Русский капкан
Шрифт:
Свои силы и средства командарм не доверил даже сейфу с двумя замками под охраной часовых.
Лазутчику, чтоб добыть точные данные о личном составе и вооружении Шестой Красной армии, надо было посетить все роты и батареи этого объединения, а чтоб здесь побывать, пришлось бы исходить сотни километров таежных дорог.
Но не дремали армейские чекисты. Их называли по-старинке – контрразведчиками. Они быстро научились выявлять вражеских лазутчиков, допрашивать, а в отдельные моменты, не терпящих отлагательства, применять к ним высшую меру социальной защиты. (Тогда эта загадочная
Сведения о своей армии командарм держал в голове – она была надежней стального сейфа с секретными замками.
Перед Шенкурской операцией в голове командарма хранились сведения, за которыми охотились разведки Соединенных Штатов Америки, Англии, Франции, но, прежде всего, лазутчики генерала Миллера – они содержались на деньги Антанты.
К январю 1919 года Шестая Красная армия имела: 9729 штыков, 95 сабель, 210 пулеметов, 7 автоматических ружей, 70 легких и тяжелых орудий.
А вот что собой представляла Красная армия на момент перехода Северного фронта в наступление – об этом самые точные сведения имелись у командарма. Сведения ежедневно уточнялись. После каждого боя увеличивались безвозвратные потери. Госпиталями стали земские больницы, рассчитанные на десять-двадцать коек, к зиме они уже были переполнены, и тем не менее сюда привозили тяжелораненых, которым предстояло срочно делать операции.
Военных врачей всегда не хватало. Легкораненые размещались в крестьянских избах. Здесь их кормили, делали им перевязки, и по возможности отправляли к железной дороге, чтоб санитарными поездами отправлять на лечение в города Центральной России.
С усилением морозов интервенты приостановили наступление. Но только приостановили. Главные бои были впереди.
Северный фронт – это, по существу, одна (Шестая) Красная армия с приданными частями, переброшенными с соседних фронтов на время проведения наступательной операции.
…В то вьюжное морозное утро – в день прибытия из Вельска – командарму для сугрева преподнесли литровую кружку кипятка на сахарине и горбушку овсяного хлеба. Не обделили и его спутников – заросшего до глаз партизана в медвежьей шубе и начальника особого отдела армии в кавалерийской шинели до пят Матвея Лузанина.
Оказалось, что лыжники, которых предполагалось вести Зерчанинову, уже были в пути – стороной обходили Шенкурск, направляясь в устье Ваги, откуда ждали ледокольного крейсера с десантом пластунов Белой армии. Ледокольный крейсер, по всей вероятности «Косьма Минин» с артиллерией, и батальон десантников, могли значительно усилить Шенкурскую группировку, продержаться до весны, а весной возобновить наступление – соединиться с войсками адмирала Колчака.
В далекой Москве не один час стратеги Красной армии простаивали у карты Российской империи: Шенкурская группировка никому не давала покоя. Оставлять ее до весны, как однажды высказался Ленин, было бы «архиопасно».
39
Член Реввоенсовета Ветошкин доложил командарму обстановку. Относительно лыжников уточнил:
– Рота обошла Шенкурск слева и в двадцати километрах северней вышла на Вагу. Вместе с партизанами деревни Сметанки лыжники Шестой армии заняли оборону, имея при себе одну трехдюймовую пушку.
– Почему одну? – возмутился командарм. – Выделили четыре! Велика вероятность, что противник ледокольными кораблями попытается деблокировать Шенкурский гарнизон… А где остальные три орудия?
Ветошкин неохотно ответил:
– Произошла диверсия. Этой ночью три орудия оказались подорваны.
Командарм – к Лузанину:
– Вам – доложили?
– Задержан подозреваемый. Прапорщик, принятый на службу по контракту два месяца назад.
– Меры приняли?
– Так точно. Диверсант допрошен и к нему применена высшая мера социальной защиты.
– С расстрелом вы не поторопились?
– Арестованные, товарищ командарм, создают проблемы. На той неделе, я вам докладывал, из-под ареста бежал связной Колчака, захваченный при переходе Двины у поселка Трунево.
– Прапорщик, откуда он?
– По документам уроженец Великого Устюга, служил в артиллерийской бригаде. В настоящее время бригада находится за Уралом, в населенном пункте Популово. Согласно его показаниям, в сентябре он дезертировал и уже через месяц вступил добровольно в Красную армию.
– И много дезертиров, ставших добровольцами?
– Офицеров Колчака уже считаем десятками.
– А точнее?
– В декабре перебежало около тридцати. Всех по месту жительства военкомы взяли на учет. Изучают. Проверенные будут призваны в Красную армию.
– Присягу принимают?
– К сожалению, далеко не все. Боятся, что под натиском Антанты советская власть рухнет, и тогда офицеры пойдут под расстрел.
– Откуда эта чушь?
– Красноармейцы читают листовки. Одну такую бойцы подобрали в лесу и передали комиссару 143-го стрелкового полка… Товарищ командарм, там и про вас написано.
– Что именно?
– Написано, что Шестую Красную армию войска Антанты уже скоро разобьют, и командующего армии генерал-майора Самойло, как изменившего присяге и перешедшего на сторону неприятеля, повесят в Петрограде.
– Даже не в Архангельске и не в Вологде? – усмехнулся командарм.
– В листовке указано, – уточнил начальник особого отдела, – повесят вас и еще около двадцати генералов и офицеров, выпускников Императорской академии Генерального штаба, добровольно занявших командные посты в РККА.
– Листовка при вас?
– В особом отделе фронта, – сказал Матвей Лузанин. – Но текст я передаю почти дословно.
В этом сообщении утешительного было мало. Все, что передал чекист, вычитанное из подкинутой листовки, Александру Александровичу Самойло было известно.
Еще в октябре, когда продолжалась навигация и непрерывным потоком шли в Белое море транспорты из Европы и Америки, пополняли людьми и боевой техникой войска Антанты, которые вели упорные бои с частями Красной Армии – метр за метром оттесняли их на юг. В Вологде из-за линии фронта вернулся сын Сергей. Он передал отцу письмо от старого сослуживца Евгения Карловича Миллера.