Русский гигант КВ-1. Легенда 41-го года
Шрифт:
– Огонь!
Командир орудия Степа Лукьянов надавил на спуск. Но собственного выстрела не услышал. 75-миллиметровая болванка, выпущенная вторым Т-4, ударила в нижнюю часть башни. Пропахала дымящуюся оплавленную борозду и ушла рикошетом в гущу деревьев.
Удар был сильный. По танку словно приложились огромным молотом. Савушкина Костю сбило с ног и вышибло из рук снаряд. Сержант Лукьянов, который так и не понял, успел ли он выстрелить, бессильно обмяк в своем кресле.
Но самым опасным было то, что явственно запахло соляркой, а механик-водитель Басов, матерясь,
– Ты чего? – закричал Ерофеев. – Удираешь?
– Прочисти нос! – орал в ответ взбудораженный старшина. – Утечка солярки. А она до восьмидесяти градусов нагрета. В момент вспыхнет.
Машину загнали за старый корявый дуб, и Захар Басов полез с инструментом искать утечку. Сам лейтенант сел за прицел, а радисту Климчуку приказал захватить автомат и охранять танк с тыла.
В этот момент зашипела рация, вышел на связь капитан Серов.
– Что случилось, Федор?
– Попадание. Занимаемся…
Он хотел сказать «занимаемся ремонтом», но столетний дуб с оглушительным треском взорвался, раскидывая в стороны щепки и замшелую кору. Кусок древесины размером с чурбак расплющился о броню, снова встряхнув машину.
«Панцер» Т-4 шел напролом, стреляя на ходу, и до него оставалось метров двести.
– За «Железным крестом» лезет, – бормотал Федор Ерофеев, накручивая рукоятки наведения.
– Что там у тебя? – снова спросил Серов. – Машина на ходу?
– На ходу, в бога-мать, и сам я жив!
Швырнув трубку, поймал в прицел башню Т-4. Целился тщательно, понимая, что возбуждение и желание поскорее ударить по врагу плохие советчики.
Их КВ поврежден. Возможно, повреждение так себе, но парящая разогретая солярка опасная штука. Достаточно нескольких искр, чтобы превратить мощный «Клим Ворошилов» в клубок огня, из которого вряд ли кто выберется.
Медлительность (а точнее, желание вложить снаряд поточнее) едва не погубило Ерофеева. Резвый командир крепко сбитого толстошкурого немецкого танка Т-4 выпустил очередной снаряд на ходу. Он прошел рядом, но не помешал лейтенанту прицелиться, как следует.
Бронебойная болванка оставила круглое оплавленное отверстие в броне под пулеметом. Снаряд оторвал ногу пулеметчику и, проламывая себе дорогу, врезался в боезапас.
Зашипев, вспыхнул порох в одном, другом снарядах, аккуратно закрепленных с внутренней тыльной стороны башни. Фугасную головку выбило и ударило о потолок. Экипажу «панцера» повезло, что взрыватель был защищен колпачком.
На этом везение кончилось. Снаряды вспыхивали один за другим, в башне клубился огонь, который охватил бензосистему. Успел выскочить механик-водитель, опытный фельдфебель, воевавший еще в ту войну.
Он видел, что командир их «панцера» ведет бой, торопясь и нервничая. Поэтому был готов к такому исходу. Механик успел даже вытолкнуть молодого паренька-заряжающего, застрявшего в люке.
Заглянул внутрь машины, там клубился огонь и вряд ли кто выжил. Однако, выполняя свой долг, спросил у заряжающего:
– Что с командиром?
– Так сплошной огонь… как в паровозной – топке.
– Ясно. Побежали!
Они успели отбежать шагов на двадцать, когда взрыв сдетонировавших снарядов подбросил корпус их машины. Причем снаряд, находившийся в казеннике орудия, вылетел из ствола, врезался в землю, и отрикошетив, закувыркался едва не под ногами у механика и заряжающего.
Парень, пришедший в экипаж недавно, застыл, глядя на раскаленную болванку, вокруг которой горела трава.
– Бежим, чего застыл? Следующий снаряд может быть осколочным. Тогда мы так легко не отделаемся.
Фельдфебель подтолкнул парня, и они отбежали к деревьям. Опытный механик прихватил с собой автомат, взвел затвор и огляделся по сторонам. Убедившись, что русских близко не видно, глотнул рома из плоской фляжки.
– Первый раз? – спросил фельдфебель.
– Что первый? – не мог прийти в себя ефрейтор-заряжающий.
– На бабу слазил! – передразнил его фельдфебель. – Первый раз горишь?
– Так точно. Спасибо вам, что помогли вылезти.
– На здоровье! Первый раз все теряются. Я тоже растерялся, когда в марте восемнадцатого года загорелся наш коробок. Экипаж – восемнадцать человек, высота – три с половиной метра и кайзеровский крест на всю лобовую. Ты бы посмеялся, как мы выпрыгивали.
– Как над такими вещами смеяться можно? – почтительно ответил ефрейтор.
– Восемнадцать танкистов. Только представь, целая толпа! У нас было шесть пулеметов и одна пушка. Но танк все равно подбили. В коробку величиной с трамвайный вагон не промахнешься… Мы разбегались как куры, а нас косили из пулеметов. Ну ничего, в сороковом году мы британцам отомстили под Дюнкерком. Все побережье было завалено их танками, грузовиками, а тела убитых лопались от жары на песке.
– У меня сгорел в танке земляк, – вытирая закопченное лицо, тоскливо сказал ефрейтор. – Мы шесть лет учились в одной школе.
– Судьба. Если бы мне подвернулся твой земляк, мы бы разговаривали сейчас с ним, а ты бы догорал в железной коробке. Так что не очень-то жалей его.
Метрах в тридцати, пригибаясь, пробежали два красноармейца. И тут произошло неожиданное. Расклеившийся от всего увиденного, ефрейтор вдруг преобразился. В кармане комбинезона у него находился массивный бельгийский «браунинг» с магазином на 13 патронов. Эти автоматические пистолеты Бельгия массово поставляла Германии перед войной, ими часто вооружали танкистов, летчиков, разведку. Выхватив браунинг, заряжающий крикнул фельдфебелю:
– Сейчас мы отомстим за наших товарищей! Стреляйте, господин фельдфебель.
Механик не успел вмешаться, настолько быстро все произошло. Сыграла свою роль истерика после гибели танка и большей части экипажа, пренебрежение к солдатам Красной Армии, которая практически уничтожена.
Ефрейтор, не дожидаясь согласия старшего товарища, выпустил весь магазин двумя очередями, рассчитывая уложить обоих русских. При этом он забыл наставления, что стрелять из пистолета очередями допускается в крайнем случае – слишком сильная отдача разбрасывает пули. Но одного красноармейца ефрейтор, воспитанник «гитлерюгенда», ранил в ногу.