Русское видео
Шрифт:
— Да что вы, товарищ майор, в самом деле! Азиз же мухи не обидит! Я еще смеялась: тоже мне, телохранитель. Это он с виду суровый, зато душа — нежная. Во вторник? Нет, как он в полдень вернулся, так мы и не расставались. Это я перед кем угодно подтвердить могу. Уж поверьте, не ошибаюсь, ближе трудно быть…
Смуглая Нина зарделась, опустив глаза. Все, что она говорила, буквально подтвердила и Рая. Вечера она проводила дома в обществе супруга, но днем принадлежала Глуздову, за редкими исключениями, когда необходимо было показаться на работе. Нина же была совершенно свободна — как и свободна была их обоюдная страсть с Азизом. Судя по всему, женщины говорили правду.
Разумеется, идти на очередной допрос с показаниями, опровергающими
— Итак, Валиев, ваше алиби отчасти подтверждается. Но это еще не все.
— Что значит «отчасти»? Ведь Нина и Рая подтвердили…
— Поостыньте. Отчасти — это и значит отчасти. За два десятка лет работы в розыске опыт у меня накопился большой. Если сразу чую неладное, так оно и выходит. Все зависит от свидетелей. А кто они? Возлюбленная и работодатель. Так сказать, лица заинтересованные. Меня это не убеждает, а значит, и я не стану убеждать прокурора в необходимости изменения меры пресечения…
Валиев задумался и осторожно, но уверенно сделал ответный ход:
— Значит, всего этого мало, чтобы выпустить меня? Нужны еще доказательства, а сами вы их искать не хотите — или не в состоянии. Получается, что если я их не представлю — сидеть мне за чужие дела. А то и похлеще — как бы «вышку» не схлопотать.
— Рад, что здравомыслие вас не покидает. С толковым человеком и дело иметь приятно. Подводить под «вышку» мне вас незачем. Просто я изменю тактику и буду отыскивать нечто прямо противоположное — доказательства вашей вины. И рано или поздно наскребу пару-тройку необходимых свидетельских показаний.
— Да уж, не сомневаюсь…
— Вот и ладно. А пока подумайте…
— Да что ладно? Подумайте… Ох, и работа ваша су… да сами знаете, какая. А все равно — не хочу быть козлом, на которого все валят.
— Мне и самому вас держать нет смысла. Но живем, как говорится, не по учебникам, а по жизни. Так что прошу — доказательства невиновности на стол — и гуд бай. А еще лучше — попросту сдайте убийцу.
Ох, как этого не хотелось Валиеву! То, что он знал, и то, что свидетельствовало о его непричастности к убийствам, давало ниточку в совсем другом направлении. Но из двух зол приходилось выбирать меньшее.
— Ладно, получите, что просите. Ведь не отстанете… И дело тут не в прокуроре… Но поедете со мной только вы один. Иначе никакого разговора не получится. Так и знайте, а честное слово офицера — это вы оставьте для внутреннего употребления.
«Ну, слово — словом, — думал майор, — дай только, голубчик, зацепить твои улики, а там, глядишь, и тебя выпотрошим подчистую, — и любовно поглаживал в кармане рукоять двадцатизарядного автоматического пистолета. — Это только ты считаешь, что я здесь один. Нет, это ты один… А мы на пару со «стечкиным».
Дом, куда пришлось с пересадками добираться общественным транспортом (условие, поставленное Валиевым), на первый взгляд не сулил никаких неожиданностей. Это и был тот флигель, где, в соответствии со штампом в паспорте, полагалось обитать Азизу. Его уже осматривали сотрудники розыска и ничего не обнаружили. Ничего нового от этого посещения Стронин не ожидал. В этой развалюхе жилой, и то с натяжкой, можно было назвать только одну комнату. Обшарпанные, в сальных потеках стены, однако, резко контрастировали с небольшим западногерманским телевизором и подержанным видеоплейером. Тут же валялись три кассеты с выписанными на корешках названиями — боевики, каменный век, середина восьмидесятых. Все остальное — колченогая кровать, фанерный стол, три гнутых стула и тумба под телевизором выглядело так, будто было подобрано на свалке. Небольшая связка ключей, которую возвратили Валиеву при выходе из КПЗ после отмены ареста, сделала свое дело. Оставался один запор — на боковой филенчатой двери, снабженной цифровым
— …Если кого в этой истории и жаль, так это безвредного воришку Филимона. Мой так сказать, персонаж. И то жаль как-то отвлеченно. Не шлялся бы, где не просят. Я? А что — я? Разве после этого я хуже стал? Есть все-таки разница в общественной ценности этой уголовной мелочи и моей. Да и потом — щипать от государственного пирога это одно, а кто ему дал право зариться на мой кусок? Рылом не вышел. Один удар — и проблемы как и не бывало…
Изображение смазалось, послышался треск, шипение — пленку монтировали в домашних условиях, топорно. Собеседник Глуздова явно не стремился осветить беседу полностью. И этим собеседником мог быть только Валиев. Снова звучал голос Глуздова:
— А как можно было кончить без шума? Больших мастей ворюга! Я таких не терплю, но надо признать, в своем кругу это был авторитет. У блатных уважение взятками не купишь. Я ведь тоже не вчера родился, зубы съел на оперативной работе. Такого типа в одиночку не выловить. Пришлось наследить. Все равно пистолету пора было на помойку: засветился на мальчишке.
Еще стык. Экран словно раскололся зигзагом молнии. Лицо говорящего камера теперь брала крупным планом. Плечо собеседника, видневшееся в прошлом куске записи, исчезло. В голосе Глуздова сквозили какие-то нехарактерные, словно бы извиняющиеся интонации:
— А с гримом это я, конечно, напортачил. Поначалу все шло само собой — клеил, подкрашивал, тон клал — и вдруг увидел, что получается. А что оставалось делать? Надо же хоть немного спутать карты? У тебя Нинка, она алиби подтвердит, а мне время выгадать — позарез! Главное, чтобы книга выйти успела. А там — все, тогда меня не тронь. Думаешь, не знаю, на какую карту ставлю? Да после этой книжки за меня народу пойдет — как на демонстрацию… А трупы — плохо, не отрицаю, но без этого так и остаться бы мне провинциальным полуграфоманом, которому накатило и удалось наколотить денег. А с другой стороны — и рукопись эта так и осталась бы сереньким тюремным дневником, каких тысячи…
Снова стык, треск в динамике. Глуздов продолжает вещать, слегка сместившись в кадре:
— …И сам хорош! Не развязаться нам, крепко связаны, навсегда. Придется вдвоем — то ли падать, то ли наверх карабкаться. Ты же знаешь, я не виляю. И не приведи господь, если придетея вниз… Жить только и стоит так, иначе просто неинтересно… Лучше уж сразу…
Глуздов для наглядности повертел добытым из кармана пиджака пистолетом, заглянул, словно примеряясь, в ствол, потом убрал палец с курка.
Изображение прыгнуло, пошли пестрые дерганые полосы, затем на фоне мокрых джунглей мощно вылепился торс Шварцнеггера. «Хищник» — память Стронина автоматически воспроизвела надпись на кассете, лежавшей сверху. Подходяще.