Русский щит. Роман-хроника
Шрифт:
Напрасно оправдывался хан Байдар, жалуясь Батыю, что нигде не мог найти проводников, — предводитель татарского войска прогнал незадачливого хана в обоз. Однако сам пошел к Рязани не через леса, а дальним, кружным путем — по реке Проне.
Пронский князь Всеволод Михайлович, не надеясь на силу своей немногочисленной дружины, ушел на север, к Коломне. Татарское войско сожгло покинутый жителями город Пронск и по льду реки двинулось к Рязани, опустошая прибрежные села и деревни.
Рязань готовилась к обороне.
Ко всем воротам столицы Рязанской земли — Старым Пронским,
Многие, не дожидаясь зова, приходили сами с семьями и имуществом. Крепкие стены Рязани не раз спасали людей от нашествий. Надеялись люди отсидеться за стенами и от татар. Воеводы обнадеживали, что татары-де — такие же степняки, как половцы. А половцы, как известно, больших городов приступом не брали: пограбят и отскочат обратно в Дикое Поле. Да и то верно: с луками да сабельками на Рязань не попрешь — твердыня!
Привалился город Рязань к немыслимо крутому береговому обрыву, а с остальных сторон огорожен великими валами. На много сажен поднялись валы над глубокими рвами, а еще выше — стены из дубовых бревен, башни с бойницами. Зимой во рвах не было воды, но обледенелые откосы валов становились еще неприступнее.
И оборонять город еще было кому. Все горожане, от мала до велика, взялись за оружие. Мужики из окрестных деревень пополнили ополчение. Подоспели рати из малых рязанских градов: Зарайска, Борисова-Глебова, Переяславля-Рязанского. Засадный полк Романа Ингоревича, пополненный ратниками других разбитых полков, тоже пришел в Рязань. Для Юрия Игоревича в том была радость: молодой Роман Ингоревич слыл твердым и опытным воеводой.
Кипела, гомонила Рязань.
Тысячи людей копошились на валах и стенах, подновляли укрепления, подносили к бойницам стрелы, камни, глыбы смерзшейся земли, золу и песок, чтобы слепить приступающих татар.
В кузницах неумолчно стучали молоты, гудело в горнах тугое пламя, пар со свистом вырывался из кадушек с водой, куда опускали для закалки откованные мечи. Насаживали на крепкие березовые древки жала копий, точили наконечники для стрел. Из полков приходили здоровяки-десятники, охапками уносили оружие.
Князь Юрий Игоревич почернел от забот, от бессонницы. Не смотрел — сверкал глазами, говорил жестко, отрывисто, возражений не терпел. По всему городу сновали доверенные люди князя: ближние дружинники, воеводы, тиуны. Властно повел себя князь. Боярским и купеческим добром распоряжался как своим собственным, все оружие велел свезти на свой двор. Бояре заворчали было (дорогонько оружье-то, иная кольчуга табуна коней стоит!), да прикусили языки: на соборной площади по приказу киязя смахнули голову боярину Стару, припрятавшему воинский запас…
Тревожно было в городе.
Леденящим шепотком ползли слухи о гибели пронских городов, о поголовной резне, учиненной татарами в неукрепленном селе Добром Соте, о сече на валах Ольгова-городка, последней крепости перед Рязанью. Кое-кто подумывал, что лучше отбежать в мещерские леса, там пересидеть беду, а не пытать счастья в осаде. То ли выстоит Рязань, толи нет, а леса — они завсегда укроют! Немного было таких слабодушных, но все ж таки были. Княжеские дружинники силой задерживали беглецов в воротах, отправляли на стену, к бойницам.
А пример робким подал не кто иной, как сам пастырь духовный — рязанский еписком. Ночью неслышно распахнулись ворота епископского подворья, что у Успенского собора, гнедые кони вынесли на улицу закрытые черные сани. Два десятка всадников в монашеских рясах, но со щитами и копьями в руках, ехали следом. Стража у Старых Пронских ворот не посмела задержать епископского выезда, послушно отомкнула тяжелые засовы. Епископские сани растворились в темноте. Много было потом разговоров в Рязани. Нашлись люди, которые будто бы сами слышали совсем не апостольские слова, произнесенные епископом перед отъездом: «Не красен бег, но здоров!» А может, и наговаривали люди на отъехавшего, кто знает?..
Хан Батый со всем своим воинством, с осадными орудиями и обозами приступил к Рязани 16 декабря, в день пророков Аггея и Даниила. Князь Юрий Игоревич, его племянник Роман Ингоревич, ближние бояре и воеводы стояли на башне Старых Пронских ворот, смотрели, как, разливаясь будто черная вода в половодье, накатывается по льду Оки-реки на город несметная татарская сила.
Набатно загудели колокола рязанских соборов.
На их призывный гул выбегали из домов дружинники и горожане, карабкались по крутым лестницам на стены. На узкой улице, примыкавшей к Старым Пронским воротам, выстроился конный полк Романа Ингоревича. Кони первого десятка упирались мордами в воротные створки, слизывали шершавыми языками иней с дубовых брусьев. В другое время обратили бы внимание на этот иней, потому что верная примета есть: иней на Аггея — к теплым святкам. Но нынче другое занимало людей. Дружинники тихо переговаривались:
— В поле, что ли, выходить будем?
— Да нет, куда там, у татар — сила!
— А полк-то весь тут…
Поглядывали на полкового воеводу Нелюба. Воевода сидел в седле недвижимо, в окладистой бороде — снежинки, взгляд из-под насупленных бровей сердитый. Такого не расспросишь!
Простучав сапогами по мерзлым ступенькам, на башню взбежал дозорный. Протиснулся, расталкивая плечом бояр, к князю Юрию Игоревичу:
— Княже! Обоз подходит по реке… Саней пятьдесят с осадным запасом… Стража при обозе малая… Не ровен час, перехватят татары наш обоз!
— Обоз, говоришь? Где? — заволновался князь.
— А вон тамо… Из-за поворота выползает…
Вмешался Роман Ингоревич:
— Нельзя отдавать обоз, нельзя! Дозволь, княже, вывести полк. Задержу татар хоть на малое время, пропущу обоз в ворота. Дозволь!
Юрий Игоревич заколебался. Опасно, ох как опасно! Не ворвались бы татары в град на плечах Романовых дружинников… Но и полсотни саней с осадным запасом — тоже богатство немалое, жалко отдавать…
— С богом! Выводи полк!
Полк Романа Ингоревича выехал из распахнутых ворот, спустился к реке, наперерез татарским сотням. Те приостановились, накапливаясь.