Руссо-туристо
Шрифт:
– Люся!!! Люся!!! – орала блондинка бухгалтерской внешности, – это та самая соска! С термометром!!! Я тебе говорила, а ты не верила! Меняет цвет, если есть температура. Попробуй! Нет, ты попробуй, – орала она и пыталась сунуть огромную цветную соску в рот подруге-брюнетке. Но той было не до соски – она в гипнотическом трансе зависла у стеллажа с разноцветной жвачкой: такое изобилие даже в самом извращенном сне не могло ей раньше привидеться. В дальнейшем она скупала жвачки целыми стеллажами и я ее видел только жующей.
Тур-шахтеры, в мизантропическом
Радостное повизгивание вперемежку перегарным чадом продолжалось не меньше двух часов. После окончания шопинга, напоминавшего татаро-монгольский набег, наша увеличившаяся в весе и объеме группа только с восьмого приема втискивалась в автобус. «Икарус» сразу проседал на все четыре колеса.
Продавцы облегченно переводили дух, а ошеломленные зрелищем венгры-покупатели медленно отлипали от стен, с трудом пытаясь вспомнить цель своего прихода в супермаркет.
Вечерами мне втайне от жены приходилось участвовать в шахтерской кампании по уничтожению купленного днем спиртного (шахтеры в то время получали в месяц восемь моих зарплат и не могли позволить себе не перепробовать все венгерские марки).
«Золотой лев»
…Второе воспоминание: ресторан «Золотой лев», где нас должны были покормить проездом. Сам ресторан выглядел величественно: огромный белый зал с разноуровневыми площадками, высоченные колонны и золоченая лепнина под потолком. Белые столы и стулья. Белые скатерти. Молочно-кремовые салфетки с золотым фирменным тиснением. Мы несколько оторопели от монументального величия этого кулинарного Мавзолея: женщины одергивали на себе юбки и блузки, мужчины вытирали носки туфель о штанины.
Гид, сопровождавший нашу группу, ловко лавируя между столами, повел нас к забронированным местам. Длинной голодной змеей перетаптывались мы друг за другом мимо смачно чавкающих завсегдатаев. Глаза наши спотыкались о безымянные шикарные блюда и напитки, ананасы и другие плоды, о существовании которых до той поры мы и не подозревали. Наши губы были плотно сжаты, чтобы предательская слюна не капала на пол. От предвкушения фантастического обеда саднило воображение и под языком.
Наконец, нас рассадили, и будто из воздуха материализовался необъятный официант, похожий на передвижное окно раздачи: его закольцованные руки удерживали десятка два тарелок, уложенных дуг на друга в форме недостроенной пирамиды. Он ловко расшвырял первую партию тарелок и ринулся за второй, а «счастливчики», в том числе я, недоуменно застыли над своими порциям.
В нос ударил резкий помойный запах. Баланда, растекшаяся по тарелке, с виду напоминала клееобразную желтую кашу, в которой темнели неопознанные комочки. Но запах утверждал, что это в лучшем случае, прокисшее картофельное пюре с очистками.
Официант артистично разбросал вторую порцию тарелок, хлеб и компот неопределенного происхождения. Вонь повисла над нашими столами почти видимым облаком, потому что завсегдатаи из центра зала вдруг перестали чавкать и с любопытством
Толстый официант стоял у балюстрады с невинными глазами, вытирал потные ладони о фартук, и улыбался. С виду – добродушный мясник или хирург-живодер.
Я посмотрел на старшего группы, который был послан в тур бесплатно с обязательством отчитаться местному КГБ о нашем поведении заграницей. Он с напряженным лицом пытался намотать на ложку вонючую субстанцию, но отправить это в рот не решался.
– Я, конечно, прошу прощения, но можно узнать – как это понимать? – спросил я.
– Меню согласовано, – почти беззвучно ответил старший.
– С кем?
– С кем надо.
– И мы должны это есть?
– Должны и будем, – ответил старший, и обреченно отправил в рот зловонную ложку.
Группа, однако, есть не стала, возмущенно пригубила безвкусный компот и потребовала от старшего более вразумительных объяснений. Тот задумался, глубоко вздохнул и губы его беззвучно зашевелились, формулируя ответ.
– Нажралис, – вдруг по-русски прервал тишину венгр-официант.
– Можна уносит? – и не получив ответа, толстяк прикатил дурно пахнущую емкость на колесах и стал очищать в нее наши нетронутые тарелки. Следом он вылил недопитый компот, а хлеб аккуратно собрал и унес в недра кухни. Из окон раздачи выглянули две девицы в белом, сверкнули глазами и белозубо рассмеялись в нашу сторону. Их смеху вторил басок официанта.
Это уже было слишком. Мы ушли, не дождавшись ответа старшего, унося с собой зловонный запах и ужасное настроение.
С этого дня эйфория наших «руссо-туристок» заметно уменьшилась, а старшего группы шахтеры вечером упоили вдрызг и он признался, что установка нашим правительством дана такая – кормить советских туристов «не очень» и даже «очень не очень», что бы помнили, что дома кормят лучше.
– А они и рады, уроды! А чего ты хошь? Мы для них были и будем оккупантами, как в Прибалтике! – веско подвел итоги шахтерский бригадир из Первомайска Михалыч. – Ну их к лешему! Наливай!
До утра было далеко, и мы успели простить Венгрии все – и прокисшую картошку, и оккупацию. Тем более, что после шестой бутылки «палинки» речь пошла о ба… о женщинах, о наших, естественно, и тут венграм, тем более венгеркам, ловить, как правило, нечего.
Туалет на венгерском
…Третье воспоминание о Венгрии – туалет. Мы с женой торчали в центре Будапешта, а женская сборная нашего автобуса погрязла в омуте очередного шопинга. Дело было летом и мы поглощали огромное количество венгерского лимонада в литровых бутылках (что-то типа их «Спрайта»). Жене от выпитого, естественно, приспичило, и серьезным образом приспичило. Как настоящая женщина, она послала меня, сиречь мужа, на поиски ближайшего туалета (желательно – бесплатного, так как платный туалет в сознании советских туристов был капиталистическим порождением, а мы с детства привыкли к повсеместной туалетной халяве).