Русский путь братьев Киреевских. В 2-х кн. Кн. II
Шрифт:
Связь между племенами всего яснее обнаруживается из их совокупного действия. Поэтому посмотрим, которые из племен действовали заодно прежде пришествия Рюрикова. Нестор говорит, что поляне, вследствие ссоры с древлянами и другими окрестными племенами, подверглись нашествию хазар, которые обложили их данью, и что в 859 г. хазары брали дань с полян, северян и вятичей, а варяги – вероятно, вследствие подобных же обстоятельств, с кривичей, словен, чуди, веси и мери. В 860 году все пять племен, платившие дань варягам, вместе отказались платить эту дань, а в 862 г. вместе согласились призвать одного общего старейшину, или великого князя. Это уже ясно указывает нам на связь, существовавшую между этими пятью племенами, заселявшими почти всю северную половину нынешней европейской России. Огромное пространство, занимаемое этими племенами, не позволяет нам предположить случайного соглашения между ними: только правильно устроенные отношения могут объяснить возможность их единодушного действия.
Теперь посмотрим, не было ли чего-нибудь подобного между племенами южной половины России. Описывая племена, жившие в южной половине России, Нестор говорит: “И живяху в мире: поляне, и древляне, и северяне, и радимичи, и вятичи, и хорваты, и дулебы; а угличи и тиверцы седяху по Бугу и по Днестру, оли и до моря” 190 . Здесь замечательно слово “мир”: оно, как известно, до сих пор на языке нашем выражает и согласие, и совокупность, и вселенную, также греческим словом “космос” называется вместе и совокупность всех вещей, то есть вселенная, и красота, то есть гармония, согласие 191 . Такое единство
190
Ср.: И жили между собой в мире поляне, древляне, северяне, радимичи, вятичи и хорваты. Дулебы же жили по Бугу, где ныне волыняне, а уличи и тиверцы сидели по Днестру и соседили с Дунаем. Было их множество: сидели они прежде по Днестру до самого моря, и сохранились города их и доныне; вот почему греки называли их «Великая Скифь» (Повесть временных лет).
191
П. В. Киреевский поясняет: «Различие в правописании: “мир” и “мiр” – есть новейшее, совершенно произвольное разделение одного в того же слова, не основанное ни на древних памятниках, ни на законах нашего языка. Замечательно, что многие из наших раскольнических сект называют свои секты согласиями. У сербов то же, что у нас: деревенский мир (сходка, громада) называется свет».
192
П. В. Киреевский поясняет: «По всем напечатанным до сих пор спискам Нестора здесь вместо 3000 значатся 300 гривен, но из последующего приведенного нами места, где уже подробнее говорится об этой дани, которую даваху вси посадницы новгородсти, – ясно видно, что число 300 описка, которую тем легче объяснить, что в славянских цифрах Т очень похоже на Г».
193
Ср.: И сел Олег, княжа, в Киев, и сказал Олег: «Да будет матерью городам русским». И были у него варяги, и славяне, и прочие, прозвавшиеся русью. Тот Олег начал ставить города и установил дани славянам, и кривичам, и мери, положил и для варягов давать дань от Новгорода по триста гривен ежегодно ради сохранения мира, что и давалось варягам до самой смерти Ярослава (Повесть временных лет).
194
Ср.: Когда Ярослав был в Новгороде, давал он по условию в Киев две тысячи гривен от года до года, а тысячу раздавал в Новгороде дружине. И так давали все новгородские посадники, а Ярослав не давал этого в Киев отцу своему. И сказал Владимир: «Расчищайте пути и мостите мосты», ибо хотел идти войною на Ярослава, на сына своего, но разболелся (Повесть временных лет).
Так и в вышеприведенном нами месте летописи о племенах южной России слово мир очевидно выражает не одно отсутствие вражды, а положительный союз, общество. Это нам подтверждается и тем, что говорится там об угличах и тиверцах. Сначала кажется непонятно, почему, исчислив несколько племен, летописец продолжает: “А угличи и тиверцы сидяху по Бугу и по Днестру”, но впоследствии это место объясняется: Киев и все поляне приняли Олега как великого князя; и когда радимичи признали его добровольно, а северяне и древляне после некоторого сопротивления, летописец говорит: “И бе обладая Олег поляны, и деревляны, и северяны, и радимичи; а с уличи и тиверцы имеяше рать” 195 . Это показывает, что и в прежнем исчислении племен угличи и тиверцы отделены у летописца не без причины, но потому, что они еще не принадлежали к союзу. После этой войны с тиверцами и угличами (которая, как видно впоследствии, кончилась соединением тиверцев с русским союзом), уже не упоминается ни о каких войнах с племенами славянскими, а между тем далее, под 907 г., сказано: “Иде Олег на греки, Игоря оставив в Киеве; и поя множество варяг, и словен, и чуди, и кривич, и мери, и деревлян, и радимич, и полян, и северян, и вятич, и хорват, и дулеб, и тиверцев” 196 . Из этого мы видим, что тогда уже признавали Олега те племена, о которых у Нестора было прежде сказано: живяху в мире, следовательно, можно заключить, что вятичи, дулебы и хорваты признали Олега так же добровольно, как поляне и радимичи, а это очевидно указывает на их единство с полянами.
195
Ср.: В год 887. Послал Олег к радимичам, спрашивая: «Кому даете дань?» Они же ответили: «Хазарам». И сказал им Олег: «Не давайте хазарам, но платите мне». И дали Олегу по щелягу, как раньше хазарам давали. И властвовал Олег над полянами, и древлянами, и северянами, и радимичами, а с уличами и тиверцами воевеал (Повесть временных лет).
196
Ср.: В год 907. Пошел Олег на греков, оставив Игоря в Киеве; взял же с собою множество варягов, и славян, и чуди, и кривичей, и мерю, и древлян, и радимичей, и полян, и северян, и вятичей, и хорватов, и дулебов, и тиверцев, известных как толмачи: этих всех называли греки «Великая Скифь» (Повесть временных лет).
Только об одних бужанах ничего не сказано, но бужане, вместе с дулебами жившие по Бугу, составляли с ними почти одно племя и после вместе с ними слились в одно имя волынцев. Подобным же образом часто сливались в одно имя дреговичи с древлянами и мурома с мерею. Так, например, дреговичи не упоминаются участниками ни в том, ни в другом союзе, а между тем мы видим, что они вошли в состав Волынского княжества; мурома не упоминаются между пятью племенами, призвавшими Рюрика, а между тем мы в Муроме видим Рюрикова посадника и позднее Муром составляет удел Ростовской земли.
Таким образом, для нас определилось, в каком отношении были все 18 племен, упоминаемых Нестором, к единству Русской земли.
Итак, даже из тех немногих строк, которые летопись Несторова сохранила нам о временах дорюриковских, мы уже видим следы древнего единства между племенами русских славян; по крайней мере, ясно обозначается перед нами два союза племен: один, обнимавший всю почти северную половину европейской России, призвавший Рюрика; другой, обнимавший всю почти южную половину и принявший Олега, или, лучше сказать, малолетнего Игоря. Мы видели, что у всех других славян связь между племенами держалась единством княжеского рода и чиноначалием старшинства между князьями, – и с вероятностью можем предположить, что у нас было то же, потому что мы совершенно то же видим в нашей последующей истории, даже до половины XV века. Мы знаем, что и прежде Рюрика в каждом племени были и родовые (удельные), и племенные (великие) князья, но в летописях наших не уцелело никаких известий о том, были ли связаны узами родства князья различных племен, которые, после распространения Рюрикова дома, мало-помалу сошли в ряды народа, так же как в Польше Пепеловичи после избрания Пястовичей.
Есть темное предание, сохранившееся в некоторых списках Нестора, что во время свержения варяжского ига был новгородский старейшина Гостомысл, который, умирая, созвал всех новгородских владельцев и дал им совет призвать себе князя из русской земли. Когда сообразим это предание с единогласным свидетельством всех летописей, что после изгнания варягов встал род на род, возникли сильные междоусобия, которые прекратились единогласным решением всех пяти племен призвать себе общего великого князя из Русской земли, – то это дает нам возможность предположить, что еще при Гостомысле возникли междоусобия за вопрос об старшинстве князей, которые и кончились призванием нового княжеского рода. Это еще подтверждается, может быть, свидетельством Густинской летописи, где сказано, что славяне, кривичи, чудь и меря, “видяще великое нестроение в земле своей, прийдоша в чувство и совете сотвориша (всеобщее вече) еже избрати себе князя от иного рода”. Во всяком случае, самое это нестроение земли и это восстание рода на род, о котором говорят все летописи единогласно, уже показывает что во взаимном отношении племен в то время было что-то непривычное, что им недоставало какой-то связи, которая прежде была, но именно в то время была разорвана, а их единодушная мысль – призвать себе общего князя – открывает нам, в чем состояла эта нарушенная связь. Далее, может быть, это еще яснее для нас будет, когда мы будем говорить о призвании Рюрика.
Гораздо труднее показать связь государственного единства между северным союзом племен и южным. Единство языка, веры, обычаев заставляют предполагать, что и эта связь издревле существовала, но при зыбкости государственной связи между племенами, свойственной всем славянским народам, зыбкости, которая выходила из самого существа родовых отношений (потому что эта связь основана была только на родовом старейшинстве), естественно, что это единство часто нарушалось, как мы видели у всех славянских народов. Может быть, что именно в то время, то есть, когда северным союзом призваны были варяжские князья, этого государственного единства всей России и не было; может быть, племена русских славян, так же, как хорватских в начале IX века, были соединены в две отдельные купы, под двумя равными великими князьями. Во всяком случае мы ни того, ни другого не можем сказать утвердительно, потому что летописи наши об этом молчат. Замечательны, однако же, некоторые выражения Нестора, которые намекают нам, по крайней мере, на память об этом единстве.
Когда Олег, через год после смерти Рюрика, выходит из Новгорода, он берет с собою войско изо всех пяти призвавших племен и младенца Игоря как наследника Рюриковых прав. Уже это самое показывает, что он идет воевать не одной силою, как после ходил против греков, но что его война была основана на праве и на сочувствии племен. Хотя Рюрик и владел уже почти всею северною половиной России, но как в самом Новгороде были люди, не признавшие общий выбор, так и при походе Олега открывается, что между многими из племен, призвавших Рюрика, еще было разногласие и что, несмотря на приговор всеобщего веча, произнесенный старейшинами, еще многие роды его не признавали. Так, например, хотя и призван он был кривичами и хотя одна из ветвей кривичского племени, полочане, тогда же приняли его посадника, но даже в главном их городе Смоленске еще не было его посадника, и уже об Олеге сказано: “И приде к Смоленску с кривичи и прия град и посади муж свой” 197 . Когда он подошел к Киеву, летописец говорит: “И посла ко Аскольду и Дирови, яко гость есмь, идем в греки от Олега и от Игоря княжича; да приидет к нам, к родом своим… И рече Олег: ‘Вы неста князя ни рода княжа, но аз есмь рода княжа’, вынесоша Игоря: ‘И се есть сын Рюриков’, – и уби Аскольда и Дира… И сиде Олег, княжа в Киеве” 198 . Слова Олеговы: “Се есть сын Рюриков” не имели бы никакого значения, если бы сын Рюриков не имел права на княжеский престол в Киеве. А что это право в самом деле существовало, еще подтверждается тем, что Олег (или, лучше сказать, малолетний Игорь) и киевлянами, и всем полянским племенем принят был добровольно и что из прочих семи племен, которые, как мы видели выше, составляли одно целое с полянами, пятью он признан был также добровольно и только в двух встретил очень слабое сопротивление (Замечательно, между прочим, как Олег говорит с побежденными северянами: “Иде на северяне; и победи северяны, в возложи нане дань легку, и не даст им хазаром дани платити, рек: “Аз им противен, а вам нечему” 199 . Вслед за тем он посылает к радимичам сказать, чтобы они вместо хазар платили дань ему, и радимичи соглашаются); впрочем и это сопротивление двух племен из осьми не покажется нам удивительным, когда вспомним, что и между кривичами, об которых уже достоверно известно, что они участвовали в призвании Рюрика, были многие роды, которые не вдруг его признали; что даже и в самом Новгороде была партия, противная Рюрику и против него восставшая, особенно, когда вспомним, какое сопротивление встретил в Польше избранный род Пястовичей» 200 .
197
Ср.: В год 882. Выступил в поход Олег, взяв с собою много воинов: варягов, чудь, славян, мерю, весь, кривичей, и пришел к Смоленску с кривичами, и принял власть в городе, и посадил в нем своих мужей (Повесть временных лет).
198
Ср.: И пришли к горам Киевским, и узнал Олег, что княжат тут Аскольд и Дир. Спрятал он одних воинов в ладьях, а других оставил позади, и сам отправился к ним вместе с младенцем. И подплыл к Угорской горе, спрятав своих воинов, и послал к Аскольду и Диру, говоря им, что-де «мы купцы, идем к грекам от Олега и княжича Игоря. Придите к нам, к родичам своим». Когда же Аскольд и Дир пришли, все спрятанные воины выскочили из ладей и сказал Олег Аскольду и Диру: «Не князья вы и не княжеского рода, но я княжеского рода», а когда вынесли Игоря, добавил: «Вот он, сын Рюрика». И убили Аскольда и Дира, отнесли на гору и погребли: Аскольда – на горе, которая называется ныне Угорской, где теперь Ольмин двор; на той могиле Ольма поставил церковь святого Николы; а Дирова могила – за церковью святой Ирины. И сел Олег, княжа, в Киеве, и сказал Олег: «Да будет матерью городам русским» (Повесть временных лет).
199
Ср.: В год 884. Отправился Олег на северян, и победил их, и возложил на них легкую дань, и не позволил им платить дань хазарам, говоря так: «Я враг их, и вам им платить незачем» (Повесть временных лет).
200
Киреевский И. В., Киреевский П. В. Полное собрание сочинений в четырех томах. Т. 1. С. 267–283.
Такова суть диалога, развернувшегося на страницах «Москвитянина» в 1845 году. Приводя практически без купюр текст открытого письма М. П. Погодину по поводу его статьи «Параллель русской истории с историей западных европейских государств, относительно начала», мы хотели показать, насколько профессионально П. В. Киреевский подошел к обсуждаемому вопросу, сколь строга была его позиция в отстаивании изначальной самобытности русской истории без каких-либо оговорок и двусмысленностей. В русле полемики о соотношении русской и всемирной истории П. В. Киреевский незыблемо стоял на исторической значимости для всего мирового процесса, для нравственных устоев российской государственности и российского общества в целом Древней Руси, положившей начала собственно русского пути развития и в плане историческом, религиозном, гражданском и культурном.
Вообще же, П. В. Киреевский в отстаивании своих взглядов был не только убедителен, но и самозабвенен. А. И. Герцен, вспоминая об этих временах, говорил о нем как о натуре цельной и строго последовательной. П. В. Киреевский не старался, как его брат Иван, мирить религию с наукой, западную цивилизацию с русской народностью. Напротив, он отвергал все перемирия. Петр Васильевич твердо держался «на своей почве, не покупаясь на споры, но и не минуя их. Бояться ему было нечего: он так безвозвратно отдался своему мнению и так спаялся с ним горестным состраданием к современной Руси, что ему было легко» 201 . Все близко знавшие П. В. Киреевского отмечали в нем ту беспощадную крайность историко-политических суждений, в которой была и обеспокоенность общественным состоянием Европы, и горечь за зло, принесенное Петром I России в угоду Западу. У Петра Киреевского не было, в отличие от его брата Ивана, никакой гуманно-религиозной философии, разрешающей все его сомнения по поводу настоящего. В момент, когда чувство патриотизма, в котором присутствовало лишь полное отчуждение от всего западного, брали у П. В. Киреевского верх над диалектикой мысли, он мог быть не сдержан и горяч. Это было не часто в его жизни, но было. Об одном из таких моментов все тот же А. И. Герцен писал: «Споры наши чуть-чуть было не привели к огромному несчастию, к гибели двух чистейших и лучших представителей обеих партий 202 . Едва усилиями друзей удалось затушить ссору Грановского с П. В. Киреевским, которая быстро шла к дуэли» 203 .
201
Герцен А. И. Не наши <фрагменты> // Славянофильство: pro et contra / сост., вступ. ст., коммент., библиограф. В. А. Фатеева. СПб.: РХГА, 2006. С. 142.
202
А. И. Герцен имеет в виду защитников западной цивилизации, к которым относил себя, Т. Н. Грановского, Н. Ф. Павлова, П. Я. Чаадаева, и сторонников русской самобытности М. П. Погодина, С. П. Шевырева, А. С. Хомякова, Ю. Ф. Самарина, братьев Аксаковых и Киреевских.
203
Герцен А. И. Не наши <фрагменты>… С. 148.