Русский эксперимент

Эта книга роман, но роман особого рода: социологический. Не социальный, какими являются почти все мало-мальски приличные романы художественной литературы, а именно социологический. Он отличается от привычного романа как по предмету внимания, так и по средствам его изображения. Предметом его являются феномены человеческого общества как таковые и социальные законы, а конкретные люди и события фигурируют лишь постольку, поскольку через них проявляются упомянутые феномены и законы.

Естественно, и средства изображения таких своеобразных персонажей должны отличаться от средств традиционной литературы, которая призвана описывать Иванов, Петров, Матрен, собачек, бабочек, цветочки и все

такое прочее, призвана описывать, какие у Ивана глаза и штаны, с кем спит Матрена, что переживает Петр, сочиняя донос на Ивана, как порхает бабочка и благоухает цветочек.

В случае социологического романа средством изображения, адекватным изображаемым объектам, является то, что я называю научным типом (или стилем) литературного мышления или литературным типам научного мышления. Что это такое, читатель познакомится в деталях в этой книге, если, конечно, наберется мужества и терпения прочесть ее. Это не есть некая популяризация того, что сделано в профессиональной социологии. В последней ничего подобного не было сделано и не будет сделано по причинам, о которых будут говорить персонажи этой книги. Это есть оригинальное социологическое исследование, лишь в силу некоторых обстоятельств принимающее литературную форму, которая по ряду признаков сходна с романом в привычном, традиционном смысле. Эти обстоятельства отчасти касаются личных особенностей автора и его судьбы, а отчасти — особенностей объекта его описания. Дело в том, что в социологическом исследовании нельзя учесть индивидуально-личный аспект исторического процесса. Без этого аспекта картина процесса остается неполной, плоской и мертвенно схематичной. А чтобы учесть его, нужна именно литературная, а не научная форма.

Что побудило меня написать этот «роман»? В России после 1917 года был осуществлен величайший в истории человечества социальный эксперимент — впервые в истории был построен коммунистический социальный строй в огромных масштабах, и этот строй сохранялся в тяжелейших условиях и в непрерывной борьбе с превосходящими по силам врагами в течение семи десятилетий. Этот эксперимент заслуживает самого пристального объективно-научного исследования хотя бы просто как гигантский исторический феномен. А между тем все сказанное и написанное о нем, за редким исключением, есть идеологическая фальсификация как со стороны его защитников, так и со стороны его врагов.

После 1985 года русский эксперимент закончился. Считается, что созданное в нем коммунистическое общество потерпело крах. Пусть так. Но это — тоже грандиозное историческое событие, Может быть, не менее грандиозное, чем возникновение коммунистического общества. Может быть, именно крах этого общества и есть главный результат эксперимента. Крах общества не есть крах эксперимента с этим обществам. И что же? Мир переполнен учеными всех сортов и рангов. Бросились они познавать с беспощадной научной объективностью, почему это общество потерпело крах и с какими последствиями для человечества. Ничего подобного не произошло. Они бросились наперегонки и с поразительной поспешностью производить новые потоки идеологической лжи, стремясь извратить и оболгать все, что связано с этим величайшим социальным экспериментом, занизить и вытравить из памяти людей его великие результаты, разворовать и приписать другим новаторство, достижения и победы его творцов и участников.

Да и вся масса рядовых людей на планете не проявила особого стремления к истине, приняв за таковую обрушившийся на нее поток идеологически-пропагандистской лжи. Явление поистине поразительное! Произошло самое огромное за два тысячелетия переворотное событие. В чем реальная суть этого перелома, к каким последствиям он приведет? Человечество проявляет к этим, казалось бы, главным проблемам современности неизмеримо меньше внимания, чем к сексуальным извращениям известного танцора, к скандалам в давно ставшей анахронизмом королевской семье, к финансовым махинациям газетного магната или к новому средству сбросить лишний вес, не отказывая себе в еде.

Как продукт, участник, наблюдатель, жертва, критик и поклонник русского коммунистического эксперимента я не мог остаться равнодушным к этому и написал этот социологический «роман». Читатель в нем найдет все то, что составляет суть всякого романа: любовь и ненависть, обольщение и разочарование, восхищение и презрение, надежду и отчаяние, радость и горе, преданность и предательство, честность и коварство. Это — роман, партнерами которого являются русский человек и коммунистический социальный строй его страны. Читатель вправе возмутиться: какой еще роман между русским Иваном и коммунистическим социальным строем?! Вот недавно один американский (американский, а не какой-то вонючий русский!) писатель сочинил книгу о любовных отношениях между четырнадцатилетней девочкой и жеребцом. Вот это роман так роман! Тут уж ничего не возразишь! Чувств и переживаний — океан. И новаторство несомненно. Правда, говорят, будто какой-то древний писатель уже писал о сожительстве женщины с ослом. Но когда это было?! К тому же тогда была пресытившаяся зрелая женщина и всего лишь осел. А тут — несовершеннолетняя девственница и жеребец раз в пять покрупнее осла! И роман основывается на новейших достижениях психоанализа. Известный голливудский актер и кино-продюсер еще до опубликования романа заплатил автору четыре миллиона (!) долларов за одно только право использовать его в качестве сценария фильма. А тут — русский Иван и обанкротившийся русский коммунизм! Смех! И на какой теоретической основе? Уж не на марксистско-ленинской ли?!

Не буду спорить, уважаемый читатель. Возможно, ты прав. Скорее всего, прав. В самом деле, в этом романе между русским Иваном и рухнувшим коммунизмом есть что-то болезненное и отсталое. Не то что в западном здоровом и прогрессивном сожительстве девочки с жеребцом. И достойная насмешки и презрения судьба России и русского народа есть внеисторический эпизодик в сравнении с трагедией американского жеребца, которого было решено кастрировать. И потому я за свое сочинение вряд ли получу хотя бы четыре доллара.

Некогда известный, а ныне позабытый русский ученый: и писатель (назову его просто Писатель) 1 сентября 1993 года летел в Москву после пятнадцати лет жизни в эмиграции на Западе. Все прочие эмигранты такого рода, как он, уже не раз побывали в России. Некоторые вернулись насовсем. Их встречали как героев, предоставляли в их распоряжение средства массовой информации, устраивали им встречи с многолюдной аудиторией. Они воспринимали это как должное, всячески превознося свою реальную и мнимую роль борцов против коммунизма и жертв его. А он еще ни разу не был там. И рассчитывать на такой дружеский и торжественный прием никак не мог. До 1985 года он, не отдавая себе в этом ясного отчета, был фактически пешкой в руках организаторов Холодной войны Запада против Советского Союза. За эти годы он многое узнал и понял, что под предлогом борьбы против коммунизма велась огромного размаха работа по разрушению России. Он стал тяготиться своей ролью сообщника врагов России. Когда в Советском Союзе началась «перестройка», он сделал ряд публичных заявлений, резко противоречивших западным установкам. Его окрестили «красно-коричневым». Его сочинения стали бойкотировать как на Западе, так и в горбачевской России. Его имя перестали упоминать даже в справках о диссидентском движении прошлого, хотя еще совсем недавно его упорно называли одним из самых значительных критиков советского режима.

После августовского переворота 91-го года в России он начал писать свою последнюю (как он думал сам), итоговую книгу о русском коммунистическом эксперименте. Он так и решил назвать ее — «Русский эксперимент». Он уже сделал первоначальный набросок первой части книги — о становлении русского коммунизма и его основных чертах. Теперь он приступил ко второй части — о кризисе и крахе русского коммунизма. Конечно, он, и живя на Западе, имел достаточно информации о событиях в России после 85-го года. Но надо было посмотреть своими глазами на состояние посткоммунистической России, чтобы писать с той же степенью уверенности и с теми же чувствами, с какими он писал первую часть. И вот он сидит в самолете, который должен за несколько часов перенести его с Запада, так и не ставшего для него своим, в Россию, давно ставшую ему чужой.

Но интересы книги были лишь поводом. На самом деле его с неодолимой силой потянуло в Россию, на Родину, Домой. Несмотря ни на что, Россия осталась для него Родиной, Домом, Семьей. Как же это случилось, что он, глубоко русский человек, никогда до того даже не мечтавший покинуть Россию хотя бы на один день, оказался на целых пятнадцать лет вне ее?! Пятнадцать лет душевных страданий на чужой земле, среди чужих и чуждых русскому характеру людей. За все пятнадцать лет ни одного разговора по душам, без которого немыслима жизнь русского человека. Ни одного близкого друга. Даже ни одного собутыльника, с которым можно было бы промотать все до последней копейки, не думая о завтрашнем дне. Пятнадцать лет леденящего одиночества.