профессии военного. Профессия военного – не убивать, профессия – защищать, а чья-то смерть является только вынужденной мерой, исключительной, и если есть возможность к ней не прибегать, то прибегать не надо. Однако в боях с бандитами такой возможности практически не представлялось. И от этого становилось грустно, потому что и этих людей тоже где-то ждали матери…