Русский боевик
Шрифт:
— Это в фигуральном смысле?
— Нет, в прямом.
— А в Америке фокусы менее популярны?
— На десятом или одиннадцатом месте. Впрочем, я точно не помню.
— А как же Копперфилд?
— Копперфилд не фокусник, — наставительно объяснила Амалия, и в руках у нее появилась неизвестно откуда взявшаяся мурлыкающая кошка, серая с белыми пятнами на лапах, похожими на спортивные носки. — Копперфилд — шарлатан и мещанский угодник. Как все последователи Худини.
— Гудини?
— Худини.
Кошка спрыгнула с колен Амалии
— Эту женщину я где-то видела, — сказала она.
— Какую? — Амалия глянула на экран. — А, это Люська. Труворова нынешняя жена.
— А, понятно, — Аделина кивнула. — Пристроил жену на телевидение?
— Нет, женился на ведущей. Очевидно из соображений престижа. Некрасов-то все публику развлекает, — задумчиво добавила Амалия. — Уши все развесили, даже священник. Надо бы узнать, как зовут священника, а то как-то неудобно. Не знаете?
— Нет…
Амалия соскочила со стула и подошла к священнику.
— Доброе утро. Как вас зовут?
— Доброе утро, — он повернулся к ней всем телом и посмотрел неодобрительно. Остальные замолчали и тоже посмотрели на Амалию. Некрасов слегка побледнел и даже чуть отвернулся. — Отец Михаил меня зовут. Что это вы, дочь моя, отдельно от всех? Присоединяйтесь.
Амалия улыбнулась, повела головой, повернулась изящно, и ушла обратно к стойке, прищелкнув пальцами. Все посмотрели ей вслед, а когда отвернулись, чтобы обменяться недоуменными взглядами, перед Некрасовым на столе лежала алая роза.
— Приветствую вас, друзья мои! — Трувор Демичев прошел через бар, на ходу подцепив лишний стул. За Демичевым плелся с большой сумкой из толстого пластика, до краев наполненной яблоками, внук Бабы Светы (мастерицы орлеанских салатов) Федька. — Ну вот мы все и вместе. Почти. Доброе утро. Позвольте мне сказать, что я рад вас всех здесь видеть. Очень, очень рад.
Я беззаботна и шаловлива, подумала Аделина.
— Я схожу за Славкой, — сказала Марианна, поднимаясь. — Заспался совсем Славка. Здравствуй, малыш, — по-учительски обратилась она к Федьке. — Какие у тебя красивые яблоки, наверное очень вкусные, — с фальшивым энтузиазмом добавила она, улыбаясь, обнажая асимметричные коронки.
Федька ничего не ответил.
— Посидите с нами, Марианна Евдокимовна, — попросил Демичев. — Славка еще придет, он знает дорогу. Милн, старина, как поживаешь? Спал хорошо?
Милн улыбнулся и кивнул. Они через стол пожали друг другу руки.
— К неграм подход особый, и уважение особое, — объяснил он остальным. — Если вы приходите в смешанную компанию, здороваться следует сперва с негром. Это характеризует вас, как воспитанного и либерального человека. Это прогрессивно.
Эдуард поманил Федьку и поставил его рядом с собой.
— Я есть хочу, — сообщил Федька, доверявший
Эдуард кивнул, быстро намазал кусок поджаренного хлеба маслом, и протянул Федьке. Федька тут же стал поедать хлеб, чавкая и роняя крошки священнику на колени. Аделина посмотрела на Федьку неодобрительно.
— Отец Михаил, — продолжал тем временем здороваться Демичев. — Наше вам.
Священник любезно наклонил голову.
— Девушка симпатичная. Я давеча не спросил, как вас зовут. Уж вы меня извините.
Симпатичная девушка проигнорировала завуалированное приглашение назваться. Аделина вообще не любила косвенность и недосказанность. Демичев добродушно спросил напрямик,
— Так как же вас зовут?
— Аделина Александровна.
— Очень приятно, очень. Здравствуй еще раз, Амалия. Как спал, Некрасов?
— Хорошо, — мрачно сказал Некрасов, косясь на Амалию.
— А вы, значит, раньше командира встали, — Демичев улыбнулся Эдуарду. — Командир отсыпается.
Милн бросил Эдуарду быстрый взгляд, и Эдуард ничего не ответил — спокойно смотрел на Демичева, коему мог запросто, если очень нужно, тут же свернуть шею. Милн прав, решил Эдуард. Сперва надо разобраться, что тут к чему.
— Вадим мне сказал, что Герштейн нам не подходит, — обратился Демичев к Некрасову, — и вместо Герштейна он обещал привезти Пушкина.
— Левку, что ли? — Некрасов попытался развеселиться, но у него не вышло. — Он тут наговорит всем…
Тут в бар вошел историк Кудрявцев. Вид у историка был очень несчастный. Бледен был Кудрявцев и телом слаб.
— Славка! — обрадовалась Марианна.
Он махнул ей, и остальным, рукой, и подошел к Демичеву, улыбаясь застенчиво и болезненно.
— Ну, проснулся! — пробаритонил Демичев, вставая и делая жест, будто хотел одной рукой обнять Кудрявцева. — Садись… Черт, стульев мало. Возьми вон стул, от того столика, видишь?
— Сошло иденное, — сказал Кудрявцев шепотом.
— А?
— Иденное сошло, — сказал Кудрявцев, пытаясь повысить голос. — Студился я. Осип.
— Ну, ничего, мы тебе нальем чего-нибудь…
— Осип, — просипел Кудрявцев тоскливо. — Вот. Шенно. И темпура у мя.
Видно было, что он не врет. Глаза у историка светились нездоровым, влажным светом.
— Да, конечно… — сказал Демичев. — Говорить можешь?
— Сдом, как види.
— Ну, может, полегчает?… до вечера-то?
— Не знаххх. Ххх. Не зна.
Демичев некоторое время разглядывал Кудрявцева, а потом сказал:
— Ладно, ребята, я сейчас вернусь… Ты, Кудрявцев, посиди с ребятами пока что…
И быстро вышел.
— Славка, ты правда, что ли, простудился?
— В ове буд вата, — засипел Кудрявцев. — Аздило мя.
— А?
— Аздило мя!
— Угораздило меня, — перевел Эдуард.
— История временно умолкла, — прокомментировал Некрасов. — Амалия, прошу вас, не стойте у меня за спиной.
— Я и не стою, — сказала Амалия.