Русский Рэмбо для бизнес-леди
Шрифт:
– Любой?
– Так точно.
– Сколько стоит ликвидация всех причастных к убийству моего мальчика?
– Все причастные уже оплачены.
– Коробовым? – вскинул глаза Костров.
– Вам не надо знать кем, – отрезал Стецюк.
– Приказываю тебе, Гнат Стецюк, ликвидировать Мучника и Скифа – лично. Засечного и Алексеева – можешь нанять бандитов…
– Есть лично Скифа и Мучника. Товарищ генерал, мне кажется, кроме известного казака, вы забыли еще одного – лично.
– Кого я забыл?
– Вы не считаете, что история смерти вашего сына написана
"Этот странный человек умеет читать мыло!'" – с мистическим страхом подумал Костров и хрипло выдохнул:
– Ты тоже так думаешь и можешь самого его… Инквизитора?
Десять лет назад Гнат Стецюк, закончив Институт военных переводчиков, получил назначение в КГБ.
И, к его гордости, не переводчиком, а настоящим оперативным сотрудником. В мечтах он уже видел на своих плечах погоны с большими звездами. После семи лет безупречной службы в Управлении КГБ во Львове его откомандировали на спецзадание в Афганистан. На месте выяснилось, что задание состояло в сопровождении верблюжьих караванов от Гиндукуша до Памира. Гнат быстро понял, что в тюках, болтающихся на верблюжьих горбах, был опиум, по-пуштунски – чаре. Он искренне считал, что участвует в тайной операции КГБ, необходимой для чего-то его стране, и даже гордился этим. Но когда Инквизитор перекрыл верблюжьи тропы, выяснилось, что Гнат, сам того не ведая, помогал делать грязные "наркодоллары" каким-то высокопоставленным проходимцам.
Кому именно, он не знал и по сей день. Инквизитор тогда лично сорвал с него капитанские погоны. С тех пор год за годом Гнат копил ненависть к Инквизитору и готовился к расправе над ним.
– Так ты можешь Инквизитора? – повторил вопрос Костров. – Отвечай, Стецюк!
– Десять суток я в вашем подчинении, – сухо ответил Гнат. – Приказывайте.
– Приказываю, – выдохнул Костров. – Адресами фигурантов тебя снабдит в Москве полковник Романов.
– Я знаком с полковником Романовым.
– Он же снабдит тебя оружием югославского производства.
– Предпочитаю работать своим оружием.
– Югославским, Стецюк!.. Акции должны создать иллюзию расправы хорватских секретных агентов над сербскими военными преступниками. Операция будет называться "Сербский след".
– Понимаю… Есть оружием югославского производства!
– Как я узнаю о твоих делах?
– Из газет.
– Больше не задерживаю тебя, Стецюк!
"Ужас, как он похож на Инквизитора! – подумал Костров, включая двигатель. – Будто зеркальное отражение изверга. Интересно: от бога или от дьявола они оба?" – подумал он и не нашел ответа.
– Кто в эту жизнь послан богом, а кто сатаной, какое до этого дело мне, несчастному старику, потерявшему единственного сына? – горестно вздохнул он. – Главное, чтобы мой мальчик был отомщен!
Глава 38
Мирослав проснулся в то утро в холодном поту. Он заглянул за перегородку, за которой метался у теплого бока русской печи стонущий во сне Алексеев, потом попил смородинового отвару и сел на краю постели.
Дотронулась до его мокрой спины проснувшаяся супруга:
– Уж не хворость ли к тебе подобралась, Мирослав?
– Сон мой проклятый опять вязался ко мне.
– Чай страшный сон – рубаху хоть отжимай?
– Страшный… И опять самый конец не досмотрел, проснулся.
Перекрестив жену и закрыв глаза, Мирослав стал пересказывать ей свой сон:
– Будто бы в стародавние времена татаро-монгольских набегов построил я свою Златоглавую. А татаровья все лезут и лезут, в каждый набег разор ей великий творят. А в один-то из набегов… Из своих Каин выискался и провел врагов к Златоглавой тропами лесными, тайными.
К ночи враги совсем близко подобрались к Златоглавой, пустили тучей стрелы огненные, и огонь-полыхалище объял красавицу мою. И обратился я к господу за помощью… Горели уже золотые купола, а помощи от господа все не было и не было мне. Видно, в те времена грешник я был великий…
Вплотную уже подступили поганые, – стараясь не смотреть на попадью, продолжал Мирослав. – Уже перед папертью крутятся на лохматых лошадях, вот-вот ворвутся в храм божий, и силы уже покидают меня. А тут вдруг земля задрожала, и небо будто разверзлось. Откуда ни возьмись двое ратников на конях белых и один ратник – на коне черном… Латы и кольчуги на ратниках огонь отражают, на шеломах золотых бунчуки из конского волоса по ветру вьются.
У одного – шрам страшный по разбойному его лику, другой вроде болезный, но духом силен. А тот, что на вороном коне, – борода в проседи, а в глазах мука неизбывная, прямо волчья какая-то мука…
Кричу им: "От кого вы мне посланы?.." А они в ответ: "Воители мы славянские, с полей кровавых сербских на Русь путь держим и тебя, Мирослав преподобный, в беде не оставим". Кричу: "Владыко ли небесный вас послал или князь тьмы окаянный?"
Двое-то отвечают: владыко, мол, небесный, а третий, что на черном коне, молчит.
По его почину бросились они все трое на поганых.
Мечами харалужными сечь их стали, гнать от храма божьего. В разгар сечи оглянулся я и вижу: огонь-полыхалище внутрь храма дорогу уже проторил, вот-вот к ликам святым подберется. Бросился в храм иконы спасать, а за мной тот, что телом слаб, но силен духом…
– Господи, Мирослав, ты ж того описал, который по осени у нас гостил, и того, со шрамом по лику, с которым он в наш дом с собакой страшной приезжал! – воскликнула в изумлении матушка.
– Они, как есть, – кивнул Мирослав. – А тот, что за мной в горящий храм поспешил, стал быть, болезный наш послушник Олександр. Сон этот в первый раз еще летом ко мне явился. Но за делами мирскими забыл я его вскорости. А по осени, когда их троих на перроне одесском увидел, подумал, что пора мне, матушка, от наваждения дьявольского в московскую Кащенку проситься.
– Так лики-то спас ты с болезным нашим?
– Не помню я… Каждый раз дохожу до этого места и просыпаюсь .
– Ох, не к добру твой сон, Мирослав! – воскликнула Марья Тимофеевна, инстинктивно живот руками оградив – Поберег бы ты себя, родненький…