Русский сыщик И. Д. Путилин т. 1
Шрифт:
Прошел день, два, три. Прошла неделя. За все это время следствие не продвинулось ни на шаг. Я терял голову. Подозреваемые в убийстве Анфиса, ее сын и дворник Остапов содержались в одиночных камерах дома предварительного заключения. Я допрашивал их поодиночке и вместе чуть ли не ежедневно, я устраивал им очные ставки — все напрасно! Ни малейших расхождений в их показаниях не было.
Прошло около года. Шутка сказать: целый год со дня кровавой трагедии в Гусевом переулке! Дом Степанова так и не был продан, на нем по-прежнему красовалась вывеска
Анфиса, Агафоша и дворник Остапов были преданы суду. Суд, однако, в силу слишком шатких улик признал их невиновными, и все они были освобождены. Убийца или убийцы, таким образом, гуляли на свободе.
Это дело не давало мне покоя. Я поклялся, что разыщу их во что бы то ни стало. Прошел, как я уже сказал, год. И вот вскоре произошло одно весьма важное событие, наведшее меня на след таинственного злодея.
Однажды юркий Юдзелевич вбежал ко мне, сильно взволнованный, и прерывистым голосом прокричал:
— Нашел! Почти нашел!
— Кого? О чем, о ком ты? — спросил я раздраженно.
— Убийцу... В Гусевом переулке!
— Ты рехнулся или всерьез говоришь?
— Как нельзя серьезнее.
Торопливо, давясь словами, он рассказал мне следующее. Утром он находился в одном из грязных трактиров, выслеживая кого-то. Неподалеку от его стола уселась компания парней, один из которых начал рассказывать о необыкновенном счастье, которое привалило его односельчанке, солдатке крестьянке — Новгородской губернии Дарье Соколовой:
«Слышь, братцы, год тому назад вернулась из Питера к нам в деревню эта самая Дарья. Спервоначала служила она горничной у какого-то майора, а потом, родив от своего мужа-солдата ребенка, пошла в мамки к полковнику. Отошедши, значит, от него, когда ребеночка евойного выкормила, и припожаловала к нам в деревню. Дарья привезла много добра. Только сначала все хоронила его, не показывала. А тут с месяц назад смотрим, у мужа ее часы золотые появились. Слышь, братец, золотые! Стали мы его проздравлять, а он смеется и говорит: «Полковник ее за выкормку сына важно наградил!»
— Ну-ну, что дальше? — быстро спросил я Юдзелевича.
— А дальше я подсел к сей компании, спросил полдюжины пива, стал угощать их и выспросил у парня все об этой Дарье, кто она, где живет теперь и так далее... Тот все мне как на ладошке выложил. Вот-с, не угодно ли, я все записал.
— Ну, на этот раз ты и впрямь молодец, — радостно сказал я ему. — Теперь вот что. Ты и Козлов отправляйтесь немедленно туда, в деревню Халынью Новгородской губернии. Арестуйте эту красавицу Дашеньку и еще кого, если нужно, и доставьте сюда!
Приехав поздно ночью в деревню, они переночевали на местном постоялом дворе, а утром, чуть свет, бросились к становому приставу, представились ему, рассказали, в чем дело, и попросили его, чтобы урядник,
И урядник, и сотский сказали, что мужа ее нет, он в Новгороде, в казармах.
Агентов встретила сама Дарья, красивая молодая женщина с холодным бесстрастным лицом, полная, рослая, сильная. Юдзелевич любезно поклонился деревенской красавице. Та улыбнулась, показав белые, ровные зубы.
— Позвольте, красавица, в гости зайти? — начал он.
— А чего вам надобно от меня? — не без кокетства спросила она.
— Поклон мы вам из Питера привезли.
— Поклон? Скажи пожалуйста, от кого это?
Юдзелевич свистнул. Из-за соседних изб появились сотский, десятский и урядник.
— От кого? От майора Ашморенкова с женой и сыном... И от горничной их, Паши! — быстро сказал агент.
Дарья Соколова вскрикнула, смертельно побледнела и схватилась обеими руками за сердце. Непередаваемый ужас засветился в ее широко раскрытых глазах. На минуту на нее как бы нашел столбняк, потом вдруг она опрометью бросилась в избу. Все присутствующие тоже бегом устремились за ней.
Она стояла у печи, прерывисто дыша и отирая руками крупные капли холодного пота. Губы ее шевелились, точно она читала молитву или хотела что-то сказать страшным «гостям».
— Арестуйте ее! — приказал сельским властям Юдзелевич.
Она взвизгнула и, когда те пошли к ней с полотенцами в руках, чтобы связать ее, стала отчаянно бороться, схватив с окна большой нож. Проявив необычайную, совсем неженскую силу, она швырнула от себя сотского, высокого рыжего детину, точно ребенка.
— Эх, здоровая баба! — воскликнул тот, сконфуженный.
Наконец она была связана, и как раз в эту минуту в избу вошел становой пристав. Начались допрос и обыск. Допрос не привел ни к чему, лихая «кормилица» упорно запиралась. Зато обыск дал блестящие результаты: в сундуке были найдены деньги, несколько процентных билетов, двое золотых часов, много серебряных вещей. В тот же вечер она в сопровождении полицейского офицера местной жандармерии была отправлена в Петербург.
Когда Дарья предстала передо мной, она была понура, бледна.
— Ну, Дарья, теперь уже нечего отпираться... У тебя найдены почти все вещи убитых в Гусевом переулке. Предупреждаю тебя: если ты будешь откровенна, это смягчит твою участь. Ты убила? — сразу огорошил я ее.
— Я.
— Кто же тебе еще помогал в этом страшном деле?
— Никто. Убила их я одна.
— Одна? Ты лжешь. Неужто ты одна решилась на убийство четырех человек?
— Так ведь они спали... — пробормотала Дарья.
И когда она сказала это — «они спали», — передо мной с поразительной ясностью встала ужасная картина убийства. Эти разбитые утюгом головы, это море крови, куски мозга, этот страшный круг из крови и мозга, образовавшийся от верчения бедного мальчика по полу в мучительной агонии. И вспомнились мне слова пристава при виде разбитой головы майора: «Экий ударище! Экая сила!» А этот действительно ударище... нанесла женщина.