Русский Рэмбо для бизнес-леди
Шрифт:
– Болгарин? – догадался Скиф, без особого интереса рассмагривая бойкого коммивояжера с чемоданчиком, забитым щетками, китайскими фонариками и гигиеническими прокладками для женщин.
– Да, – утвердительно помотал головой из стороны в сторону сосед по столику и еще раз присмотрелся к бородатому Скифу. – Русин или руснак? Понятно, это все равно как сърби. Вас уже нет на карте мира. У вас не любят демократию.
– Прежде были братья.
– Болгария – это Европа, сърби – Россия,
– Филолог, – соврал Скиф. – Плохой, наверное, филолог. До сих пор не научился отличать по выговору серба от хорвата или босняка. А болгары их различают?
– Городского человека трудно сразу отличить. Это в деревне языки заметно расходятся.
– Значит, они не только братья по языку, они единый народ. Что им делить?
– Хорваты и босняки не любят русских; болгары сейчас тоже любят немцев и американцев, у них демократия.
– А что такое демократия?
– Это когда нет русских…
Неторопливые черногорские крестьяне краем уха прислушивались к чужому разговору и усмехались в пушистые усы.
– Чем же мы вашему миру поперек глотки стали?
– Ваше время закончилось, скоро НАТО придет и на вашу землю. А таких, как ты, американцы будут отлавливать поодиночке и сажать на электрический стул. – Болгарин вытянул обе руки и затрясся всем телом, показывая, как уютно будет Скифу на этом стуле. – Американцы всех, кто против демократии, к стенке и пуф-пуф!
– Не будем заглядывать в будущее, – ответил Скиф и в тот же день, не дожидаясь конца отпуска, вернулся в окопы под Сараево.
Алексеев, сидевший в купе напротив Скифа, тихонько простонал во сне. Засечный, которому из-за полноты было тесно, недовольно заворочался, продрал глаза и приложил ладонь к его лбу:
– Ты теперь холодный, как змей за пазухой.
Э, командир, пошли покушаем горячего в вагоне-ресторане.
По проходу между рядами купе теперь сновали шустрые цыганки в длинных, до самого пола, замызганных юбках. Пузатый Засечный еле разминулся с одной из них между огромными баулами на полу.
– Смотри, на подол наступлю.
Цыганки оживились:
– За-латой, за-латой! Дай погадаю.
Одна из них так ласково обхватила Скифа, что все внутренние карманы куртки выставились, как на витрине.
– Па-гадаю, па-гадаю, всю правду узнаю. Что было, что будет, кто бросит, кто полюбит…
Скиф устало глянул на нее. Цыганку словно током пронзило от этого взгляда. Отшатнулась от него, выпучила глаза и хриплым шепотком спросила:
– Ты кто будешь, князь бриллиантовый?
– Тот, кто и без вас все знает, – вполголоса буркнул ей Скиф.
Цыганки дружно замели юбками по проходу, словно завидели милиционера.
– Чем ты ее парализовал? – гыкнул Засечный.
– Послал к цыганской матери…
Когда через весь лоб Скифа пробегала одна-единственная, но широкая морщина, тогда его лучше было не беспокоить. Поэтому Засечный принялся балагурить со слабо улыбавшимся в ответ Алексеевым, которого Засечному приходилось подстраховывать в переходах между вагонами, где железный настил ходил под ногами, как в трюме танкера.
В салоне ресторана было почти пусто, почти чисто и почти пристойно. Пахло прогорклой поджаркой и заветрившейся осетриной. На одной половине расположилась дружеская компания, на свободной за указанным третьим столиком справа скучал перед графинчиком священнослужитель в православном подряснике. Он был коротко, по-светски, острижен, гладко выбрит, ни бороды, ни усов не носил. На лощеном чисто европейском лице с прозрачными голубыми глазами и тонким длинным носом была написана какая-то слишком трезвая, явно не русская озабоченность.
Лет ему было чуть за пятьдесят, но в очень светлых густых волосах седины почти не заметно. Униат или поп из какой-то новоукраинской конфессии, так показалось Скифу. Ребята из команды Скифа вежливо кивнули попу. Поп слишком жеманно приподнял левую бровь и внимательно вгляделся в соседей. Щепотью суетно перекрестился и плеснул каждому в рюмку коньяка из своего графинчика.
– "Щэ не вмэрла Украина…" – шутливо поблагодарил дарителя Скиф, чокаясь с ним.
– "Алэ вмэрты мусыть…" – подхватил шутливый тон европейский поп и чокнулся с рюмкой каждого. – Здравы будем, грешники окаянные!
– Ну, отец, так сразу и припечатал – грешники! – вскинулся на него Засечный. – А может, мы паломники из Святой земли?
– Несть человека без греха, а грех ваш на вас же отпечатался – правое плечо выпирает, долго на нем ружье носили.
– Тогда отпустите нам грехи наши, – с тихой улыбкой попросил Алексеев.
Поп отрешенно покачал головой и смежил веки.
– Никто, аще бог грешникам отпустит. Речено бе Екклесиастом: "Криво не створи ся прямо и чесо несть паки неизлечимо".
Поп жадно выпил коньяк и, круто развернувшись, оглядел полупустой салон. Веселая компания была занята собой. Поп снова повернулся к соседям по столику и дал знак, чтобы все наклонились к нему, и тихо заговорил, широко раскрывая глаза:
– Я вас тут, братие, давно жду. Поклон вам от торговых людей из Львова. Пока о делах ни слова, поговорим в тамбуре.
Команда Скифа настороженно переглянулась.
– А разве сан позволяет священникам? – как-то уж очень непривычно робко спросил Алексеев.