Русский Ришелье
Шрифт:
Герцогиня Курляндии и Семигалии и впрямь была доброй женщиной:
– Право же, не стоит спешить туда, где убивают, господин посол.
– Ваша светлость, но ведь недаром существует выражение «умираю от скуки». Нет ли у вас каких-либо свежих известий? О чем рассказывал московский посол на сегодняшнем обеде?
Луиза-Шарлотта не задумалась над тем, откуда барон фон Лизола знает об этом обеде. Она лишь ответила на вопрос:
– Увы, ни о чем.
– Но ведь говорил же он хоть что-то? – удивился дипломат.
– Да, конечно. Он расспрашивал, где в Курляндии ловят
«Только русский варвар мог счесть местное вино отменным, – с раздражением подумал тонкий ценитель вин из Вены. – Но зачем он прибыл в Митаву, не на рыбалку же?! Впрочем, скорее всего, с малосущественной протокольной миссией, раз ему было не о чем говорить с герцогом. Что же, моей цели это не поможет, но и не помешает».
Итальянец Лизола жил интригами и мечтал о мести. Мести Франции, оккупировавшей его родной итальянский город. Ради этого он и плел тонкую дипломатическую интригу: хотел втянуть Австрию в войну с дружественной французам Швецией, укрепить неприязнь Москвы к Стокгольму, поссорить Швецию и Бранденбург, помирить польского короля с украинским гетманом Хмельницким и… оставить Францию в изоляции: при таком раскладе шведам было бы не до парижских друзей. Просто удивительно, какие замыслы роились в голове этого честолюбивого политика, не занимающего высоких постов.
– А каковы новости из Бранденбурга? Умоляю вас, ваша светлость, развейте мою скуку!
Дипломат спрашивал, герцогиня отвечала. И вот теперь, слушая простодушный рассказ ее светлости, Лизола узнал немало тайн. От того, что красивая герцогиня, утонченная, высокородная аристократка, бескорыстно выбалтывала ему секрет за секретом, темпераментный итальянец испытывал почти такое же наслаждение, как если бы она раз за разом покорно отдавалась ему…
Глава III. Признание его светлости
Герцог вопросительно взглянул на посла. Канцлер Фалькерзам, незаметно для Ордина-Нащокина вошедший в библиотеку, также выжидающе смотрел на Афанасия Лаврентьевича.
«Ох, старею, – подумал про себя воевода, – как же шагов Фалькерзама-то не расслышал?!»
– Итак? – требовательно спросил герцог.
Посол понял: намеченный им план разговора рушится. Он ведь готовился к велеречивой беседе, хотел исподволь, по реакции собеседников, определить, как далеко он может зайти.
– Давайте обойдемся без предисловий, – предложил Якоб.
Прямота его светлости заставила Ордина-Нащокина перестроиться. Но будучи человеком умным и волевым, воевода не растерялся, а стал четко и ясно формулировать собеседникам суть ситуации:
– Войска его величества, государя, царя и великого князя всея Руси движутся к Риге. Я сам разведал наиболее удобный путь к крупнейшему городу Лифляндии.
– Отчего же вы не с войском?
– Его величество, государь, царь и великий князь всея Руси желает сообщить вашей светлости, что русская армия не перейдет границу герцогства Курляндского даже для того, чтобы запастись провиантом и фуражом. Но его величество надеется, что ваша светлость не станет чинить препятствий митавским купцам, коли они пожелают поставлять его армии припасы.
– Когда же я мешал коммерции? – удивился герцог.
– Ваша светлость! Мой царь может избавить вас от опасного соседства со шведами. Разве они не угрожают безопасности герцогства?
– Я желаю успеха его величеству царю в его предприятии.
Ордин-Нащокин решился:
– А почему бы вашей светлости не помочь царю?
– Вряд ли двести моих мушкетеров способны штурмовать Ригу.
– Но у вашей светлости имеется влияние на рижских бюргеров. Если бы ваша светлость подписали манифест к рижанам с призывом перейти в русское подданство и обещанием, что царь сохранит все вольности Риги, вашей светлости бы поверили. Бюргеры не стали бы защищать город. Король же шведский увяз в Польше, гарнизон рижской крепости невелик…
Кстати, мне известно доподлинно: свыше полувека назад рижские ратманы уже вели переговоры с нашим царем. Они просили тогда сохранить вольности Риги и разрешить рижским купцам беспошлинно торговать в России, обещая принять российское подданство. Это случилось вскоре после окончания Ливонской войны. Рига тогда принадлежала еще Польше, а не Швеции, и у рижан-лютеран возник конфликт с польским королем-католиком. Но царь не стал тогда из-за Риги начинать новую войну с польским королем.
Герцог переглянулся с канцлером и произнес:
– Я думаю, лучше будет сделать так. Когда русская армия окажется недалеко от Риги, рижанам тайно доставят грамоту от моего канцлера. Можете не сомневаться, господин посол, барон Фалькерзам знает, кому ее передать.
Ордин-Нащокин был весьма удивлен: он с поразительной легкостью, без усилий, достиг того, чего хотел. Но где гарантии, что герцог сдержит свое ничем не подкрепленное обещание?
– Господин канцлер, я могу быть уверен, что никакие случайности не помешают манифесту попасть в Ригу?
– Я не привык, чтобы мои слова ставили под сомнение, – несколько надменно ответил немецкий барон.
Видя недовольство своего канцлера, курляндский герцог Якоб примиряюще улыбнулся:
– Я понимаю ваши сомнения, господин посол. Но они напрасны. Если его величество пообещает не менять местных порядков и обеспечить беспошлинную торговлю, то не только в Риге найдутся желающие перейти под власть вашего царя. Я сам соглашусь стать его вассалом.
Хоть и был Ордин-Нащокин готов к неожиданному повороту событий, но слова герцога ошеломили уроженца Псковского воеводства. Он молчал, не зная что и сказать. Ведь речь шла о перекройке карты Европы!
Герцог понял настроение дипломата и решил: надо объясниться, чтобы потом не появилось недоверия:
– Я не забыл, как король Польши Владислав, сюзерен герцогства Курляндского, пятнадцать лет назад, после смерти моего дяди, добивался, чтобы герцогом стал его брат, кардинал Ян Казимир – нынешний король Польши. Это надо же додуматься, выдвигать иезуита на роль монарха в лютеранской стране! Мне стоило тогда огромных усилий оградить лютеранскую Курляндию от этого католического святоши, а престол сохранить для династии Кеттлеров, которую я представляю.