Русский клан
Шрифт:
— Это студенты от переедания не мрут. А доктора — запросто. Так что ты там придумал?
Вязников тайком кинул внутрь горшочка пару кусочков хлеба, повозил внутри вилкой, чтобы они хорошенько пропитались соусом. Вытащил, с удовольствием проглотил и отодвинул от себя посуду. Съесть больше он был уже не в состоянии.
— Сейчас будет еще чай, — отдуваясь, заявил Юра. — Ты десерта не хочешь? Блинчики какие-нибудь…
— Убить меня хочешь. Я больной, старый и вообще почти инвалид.
— Да ладно, нашелся инвалид. Ты, Леха, меня переживешь.
— Это только боги знают, кто кого…
— Кто? — удивился Юрий. — И куда?
— Домой, видимо…
Морозов усмехнулся.
— Чтобы ко мне домой прийти, надо меня сначала найти! Я прописан в одном месте, работаю во втором, а живу вообще в третьем. Есть, кстати, еще четвертое и пятое. В зависимости от настроения и наличия женщин. — Он посмотрел через плечо Вязникова на барную стойку. — Последнее, впрочем, всегда может измениться.
— А ко мне пришли. В палату прямо. Ты про Люберцы помнишь? И про Дулево?
— Это что, вопрос? — удивленно поднял брови Морозов.
В Люберцах, в глухом месте у друзей был схрон. Хороший, плотно укомплектованный схрон. Несколько пистолетов. Автоматы. Ручные гранатометы. Гранаты. Масса патронов. Второй схрон, но поменьше, был расположен подальше от столицы, в Дулево. Уникальные глины, из которых делали знаменитый фарфор, прятали в себе множество разных чужих секретов. Огнестрельного добра после августа ходило по России множество. Количество оружия на руках населения было едва ли не запредельным. Что, по понятным причинам, беспокоило власти. Волна преступности, поднявшаяся после гражданских беспорядков, лихо плеснула кровью. Простые, мирные граждане уверенно пускали в ход огнестрел, защищая свою жизнь и собственность.
— Так вот, пришли ко мне в палату двое…
— Бандиты? — удивленно перебил друга Морозов.
— …в штатском, — с нажимом пояснил Алексей.
— Ага, понял.
— Про здоровье спросили. Как, мол, заживают раны, полученные в этой…
— Борьбе с антинародным режимом.
— Вот-вот. С ним самым. Я говорю, мол, не плохо, скоро выхожу. А они мне: а что вы думаете по поводу положения в стране? Как считаете, что будет дальше? И вообще, чем намерены заниматься после больницы? Все культурно, без нажима, без давления. Но я чувствую, ребята сканируют меня. Прям просвечивают. Я им, что, мол, не решил. А они: а вот с оружием как быть? Мол, сдавать надо будет. Как вы считаете, пойдет народ сдавать оружие? Много, мол, его по рукам ходит.
— А ты?
— А я понял. Нет, говорю, не пойдет народ сдавать оружие. Только, может быть, некоторую его часть. Зачем мирному гражданину, законопослушному, такое количество. Они кивают: да, мол, правду говоришь. Понимаем, мол. Красивая беседа, со стороны если поглядеть. А еще, говорят, мол, готовится закон. По которому часть оружия будет легализована. Не все, конечно, крупные пушки никто разрешать не будет, ясное дело, только если за городом, в лесу человек живет. От медведя отбиться… Как охотничье пойдет. А вот короткоствол будет легализован, почти без ограничений. Мол, приносите. Ничего страшного не будет. Крупные стволы конфискуем в фонд родины. А короткоствольное оружие — бога ради. Экзамены сдадите, и вперед.
— И?
— И мило разошлись. Я предлагаю Дулево им отдать. В качестве акта доброй воли.
Морозов задумался. К столику подошел официант с большими кружками парящего чая.
— Прошу вас, кедровое варенье, — сказал он, ставя на столик вазончик с чем-то темным.
— Спасибо, — с отсутствующим видом ответил Юра.
— Люблю кедровое, — улыбнулся Вязников.
— Ага, — Морозов покачал головой, — хорошее…
— Всегда хотел выяснить, как его делать. Мало ли, попадется куча кедровых орехов.
— Просто, кажется, килограмм на килограмм. Орехи и сахар. И все. Вкусно, но дорого.
— Юра, да очнись ты, чего загрузился?
Морозов поднял глаза от стола, сцепил руки и хрустнул суставами.
— Забавно, понимаешь. Когда органы берутся за проработку каждого конкретного гражданина, это, в общем-то, признак порядка в государстве. Потому что, как бы то ни было, но госбезопасность должна иметь представление о том, что планирует делать человек, который знает, с какой стороны к ружью подходить. Ты помнишь, наверное, с какой мотивацией мы кинулись в августовскую кашу?
— Бардак надоел.
— Вот именно. А теперь вдруг, неожиданно я этого порядка испугался.
— Испугался?
— За что боролся, на то и… Ну, не совсем испугался. Просто забеспокоился. Глупость, вообще-то. Рефлексы.
Вязников подхватил на ложечку варенья. Аккуратно опустил его на язык. Удивительный, ни на что не похожий вкус. Хвоя, сахар, дымок… Алексей даже зажмурился от удовольствия. Запил горячим, очень крепким чаем. Вкус не растворился, но сделался нежнее.
— Понимаешь, Юрка, дело не в государстве. Не в госбезопасности. Не в президенте.
— Да уж… — Морозов выдохнул, ему вдруг померещилась широкая спина человека в плаще, бегущего по черному туннелю. И ствол автомата, который то и дело упирался в эту спину.
— Дело в нас самих. Мы с тобой уже другие.
— Мутанты, — криво усмехнулся Морозов.
— Как хочешь, так и называй, но я бы предпочел иначе. Гумилева помнишь, может быть?
— В весьма общих чертах. — Юра отправил в рот полную ложку варенья. Прижмурил глаза. Вязников понимающе улыбнулся.
— Гумилев выдал концепт — пассионариев. Все остальное можно смело забыть, но пассионариев стоит оставить. Они те самые мутанты, у которых низы не хотят, а верхи не могут жить по-старому. Революционная ситуация в одном человеке. Понимаешь?
— Кажется, там что-то было связано с солнечной активностью… — нахмурился Юра.
— Всю эту шелуху можно спокойно выкинуть. Может быть, солнечная активность, может быть, лунные циклы, приливы-отливы. Божественное вмешательство, наконец. Природа уже не оказывает такого яркого влияния на человека, как сам человек. Мы педалируем развитие. Гоним его галопом! Промышленность, атомная энергетика, войны, химические выбросы, ядерные испытания, аварии. Один Чернобыль чего стоит! Человеческое существо постоянно испытывает на себе мутагенные факторы самой разной природы. Никто не в состоянии определить, что идет на пользу, а что вредит. И какой вред может быть нам полезен, как ни парадоксально это звучит.