Рядом с нами

Нариньяни Семен Давыдович

"Ну, вот и хорошо, момент, кажется, подходящий", — думает сын и говорит:

— Выручи, мать. У меня туго с деньгами.

— А ты разве не взял в коробке?

— Взял, но мне тридцатки мало.

— У меня больше нет.

— А здесь?.. — И Левик, улыбаясь, взял со стола сумку матери. — Ну, конечно, здесь есть.

— Это последние.

Но сыну нет дела до этого, он забирает деньги, целует мать и выскакивает в окно.

— Передай привет отцу! — кричит он со двора и скрывается за углом дома.

Матери лучше не напоминать отцу о сыне. Вот уже второй год, как Алексей Федорович не разговаривает с Левиком.

А

сердиться отцу на сына было за что. Два года назад Левик кончил курсы шоферов. Человек получил хорошую специальность, но за два минувших года он и двух дней не проработал в гараже. Сын Алексея Федоровича все ловчил, искал, где полегче. Недели три он работал в библиотеке, потом месяц заменял в санатории ушедшего в отпуск физкультурника, затем еще один месяц заведовал ларьком по продаже газированных вод. Долго Левик нигде не задерживался, предпочитая жить вольной птицей. В трудную минуту он наведывался в дом родителей. Если в коробке из-под конфет не было денег, сын тут же отправлял местную телеграмму по служебному адресу матери: "Люблю, скучаю. Высылай двести".

Об этих телеграммах прослышал сосед по квартире Николай Павлович. Николай Павлович знал Левика немало лет. Он несколько раз пытался поговорить с ним, но из этих разговоров ничего путного не получилось. Тогда Николай Павлович сел и написал письмо в редакцию.

"Природа ничем не обидела этого парня, — писал Николай Павлович. — Все дала ему с избытком: высокий рост, красоту, молодость. Не дала природа нашему Левику только совести. И вот он ходит в таком некомплектном виде по городу Пятигорску, позоря себя и своих родителей".

Прежде чем напечатать письмо Николая Павловича в газете, редакция решила уточнить кое-какие факты и обратилась с запросом к родителям Левика.

Получив письмо из редакции, Зоя Александровна сильно расстроилась.

— Что с вашей супругой? — спросил Николай Павлович соседа.

— Горе. Кто-то написал в редакцию письмо про Левика. Назвал его бездельником, эгоистом.

— Разве это не правда?

— Правда, но зачем было писать? Это — дело наше, внутреннее, семейное. А вот теперь из-за какого-то злопыхателя в наши дела вмешивается общественность.

— Почему злопыхателя? — густо покраснев, сказал Николай Павлович. — Я писал искренне, от чистого сердца.

— Вы?!

Николай Павлович не видел в своем поступке ничего предосудительного. Он хотел помочь соседям образумить сына, а соседи не приняли его помощи.

Николай Павлович был так огорчен всем происшедшим, что в тот же вечер отправил в редакцию второе письмо.

"Больше всех меня ругает сейчас моя собственная жена, — писал он. — Жили мы тихо, мирно, — говорит она, — и вдруг тебя угораздило взяться за перо. Ты кто, писатель? Нет, обыкновенный зубной врач. Ну и работал бы со своими пломбами и коронками. А то взялся за воспитание чужих детей. Теперь Зоя Александровна на нас и смотреть не хочет. Сегодня прошла мимо и даже не поздоровалась. И правильно. Нас считали за хороших соседей, а ты взял и оскандалился.

— Моя жена так расстроилась от всего происшедшего, что даже заболела, — пишет нам Николай Павлович и делает неожиданный вывод: — Я прошу редакцию не печатать посланного к вам письма".

Получили мы письмо от Николая Павловича, а за ним вслед в редакцию приходит из Пятигорска новый пакет — от Екатерины Ксенофонтовны Пятищевой.

"Я

живу в одном доме с Николаем Павловичем, — пишет Екатерина Ксенофонтовна. — Мой сосед — человек хороший, но очень мягкий по характеру. Вот поэтому он и пошел на попятную. Но вы не слушайте Николая Павловича и печатайте заметку про Левика. Нам давно бы следовало взяться за этого шалопая, но мы не взялись, не хотели портить добрососедских отношений с Зоей Александровной. Мы молчали. И зря. Хороший сосед не тот, кто видит плохое и закрывает глаза, — хороший тог, кто помогает людям избавляться от плохого".

Кончили мы читать письмо от Пятищевой, а почтальон несет еще одно.

"Я уж давно махнула рукой на этого самого Левика, — пишет С. А. Трегубенкова. — Думала, что такого ничем не прошибешь. И ошиблась. Сегодня мы с мужем совершенно осязательно почувствовали благотворное действие маленького читательского письма в редакцию. Вот она, могучая сила печатного слова! Хотя оно, это слово, еще и не напечатано, может быть, оно и не будет напечатано, а мы все, соседи Зои Александровны, уже встрепенулись и сообща взялись за ее Левика. И что б вы думали? Парня проняло. Он поступил работать в транспортную контору шофером. Дай бог! Конечно, всякой матери стыдно, если сын ее растет лодырем. Но Николай Павлович написал про это не затем, чтобы срамить родителей, а для того, чтобы помочь им. И помог. Вы так и напишите в газете, чтобы Зоя Александровна поняла, как должны выглядеть хорошие соседи, и перестала сердиться на Николая Павловича".

И вот, выполняя просьбу читателей, мы рассказываем сегодня поучительную историю о ненапечатанном письме Николая Павловича и обо всех других письмах, которые были получены из города Пятигорска.

1951 г.

СВЯТОЕ КОРЫТО

Бабка Гапка сочувственно покачала головой и сказала:

— Иди, милый, к Динатее, не бойся. Она тебя мигом вылечит. Это ей свыше такая сила дадена — лечить людей от всех болезней: от сглаза, контузии, туберкулеза.

Бабка Гапка не говорит, куда идти, чтобы найти Динатею. Местным жителям хорошо известно, что Динатея пользует своих больных прямо у колодца. Правда, до недавнего времени сей колодец ничем примечательным не отличался. Это был самый заурядный родник, из которого жители близлежащих улиц брали воду для питья. После того, как в Городищах провели водопровод и у женщин отпала необходимость ходить под гору с ведрами, горсовет выделил деньги на покупку дубового корыта и устроил у родника, как говорит бабка Гапка, "общественную пральню". В этой пральне и шла стирка вплоть до самого июня. И вдруг в ночь на четвертую среду после пасхи во время сна к Динатее явился «сам» и сказал:

— Избираю тебя. Иди и исцеляй.

И Динатея пошла прямо к стиральному корыту и возвела его в сан чудодейственной купели.

На первых порах в Городищах мало кто верил вещему сну Динатеи. Ей нужно окунуть больного в корыто, а там белье полощут. Динатея чуть ли не врукопашную требует, чтобы она, «самим» избранная и отмеченная, допускалась к колодцу во всякое время без очереди, а прачки, известно, — народ озорной, смеются, говорят: докажи свою святость на деле.

— И Динатея доказала, — говорит бабка Гапка. — Она привела в пральню слепенького — и он ушел оттуда зрячим.