Рваные валенки мадам Помпадур
Шрифт:
– Проще некуда, – улыбнулась я, – слово «Бег», вероятно, имеет двоякий смысл. Намекает на улицу Беговая, на которой расположен московский ипподром, ну и понятно, при чем здесь «денежные лошади».
– Не хочешь поучаствовать в конкурсе «Пароли и шифры»? – осведомился Коробок. – А я вот понял, что такое «Главный фонтан». Он в ГУМе.
– Детская забава, – снисходительно кивнула я, – а вот что ты думаешь по поводу «Красной будки с запахом»?
Димон заерзал в кресле:
– Если б тут был синий цвет, то я мог бы предположить, что речь идет об уличном туалете.
Я свысока взглянула на приятеля:
– Мужчины
– И в чем фишка? – не сообразил Димон.
– Ее трудно понять человеку, который сто лет пользуется одеколоном после бритья под названием «Гигиенический», – хихикнула я. – Знаешь, с тех пор как ты в последний раз заходил в магазин с косметикой, там появилось немало новинок!
Коробок почесал макушку.
– В ЦУМ я заруливал… э… в девяносто первом. Давали немецкие рубашки. Давился за одной десять часов, досталась вещь на размер больше.
Я сочувственно посмотрела на Коробка.
– Сейчас ты в ЦУМе тоже наткнешься на очередь, но она будет состоять не из жаждущих любого товара покупателей, а из продавцов, которые понесут тебе сорочки. Притащат варианты всех цветов, в полоску, клетку и т. д., и ты сможешь капризно ныть: «А дайте-ка зеленую, леопардовую, на треугольных застежках», – и получишь желаемое, едва успев моргнуть. Но вернемся к кабинкам. В зале, где продают духи, слишком много разных запахов; если ты хочешь выяснить, как именно пахнет отобранный тобой тестер, топай в кабинку, в нее не проникает ненужное амбре.
– Снимаю шляпу, о великая философиха, – запел Димон, – или следует говорить философица? Тебе, очевидно, ничуть не трудно разгадать и укромное местечко, зашифрованное как «Самая счастливая собака»? Именно рядом с этим животным сегодня в двадцать три часа по московскому времени Люба должна была встретиться с О.В.
– Нет проблем, – ответила я. – Станция метро «Площадь Революции», она украшена бронзовыми скульптурами автора Матвея Манизера. Коренные москвичи отлично знают: хочешь, чтобы твое заветное желание сбылось, поезжай на «Площадь Революции», найди фигуру пограничника, у ног которого застыла овчарка, повтори про себя свое желание три раза, сконцентрируйся на нем, потом тихо скажи: «Самая счастливая собака, помоги».
И погладь псину. Если попадешь на станцию, обрати внимание, что почти все фигуры темные, а голова собаки блестит, как начищенная. Ежедневно ее трогает огромное количество людей. Вообще-то бронзовые фигуры повторяются. Псов, как и пограничников, на станции несколько. Народ гладит всех, но старейшие жители столицы знают, где искать правильную счастливую овчарку: третий вагон от конца поезда в сторону «Щелковской» всегда останавливается именно около нее. Эта скульптура называется «Разведчик с собакой», хотя все говорят «пограничник».
– Помогает? – деловито спросил Коробок.
– Всегда, – убежденно ответила я, – но имей в виду, что песик исполняет лишь благие просьбы, поспособствует при сдаче экзаменов, устройстве на работу. Ни в коем случае нельзя пожелать мужа подруги, вот тут собака накажет тебя по полной.
– У тебя сегодня будет повод пообщаться
Глава 20
– Нам нужен О.В.? – не поняла я.
Коробок ткнул пальцем в экран ноутбука:
– Долгое время двадцать восьмого числа каждого месяца Люба встречалась с О.В. Зачем?
– Вероятно, под этими инициалами прячется ее подруга, – предположила я, – они расслаблялись, ну, допустим, посещали вместе баню.
Димон не согласился:
– «Женщина-электричка» в своем расписании предусматривала все. Ну, например, берем шестое сентября и сразу видим, чем занималась Люба. В тот день она после работы сначала поспешила в химчистку, где отдала две тысячи рублей, затем купила Наде на рынке курагу, изюм, чернослив, творог, курицу и приобрела в киоске несколько глянцевых журналов. А вот на семнадцатое августа она запланировала поздравить Олесю Муромцеву, в качестве презента был приобретен за триста пятьдесят целковых набор из геля для душа и крема с ароматом розы. После работы Люба либо посещала магазины, либо сразу мчалась домой. Никаких походов по гостям. Судя по ежедневнику, Доброва не обзавелась подругами, Муромцева – ее коллега по работе. Олеся служит в музее экскурсоводом. Но двадцать восьмого числа Люба бежала на свидание к О.В. Всегда.
– Может, это любовник? – заморгала я.
– С которым общаются один раз в тридцать дней? – усмехнулся Димон. – Нет. Думаю, Любу шантажировали.
– Почему тебе на ум пришла сия идея? – заморгала я.
Коробок потер руки:
– Математика. Доброва тщательно высчитывала расходы, в отличие от огромного числа людей, она, как говорится, по одежке протягивала ножки и не залезала в долги. Бухгалтерию Люба вела безупречно, да и не было у нее большого капитала, поэтому она в конце месяца иногда делала такие пометки. Вот, читай.
Я уткнулась в экран компьютера.
– «Итог апреля. Незапланированный расход на две пары теплых колготок. Итог мая. Ненужный расход на лишний шампунь». Послушай, как так можно жить? Она, похоже, укоряла себя за любую мелочь, которая увеличивала семейный бюджет. Это патологическая жадность? Неужели финансовое положение семьи столь тяжелое?
Димон взял со стола резинку и стянул волосы в хвост.
– Почти весь подкожный запас Добровы истратили в тот год, когда болел Сережа. Потом в больнице очутилась Надя. Прибавь сюда похороны свекрови, кредит, взятый мужем для поправки бизнеса. У Ивана дела идут шатко. А вот теперь самое интересное. У Любови через некоторое время в записях появляется постоянный новый расход, составляющий двести евро. Весьма значимая сумма для женщины, которая считает лишней бутылочку жидкого мыла.
– На что она могла тратить эти деньги? – поразилась я.
Коробок сказал:
– Вот-вот. Указано: на доктора.
– А-а-а, – протянула я, – тайна раскрыта.
– Наоборот, – не согласился хакер, – все траты на лечение детей в отдельном списке. А эти еврики сами по себе, в графе «Разное». И вдруг врач!
– Вероятно, специалиста посещала сама Люба, – предположила я. – Лечила зубы, например.
– Столько времени? У нее клыки как у акулы? В пять рядов? – ехидно уточнил Димон.