Русский экзорцист
Шрифт:
И днем, и вечерней порою…
(Ст. В. Лившица)
Глава 24
Было около двух часов ночи, когда Брусницкий затормозил возле придорожного кафе и предложил передохнуть. Площадка перед кафе была освещена, чуть в стороне, в тени смешанного леса, стеной стоявшего вдоль трассы, расположились старенький «Москвич» и длинный трейлер. Иван вышел размять ноги. Из приоткрытых окон «Москвича» доносился богатырский храп.
Круглосуточное
— Есть кто живой?
Из домика показалась заспанная женщина лет тридцати в простом платье и вязаной кофте.
— Слушаю вас?
— Что-нибудь горячее можно поесть?
— Сейчас могу приготовить только яичницу.
— Пойдет, — кивнул Брусницкий, — а суп есть?
— Вчерашний харчо, — женщина виновато развела руками.
— Главное, чтобы острый и горячий. Значит так, две яичницы, чай, харчо, — он оглянулся на Ивана, — сладкое есть?
— Булочки с маком.
— И две булочки.
Стояла теплая ночь, ясная, но безлунная. Брусницкий с Иваном присели на террасе за длинный деревянный стол. Брусницкий закурил. Вокруг голой лампочки вились мошки. Иван прихлопнул на шее комара.
— Как интересно, — сказал он, — словно в старину придорожный трактир на тракте.
— Так и есть, — кивнул Брусницкий, — здесь в основном дальнобойщики перекусывают. Ну и туристы, конечно. Вроде нас.
Женщина принесла хлебницу и салфетки.
— Хозяюшка, — попросил Брусницкий, — пару стаканчиков пустых не дадите?
— Дам, конечно, — женщина зевнула, прикрывая рот, — простите, весь день на ногах.
Иван посмотрел на джип.
— Разбудим?
— Погоди пока. Сейчас, поесть принесут.
На большом подносе женщина принесла заказ. Горячая яичница с колбасой и харчо клубились паром в белых тарелках, словно промоины во льду в морозный день.
Брусницкий вернулся к машине и растолкал Волохова.
— Павел, пойдем, перекусим.
Волохов поднялся на сиденье, высунулся из салона и огляделся.
— Куда это нас занесло, — он сильно потер ладонями лицо. — Какая, к черту, еда! Вы что, издеваетесь?
— А под сто грамм?
— А-а, — протянул Волохов, выбираясь из машины, — вот с этого начинать надо. Куда едем-то?
— Отдыхать, — подумав, ответил Брусницкий.
Иван уплетал яичницу за обе щеки. Волохов потрепал его по голове.
— Привет. А как же пост?
— Закончился, — с набитым ртом ответил тот, — теперь уж Успенский скоро.
Брусницкий разлил водку. Волохову полстакана, себе грамм пятьдесят. Волохов приподнял стакан.
— Ну, господи, не прими за пьянку!
Иван с осуждением покосился на него. Опрокинув водку в рот, Волохов навалился на суп.
Брусницкий выпил, занюхал черным хлебом и стал не спеша есть, разрезая колбасу на мелкие кусочки. Волохов жадно хлебал харчо.
— Как суп?
— То, что надо. Острый — волосы дыбом.
Потом пили горячий чай. Волохов осоловел, голова его стала клониться к столу, словно кто-то пригибал ее. Наконец он не выдержал.
— Все, ребята. Пойду спать.
Иван тоже стал клевать носом и Брусницкий ему предложил подремать часок-другой. Сиденья раскладывать не стали — на заднем уже вовсю храпел Волохов. Иван привалился к стеклу и быстро уснул.
Проснулся он под утро. Джип катился в плотном тумане, пытаясь пробить встававшую впереди серую стену желтым светом противотуманных фар. Дорога была пуста, по обочинам стоял темный, почти скрытый туманом, а потому загадочный лес. Брусницкий, сосредоточенно смотревший на дорогу, заметил, что Иван проснулся, и пожелал доброго утра.
— А который час?
— Пять. Еще часа три с половиной. Только бы поворот не прозевать.
Иван открыл окно и вдохнул влажный воздух. Туман сразу попытался пробраться внутрь. Ивану показалось, будто кто-то большой и неприятно мокрый, живущий в темном лесу, хочет залезть в машину, и он поспешил поднять стекло.
К семи часам туман стал рассеиваться. Проехали деревню. Старые избы за покосившимися заборами слепо щурились сквозь клочья тумана. День вставал пасмурный. Брусницкий притормозил и сверился с картой. Позади заворочался Волохов. Приподнявшись, он огляделся, затем сел и, открыв окно, высунул голову из машины.
— О-о, узнаю знакомые места. Сергей, скоро поворот на грунтовку, а там километров десять — и мы на месте. Если не застрянем. К монастырю не подъезжай, там иногда туристы стоят.
— А куда ехать?
— Я покажу.
— Как себя чувствуешь?
— Хреново.
— Подлечишься?
— Можно.
Брусницкий остановил машину, достал из багажника минеральную воду, водку и пластиковый стаканчик.
— Ну, твое здоровье, — Волохов приподнял стаканчик.
— Давай, давай.
Как-то незаметно перешли на «ты», и это казалось естественным, словно они были знакомы много лет.
Волохов опять задремал. Брусницкий окликнул его, когда разбитая грунтовая дорога подошла к лесу.
— Нормально едем, — одобрил тот.
Когда над деревьями показался разрушенный главный купол монастыря, Волохов выбрался из машины и пошел вперед, сунув руки в карманы куртки и поеживаясь от озноба.
Вернулся он быстро.
— Так и есть, туристы, мать их, — проворчал он, — сворачивай в лес.
Петляя между елями проехали метров пятьсот иногда буксуя в болотистой почве и остановились у крутого спуска, поросшего молодыми осинами и березами. Впереди блеснула вода.
— Дальше не смогу, — сказал Брусницкий, выключая двигатель.