Русский Стамбул
Шрифт:
«В бытность мою в Константинополе, я вступил по нужде в янычарскую службу и жил в полку, Ельлибеш джамаат называемом», — писал Федор Эмин (Емин) в своей книге «Краткое описание древнейшаго и новейшаго состояния Оттоманской Порты», изданной в Санкт-Петербурге в конце 60-х годов XVIII века. Очевидно, автор не только хорошо изучил страну своего пребывания, но и неплохо овладел турецким языком за время службы в султанской армии, так как помимо заметок об истории происхождения турков, их нравах, обычаях, государственном аппарате Эмину удалось оставить интереснейшие сведения о религии, османской культуре, искусстве, жизни и быте того времени: повествование бывшего янычара перемежалось грамотно изложенными турецкими терминами, словами, понятиями. Закончив «вынужденную» (по необходимости) службу в Константинополе, Федор Эмин сумел вернуться в Россию.
«Рабы
Хотя турецкие власти не отказывали так называемым «добровольным наемникам», все же особые надежды в плане фанатической преданности султану они возлагали на обращенных в ислам, сильных физически юношей не турецкого происхождения, которых с детских лет готовили к службе в янычарском корпусе и обучали военному искусству. Им запрещалось жениться, заниматься ремеслом и торговлей. Единственной их целью признавалась борьба с людьми, не исповедующими ислам. Все они были «рабами правительства». По свидетельству русского историка А.Ф. Миллера: «Хорошее жалованье, щедрые подарки султанов, легкая возможность выдвинуться на высокие военные и правительственные посты — все это делало янычар ревностными бойцами и надежной опорой султанского трона». Благодаря таким «рабам правительства» Турция превратилась в многоплеменную империю, когда простой янычар или раб мог сделаться панной или визирем (везир, визирь — высшее должностное лицо в Оттоманской империи, трехбунчужный паша; великий визирь — первый министр, глава правительства). Впрочем, любой, даже самый значимый и почитаемый визирь в одночасье мог лишиться не только своего поста, но и жизни.
Одной из важнейших статей султанского бюджета составляло снабжение армии и дворцового окружения.
Помимо этого, большие средства направлялись на жалованье янычарам и снабжение вассальных турецких территорий. Любая задержка с выплатой денег янычарам могла грозить бунтом в их рядах, полным срывом военных операций и даже уходом с поля боя недовольных, что было чревато поражением султанских войск в боевых сражениях.
Янычары являлись привилегированной частью султанского регулярного воинства. Они были избалованы денежными и имущественными подачками от правителей, привыкли получать различные вознаграждения, особенно после удачно проведенных военных операций. В основном же турецкая армия представляла собой пеструю толпу, «плохо одетую», «еще хуже вооруженную», «совершенно необученную», «выставляемую в порядке мобилизации».
«Этот сброд, — писал Н.А. Смирнов, — можно было удержать не столько строгой дисциплиной, сколько денежными подачками и возможностью грабежа мирного населения как самой Турции, так и ее противника». Очевидно, поэтому турецкая армия того времени стоила правительству громадных денег, поскольку постоянной статьи расходов на снабжение эдакой разношерстной вооруженной силы в бюджете турецкого правительства не имелось. Как водится, скупой платит не только дважды…
В конце XVI века бунты янычар, недовольных, как правило, своим денежным довольствием, стали обыденными для Османской империи. Русский посланник Григорий Нащокин оказался свидетелем такого события в январе 1593 года: «… учинилось во Цареве дворе межиусобье: приходили на царев двор спаги и бронники и пушкари и многие люди, которые емлют алафу (денежное вознаграждение). А хотели убить дефтердара (военачальника) большого, что им алафы сполна не дает. И был бой на Царе дворе…» Султан опасался янычарских бунтов и выполнил их требования: «… государь Мурат салтан, пашей и дефтердаров велел переменять, что такой шум на него навели» — и назначил других людей на высокие правительственные и военные должности.
Выбор пал на Ивана Новосильцова
Война с Турцией не входила в планы русского государя Ивана IV. Но политическая обстановка заставляла его задумываться и об этом.
С потерей Астрахани султанское правительство лелеяло надежды взять реванш, в том числе и на Кавказе. Иван Грозный делал все, чтобы найти повод примириться с Турцией и напомнить ей о заявленной в дипломатических документах «извечной дружбе, которая не должна нарушаться из-за далеких и чуждых Турции Казани и Астрахани».
Благовидным предлогом для возобновления мирных переговоров явилось восшествие на престол султана Селима II. В Москве было принято решение отправить к новому правителю Османской империи посольство.
Иван IV остановил свой выбор на Иване Петрове, сыне Новосильцова, который, помимо поздравлений с восшествием на престол, должен был передать царский подарок Селиму II: сорок соболей, рыбий зуб и красных кречетов. Охрану русского посольства осуществляли пятьдесят донских казаков во главе с атаманом Михаилом Черкашиным. Донские казаки пользовались расположением Ивана Грозного, о чем свидетельствуют документы того времени.
Однако, несмотря на примиренческий характер посольства Новосильцова, Иван IV оставался на страже русских рубежей и даже в грамоте, данной своему послу 13 ноября 1569 года для предъявления султану, не преминул подчеркнуть это, сопроводив свою подпись в конце текста четырьмя датами: «Господствия нашего 36, а царств наших: российского 22, казанского 18, астраханского 15». Мудрый политик, Иван IV прекрасно понимал, какими бедами может обернуться наступление Турции на юге России, поэтому проявлял некоторую уступчивость турецким притязаниям на Кавказе. Вопросу правомочности присоединения к русскому государству Астрахани и Казани не только в его правление, но и в бытность последующих русских царей придавалось большое значение.
Разъяснительная миссия
По прибытии в Стамбул Иван Петрович Новосильцов вскоре был принят султаном в Константинополе. История умалчивает, стал ли он узником Семибашенного замка во время своей миссии, так как его миссия заключалась в основном пояснении моментов политики России в отношении Турции и ее агрессивных амбиций в отношении Казани и Астрахани.
Государева грамота, которую доставил Новосильцов, была написана в безукоризненно вежливом тоне. Правда, в ней содержался упрек султану Селиму II в том, что он не известил о своем воцарении русское государство, которое всегда стремилось строить свои отношения с султанатом «в дружбе и братстве». В грамоте также сообщалось, что в который раз какие-то «лихие люди» стремятся поссорить Россию и Турцию, и русскому царю хотелось бы узнать о них от владыки Османской империи.
Перед Новосильцовым стояла нелегкая задача: почему на завоеванных территориях русскими были разорены несколько мечетей и произошли притеснения людей мусульманского вероисповедания. В секретной «наказной памяти» Ивану Петровичу предписывалось, затронув эту тему, при необходимости хитрить и прикидываться не вполне сведущим, не опытным во многих вопросах посланником. И «… если ему будет задан вопрос о причине захвата исстари мусульманских земель — Казани и Астрахани… — писал историк, — должен прежде всего сослаться на то, что человек он молодой и хорошенько про эти дела не ведает». Предписывалось Новосильцову упоминать в разговоре с султаном, что еще дед Ивана Грозного «… утвердил свою власть в Казани и Астрахани, но по просьбе самих мусульманских народов, которые били ему челом, прося о защите и помощи. И те, кто не предает русского царя и не чинит против него заговоров, в русском государстве живут в достатке, с хорошим жалованьем, каждый в своей вере».
Пришлось Ивану Петровичу объясняться и по поводу присутствия русских на Тереке, а также строительства в 1567 году города в устье реки Сунши. Не помог довод русского посланника о том, что город якобы был возведен по просьбе царского тестя Темрюка-князя Айдоровича, которому принадлежали обширные земли в районе Терека.
«Крупная неудача под Астраханью показала туркам, — писал Н.А. Смирнов, — что открыто бороться за устье Волги они не могут и не имеют для этого ни достаточного количества сил, ни возможностей». В этом пораженческом признании во многом способствовала миссия Новосильцова. Однако хитрый противник быстро переориентировался и решил воплотить свои агрессивные замыслы через Кавказ. В переговорах с русскими стали фигурировать черкесы, кумыки, кабардинцы, ногаи, которые якобы «исстари принадлежат Турции». Речь велась о полном вытеснении русских с Кавказа, откуда туркам удобно было нанести удар по устью Волги, тем самым воспрепятствовать сближению России и Ирана.