Русский фронтир
Шрифт:
Надсмотрщик еще пытался что-то возразить, но слушать перевод Муравьев не стал.
– Велите ему проводить нас к хозяину. – Капитан излучал ледяной холод.
– Жаль, дерева нет. Я бы повесил молодца, чтобы другим неповадно было, – вставил Быкадоров, подкрепляя слова красноречивым жестом.
Казачья полусотня была лучшим аргументом в кратком споре.
Разумеется, никого вешать Быкадоров не мог. В империи строго относились к человеческой жизни, и ни о каких казнях речи не было. Разве что в военной обстановке – мародеров, но что мог знать о том североамериканец?
– Слушай, Быкадоров, ты в следующий раз больше так не шути, – произнес Муравьев, когда отряд вновь тронулся в путь. – Подумают еще, что у нас порядки как у них: чуть что – на ближайшее дерево без всякого суда.
Ставший проводником надсмотрщик ехал чуть впереди, но русского он не знал, и капитан говорил спокойно.
– Так чего он высокомерную рожу корчит? – обиженно спросил сотник. – Веревка явно перебор, но я бы приказал его разложить да всыпать плетей так, чтобы он месяц на лошади ездить не мог. Небось, живо бы вся спесь с наглеца сошла! Хозяин его эвон сколько землицы отхватил! Да еще свои порядки здесь устанавливает! Где ж оно видано – людей кнутами работать заставлять? Я понимаю, у нас мужиков вольными не назовешь, но никто над ними с плеткой не прохаживается, и пистолетов никто не носит.
Из-за пояса надсмотрщика в самом деле торчал пистолет, и, насколько можно было судить, все его товарищи тоже были вооружены. Только остальные надзиратели подъезжать к казакам не спешили.
Замечание насчет земли было справедливым. Отряд ехал мимо полей добрую пару верст, прежде чем впереди замаячили постройки. Часть домов еще строилась, и тоже исключительно неграми. Такое впечатление, будто белые вообще не признавали за собой возможности приложить к чему-либо руку. Разве что к бичу или иному средству понуждения рабов.
Плантатор оказался довольно крупным мужчиной лет сорока. Некогда черная борода была прошита нитями седины, полные губы выпячивались так, словно их владелец был заранее недоволен всем на свете, и над ними нависал крупный в прожилках вен нос. Темные глаза смотрели оценивающе, однако, в отличие от надсмотрщика, внешне хозяин был вполне любезен.
– Владелец окрестных земель Ричард Клайтон. – Собственно, сказанное было понятно без перевода.
– Офицер по особым поручениям наместника, гвардии капитан Муравьев. Вот предписания его высокопревосходительства графа Резанова. – Николай протянул плантатору бумаги.
Клайтон мельком взглянул на них и оттопырил нижнюю губу еще больше:
– Тут написано на непонятном языке.
– В России все официальные бумаги пишутся на русском, – отпарировал Муравьев.
У него был перевод на испанский, но очень уж не понравился ему стоявший перед ним рабовладелец.
– Прошу в дом, – предложил Клайтон. – Там расскажете, что привело вас в мои владения.
Николай переглянулся с сотником и спокойно сказал:
– Казаков держи наготове.
– Николай Николаевич! Они у меня бывалые. – Быкадоров едва заметно шевельнул бровью.
Часть станичников словно невзначай рассредоточилась
С Муравьевым внутрь зашел только дон Карлос. Чиновник владел всеми тремя основными языками региона и являлся незаменимым в качестве переводчика. Впрочем, как знал Николай, наградой ему за разгром повстанцев должен был стать офицерский чин. Бывший воспитанник иезуитов сам попросил об этом наместника, говоря, что желал бы сменить штатский мундир.
– Присаживайтесь, господа.
Гостиная не потрясла Николая обстановкой. Видно было, что хозяин старается выделиться, продемонстрировать достаток, однако мебель показалась Муравьеву не более чем жалким подражанием виденному в действительно достойных домах. Но там владельцы принадлежали к аристократии и умели отличить подлинное от подделки. Не говоря об общем впечатлении от хозяйской безвкусицы, когда набор предметов отнюдь не порождал ансамбль.
– До его превосходительства дошли сведения, будто вы используете в асиенде рабский труд, – сразу перешел к делу Николай.
В каком ином случае он мог бы говорить дипломатичнее, в этом – не считал нужным.
– Я свободный человек и имею право поступать так, как захочу, – довольно миролюбиво ответил Клайтон. – Так же как отчитываться в своих действиях я ни перед кем не обязан.
– Ошибаетесь. Любой подданный должен соблюдать законы страны. Рабовладение в Российской империи запрещено. Я понимаю, вы могли этого не знать, и поэтому довожу сей факт до вашего сведения, – скучающим тоном произнес Муравьев.
Внутри его все кипело, но положение обязывало, и он не давал выхода эмоциям.
– Ошибаетесь как раз вы. Я не являюсь подданным вашего императора, и потому его законы меня не касаются, – возразил плантатор.
– Но вы проживаете на территории империи, и потому действующие законы касаются и вас.
– Я – свободный человек, – повторил Клайтон. – И занял землю по праву сильного. Что я здесь делаю и каким образом веду хозяйство, не касается никого.
– Но только в Луизиане или в любом другом штате. Здесь дело другое. В соответствии с данными мне полномочиями вынужден вас предупредить: или вы меняете способ хозяйствования, или покидаете российские пределы.
– По какому праву вы мне такое говорите? – вскинулся Клайтон.
– По праву представителя власти.
– Я ее не признаю, – жестко отозвался плантатор. – Повторяю – я свободный человек и таковым останусь и впредь.
– Что ж, выбор вами сделан. Сколько дней вам дать на сборы?
– Какие сборы? – Клайтон упорно играл в непонимание.
Или действительно не понимал. Муравьеву собеседник не показался чересчур умным.
– Вы отказались соблюдать законы империи и потому обязаны в кратчайший срок покинуть ее территорию. В противном случае я буду обязан арестовать вас, и дальнейшую судьбу будет решать наместник.